Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья - Марина Алиева

– Любовь не может быть наказанием, Жанна.

– Любовь?.. Ты думаешь, это любовь?

– Да…

– И это плохо?

– Нет…

Клод бросила нарукавник и пересела к Жанне.

– Не думай так много о грехах и покаянии. Если считать, что каждый шаг грозит падением, лучше вообще не идти никуда… Твоя жизнь изменилась, и твои чувства тоже меняются. А ещё изменилось что-то вокруг нас, и нельзя, вот так сразу, понять к лучшему, или нет. Когда тебе не верили, было одно. Теперь, когда в тебя верят от души и от сердца, стало иначе… И на войне без сражений нельзя. И тот голос, который звучит в тебе, конечно же, не тот, что во мне, потому что ты говоришь со своей же душой… А что может душа против любви, которая не спрашивает когда и к кому приходить? И, что она может против тысячи злобных мыслей, направленных друг против друга, и против тебя? Только оставаться чистой, несмотря на все перемены… Не думай о плохом, не сомневайся. Ты просто устала сегодня, и мы зря затеяли этот разговор. Давай оставим его – ещё не время. А когда время придёт, тогда и поговорим. И это будет совсем другой разговор – более радостный…

– Когда?

– Когда твоё дело будет сделано. Мне тоже почему-то кажется, что на коронации многое прояснится. Может быть, откроется, наконец, Истина для всех. Дофин поймёт, что он подлинный король, твой прекрасный герцог смягчит сердце ответной любовью, и ты обретёшь мир в душе, когда станет ясно, что на кровавый путь вступила только ради его прекращения.

– А ты? – спросила Жанна. – Что откроется тебе?

Клод пожала плечами.

– Наверное, просто пойму, что делать дальше.

Лош

– … по взятии Жаржо, ваше величество, войско вернулось в Орлеан, чтобы двинуться на Менг. Тем же днём, к вечеру, был взят мост, и Дева велела не мешкая осадить Божанси…

Спиной к придворным, заложив руки за спину и, глядя в окно, Шарль слушал доклад от герцога Алансонского о ходе военных действий. Герольд герцога старался читать присланную бумагу бесстрастно, хотя довольная улыбка то и дело выползала на лицо.

– …обстрелом изо всех орудий она заставила противника укрыться в замке, куда сразу же отправила гонца, чтобы договориться о сдаче…

Одной частью своей души дофин ликовал, другая всё ещё была напряжена. «Пока хорошо!» – стучало у него в голове. – «Пока… пока… пока… Можно сказать, по городу в день… Двигаясь такими темпами, Жанна, того и гляди, возьмёт для меня Реймс…»

– … даже засылаемые англичанами известия о скором прибытии сэра Фастольфа с подкреплением не смогли остудить боевой дух нашего воинства! Все готовы были идти на штурм прямо с утра…

«Но нет, нет! Загадывать не буду! Впереди ещё так много крепостей, земель, городов… Однако, чёрт меня раздери! Моих владений тоже прибавилось!».

– … таким образом, утром семнадцатого числа английские войска оставили нам Божанси по договору!

Герольд позволил себе, наконец, расслабленно улыбнуться.

– По сути, безо всякого сопротивления!

Шарль постоял ещё немного, не отрывая взгляда от пейзажа за окном, потом повернулся к залу. Ликующая сторона его души в этот момент явно побеждала.

– Что ж, господа, полагаю, всех нас можно поздравить! Дева снова одержала победу, и нам остается только сожалеть о заблудшем герцоге Бэдфордском, который никак не поймёт, что противится не нам, а воле Господней!

Придворные закивали, заулыбались.

Шарль медленно прошёл между ними, скользя взглядом по лицам.

«Подданные… Полгода назад на меня смотрели совсем не так. И почтительность, с которой передо мной расступались, была не та… А теперь та… И всё пока хорошо. И пускай Дева воюет. Моя благодарность будет щедра. Но пока Жанны нет, следует здесь, не теряя даром ни минуты, приучать всех к мысли, что поклоняться следует только королю. Только! А на Деву пускай молятся… Пожалую ей потом какое-нибудь аббатство, объявлю его святым местом… Лишь бы подальше от двора, где место только помазаннику, но не посланнику Божьему… И о щедрых пожертвованиях для аббатства позабочусь. Полагаю, она не откажется…».

Прекрасно осознавая, что сейчас каждый его шаг и каждая подаренная улыбка будут иметь значение, Шарль расчётливо остановился возле молодого человека, на камзоле которого красовался герб герцогов Анжуйских.

Младший сын мадам Иоланды низко поклонился.

