О смелом всаднике (Гайдар) - Борис Александрович Емельянов

старика в заблуждение. Отвечая нам на приветствие, он поклонился и, ласково отстраняя с дороги птицу, спросил, зачем пришли в аул кзыл-аскеры.

— Красная Армия, — перевел он свои же слова. Потом взглянул на меня, на мою шляпу, двуствольное ружье и понимающе улыбнулся. — Охотники, — сказал он, поправляя свою ошибку.

Радушным жестом он пригласил нас в дом. Мы вошли. Стуча когтями о глиняный пол, беркут вошел за нами следом, как равный.

Хозяин усадил нас в переднем углу, на сложенной вчетверо белой кошме. В котле, вмазанном в печь, кипела вода. Старик заварил чай, поставил на маленьком, похожем на табуретку, столике пиалы, каймак и толченое просо. Горячий крепкий чай был удивительно вкусен, беркут — таинствен, хозяин — приветлив.

Старик извинился: в эту горячую пору в ауле нет лучших, достойнейших людей, нет председателя колхоза, нет секретаря аулсовета.

— Только два старика, — сказал он, — встречают вас: я и он. — Хозяин показал на птицу. — Но гости все же могут быть довольны: их встречает прекраснейший и благороднейший из орлов.

Он помолчал немного, подбросил хвороста в огонь, снова наполнил пиалы чаем и рассказал нам историю птицы.

— Шестьдесят лет назад в этом ауле жил молодой охотник, джигит Мухтар. Из Семиречья, с границы, он привез молодого беркута, вырастил и выкормил птицу, и беркут слушался его как собака. Днем и ночью джигит пропадал в степи на охоте. Однажды он приехал в аул белый, как соль. Он встретил черную смерть по дороге: в урочище Трех озер умерла от чумы семья богатого бая Дюйсена.

Если бы не было на свете жадных людей, смерть не вышла бы за пределы Трехозерья. Но бай Дюйсен был очень богат, об этом знали другие баи. Ночью они обокрали мертвых и разнесли по аулам чуму.

Ночные шакалы, они умерли первыми. Но черная смерть — страшная смерть. Бедные люди стали умирать вместе с богатыми. Из города прискакал начальник, и с ним пришли солдаты. Тогда, при царе, — старик усмехнулся, — черную болезнь лечили пулями.

Доктора не ходили к нам. Вокруг аула встала рота солдат с винтовками. Если кто пытался выйти из оцепления, его убивали. Если кто хотел войти к нам, его убивали тоже. Так было месяц и еще половину месяца.

Чума убила восемьдесят человек и ушла. Восемнадцать казахов остались в живых, но солдаты продолжали стоять вокруг и убивать пытающихся уйти от смерти. Восемнадцать стали умирать от голода. Они съели все: собак, лошадиные шкуры, ремни. Когда в живых осталось одиннадцать человек, Мухтар понял, что сегодня они съедят его птицу. Он снял цепь с ноги орла, снял колпак с его головы, сказал: «Улетай!» И орел улетел.

Трудно добывать пищу для других, когда ты голоден сам.

Орел вернулся и в своих когтях принес зайца. Улетел опять и принес лису.

Так он летал двадцать дней, принося голодным людям еду: то серую куропатку, то стрепета, то зайчонка.

Он не охотился. Он работал, как человек.

Солдаты не стреляли в орла. Вот на том бугре стоял один… — Старик показал рукой на опушку леса. — Я помню его лицо. Когда пролетал орел, он всегда снимал шапку.

Старик задумался.

— Еды было, конечно, мало, — добавил он, — но, когда солдаты ушли, семь человек остались жить.

— Как он ослеп? — спросил Гайдар, указывая на беркута.

— Это рассказ про злых людей, — ответил старик. — Слава о нем пошла далеко. Баи хотели его купить, но разве можно продать друга! Мухтар не продал. Тогда они царской водкой [1] выжгли глаза орлу…

— Давно? — спросил Гайдар.

— Давно, — ответил старик. — Была в степи тогда война с баями, тысяча девятьсот двадцать первый год. Семнадцать лет прошло…

Солнце стояло высоко, когда мы вышли из кибитки.

Старик провожал нас и долго стоял у двери, медленно перебирая в пальцах свою длинную белую бороду.

— Прощайте, — сказал он.

— Прощай, Мухтар, — сказал Гайдар. — Очень вы оба хорошие люди.

— Как узнал? — спросил старик и улыбнулся.

Мы ушли.

— Учись! — сказал мне Гайдар в лесу. — Семнадцать лет кормят люди слепую птицу. Учись помнить добро…

У себя в палатке он долго писал, рвал бумагу, сердился, что ему мешают, и до ночи потом бродил над яром и что-то шептал про себя, навсегда запоминая услышанное и увиденное.

Я помню его, стоящего над высоким красным обрывом. Помню, как он запрокинул голову и вздрогнул: высоко в небе летел орел.

Гайдар снял кубанку.

★

Сказка

Недалеко от города Уральска, в казачьем поселке Круглоозерном, мы проездом остановились, переночевали и собрались было ехать дальше.

Но утром вызвала Гайдара во двор веселая кареглазая дивчина. Вскоре Гайдар вернулся и заявил нам, что придется повременить с отъездом.

Мы заворчали и надулись, но Гайдар засмеялся и сказал, чтобы мы перестали дуться и ворчать: задержка будет недолгая, дело серьезное — его вызывают в суд.

— Этого еще только не хватало!

Мы заволновались и стали допытываться, в чем дело. Гоняясь ночью возле поселка за зайцами, не задавили ли мы ненароком какую-нибудь колхозную живность — гуся или поросенка? Потому что один раз здорово тряхнуло, а в другой раз что-то под колесами пискнуло.

Шофер поклялся, что никакого особого происшествия ночью не было. Тряхнуло нас потому, что попала машина передними колесами в канаву, а пищала левая рессора — такое у нее писклявое железо.

— Не беспокойтесь, друзья, — сказал тогда Гайдар, — судят не меня и не вас, а казака-пионера Ваську Федотычева и приглашают нас с вами вроде как народных заседателей.

— А куда идти или ехать? — спросили мы, сразу повеселев.

На горе против здания поселковой школы-семилетки, по казачьему обычаю, войсковым кругом заседал школьный пионерский отряд. В кругу ребят и девчат стоял парнишка в сатиновой голубой рубашке с красным галстуком. Бодро и стойко держался он, но укоризненно смотрела на него кареглазая пионервожатая, и сразу было видно, что это и есть подсудимый Васька Федотычев.

С первых же слов стали нам ясны обстоятельства дела. Нечего зря говорить — хорошо учился Васька, и во всем поселке у него одного был настоящий велосипед на двух колесах. Был когда-то Васька неплохим товарищем и пионером, но загордился до невозможности, друзей растерял, звеньевого Тольку отдубасил при исполнении обязанностей и в конце концов надерзил старой, седой сторожихе школы.

И что самое скверное — не считал Васька Федотычев себя виноватым. Кончили говорить обвинители, наступила тишина, но занозисто поглядывал он по сторонам, презрительно щурил глаза и улыбался.

Тогда взяла слово пионервожатая Валя.

— Не каждый день, — сказал она, — случаются такие встречи