– Наша матушка, дорогой Шарло, как всегда оказалась права, советуя нам верить в Деву без сомнений, – сказал дофин. – Жаль, что она не присутствует сегодня, но ты ведь передашь ей мою благодарность?

– Конечно, сир.

– Скажи ей также, что после коронации – вера в которую во мне всё крепче – я намерен пожаловать тебя титулом графа Менского, что будет ничтожной благодарностью за верную службу.

– Благодарю, сир, – Шарло низко поклонился. – Матушка будет очень рада.

– Не благодари.

Дофин по-свойски взял молодого человека под руку и пошёл дальше уже с ним.

– Обязанность королей ценить прежде всего тех, кто предан настолько, что готов возражать своему повелителю ради его же блага. А матушка мне часто возражает, не так ли? Но лучше это, чем угодливое согласие, которое в иных случаях просто преступно…

Говоря это он, вроде бы ненароком, посмотрел прямо в глаза стоящему на пути Ла Тремую. Выражение лица министра не оставляло сомнений в том, что упрёк на свой счёт он принял. Однако ничуть не смутился и, когда дофин оказался возле него, согнулся в поклоне.

– Позвольте и мне, ваше величество, поздравить вас с такими славными победами.

– Разумеется позволю, Ла Тремуй! И буду настаивать, чтобы, в пример другим, именно вы сделали это с особенной искренностью. Ведь сознайтесь, в чудесную нашу Деву не верите до сих пор, не так ли?

– Как можно не верить очевидному, сир?

Дофин засмеялся и со смехом пожал плечами.

– Не знаю! Об этом вас бы следовало спросить, но вы же всё равно не скажете.

Многие придворные вокруг Ла Тремуя тоже засмеялись. Но министр даже бровью не повёл.

– Непобедимость вашего войска, сир, для меня очевидна. Как и ваше мудрое решение поставить во главе его герцога Алансонского – человека во всех отношениях достойного. Ну, и вдохновляющее присутствие при войске девушки, которую многие считают чудесной Девой, тоже невозможно отрицать. Однако, то, что она чудесная для меня не очевидно до сих пор. Но, слава Господу, пока это никакого значения не имеет.

Шарль, слушавший Ла Тремуя со скрытой усмешкой, на это «пока» среагировал очень живо.

– Вы всё-таки считаете, что когда-нибудь наша вера обернётся против нас же?

– Я не провидец, ваше величество. Но предчувствия, которыми полно моё сердце… безгранично преданное вам сердце… так вот, эти предчувствия не дают мне покоя. Дай Бог, чтобы они не оправдались, и я стану первым возрадовавшимся своей ошибке и охотно склоню голову. Но пока не заставляйте меня верить в то, во что не верится, и радоваться тому, что вызывает беспокойство.

Тон Ла Тремуя был достаточно нейтрален, но Шарль, давно знавший все повадки своего министра, долго смотрел ему в лицо, ища на нём хотя бы намёк на то, что осталось невысказанным.

– Господь с вами, – произнёс он, наконец, – Кто ж вас заставляет…

…«Сердце помогает мне в принятии решений, а сердцу своему я склонен верить…». Ла Тремуй был собой доволен. Когда-то Шарль произнёс эти слова как веский аргумент в пользу своего нежелания призвать в армию Ришемона. Сегодня Ла Тремуй, фактически, повторил их, и дофин не нашёлся, что ответить.

«Но он задумался! – усмехался про себя министр, наблюдая за тем, как величаво продолжает Шарль своё кружение среди придворных. – Понял, что мне что-то известно и теперь будет умирать от любопытства, но не спросит! Нет! Пока не спросит. Он уже играет в короля и, кажется, весьма в этом преуспевает. Спасибо мадам герцогине – научила. Достаточно посмотреть, как он начал говорить со своим двором, с каким лицом слушает одних, с каким пренебрежением оказывает подчёркнутое внимание другим… Он стал расчётлив, наш дофин. Не то, что раньше, когда малейшие душевные волнения проступали на его лице словно открытые письмена… Сейчас, пока Жанна побеждает, он, конечно же, ни о чём спрашивать не будет, но ведь когда-то всё кончится, и нужда в ней отпадёт. Вот тогда мне надо быть готовым! Тогда он не просто спросит – он потребует моих сведений, откровений, умозаключений, чего угодно, лишь бы это помогло её отстранить, а других заставить забыть о чудесном происхождении той, что одела корону на его голову. Он всё отдаст за возможность убить даже намёк на поклонение ей, как спасительнице, и будет прав по-своему, по-королевски. И я его охотно поддержу… А пока… Пока пускай раздумывает о том, что мне известно. Я же займусь иными делами… О, Господи, как много всего нужно сделать! Но лучше так, чем не иметь возможности сделать хоть что-то…».