Рожденная в гетто - Ариела Сеф

У мамы и няни тоже по этому случаю были сшиты одинаковые жоржетовые платья с анютиными глазками в натуральную величину.

Паланга стала традицией. Пока мы снимали этот чудный дом на улице Басанавичаус, к нам приезжали родственники из Москвы: мамина кузина Тамара Калмановская, жена композитора, с двумя детьми. Приезжали папины двоюродные сестры с дочерью. Они перед курортом заезжали в Каунас и шили себе наряды у наших довоенных портних. Это длилось несколько лет подряд.

Потом дом больше не сдавали, а если и сдавали, то не нам, и мы уже постарше получали путевки на Виллу политехнического института, где работала мама. Туда не надо было таскать ни матрасов, ни белья; закончился и для нашей разнополой семьи и женский пляж.

На короткое время к нам приезжал папа, иногда еще удавалось продлить путевку или мы снимали уже какую-то комнату.

«Дикарями» такой большой семьей питаться было не просто. В сезон в Паланге были бесконечные очереди и в дорогих ресторанах, и в самых простых забегаловках. Младшие после пляжа капризничали, и нас, как людей особо достойных, приняла на частные обеды одна богобоязненная старушка. Кроме нашей голодной детской банды там обедали ксензы. Они чинно садились, крестились и молча начинали трапезу, а мы не всегда соответствовали их хорошим манерам, просили добавки, а полагалось нам как детям и по деньгам по полпорции. По-моему, большой выгоды мы старушке не принесли, но она стеснялась нам отказать. Правда, перевела во вторую смену, а на полную порцию для всех мама денег жалела, уж больно получалось дорого. Короче, мы съедали явно полную, а платили за детскую.

Мы росли. В Паланге мама перезнакомилась и подружилась со всеми москвичами и ленинградцами. Одни, Печалины, помогли мне в дальнейшем даже попасть в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза.

Какая-то профессорша начала сватать ко мне своего рыжего сына-студента, а я уже была мысленно вся в Москве и замуж в семнадцать лет ни за кого не собиралась, и в сторону «жениха» даже не смотрела, чем очень огорчила маму и профессоршу.

Мальчишка был неуклюжим, краснел, не умел танцевать, а мама говорила: «Главное, чтоб ты танцевала, а он пусть занимается наукой. Профессором будет, а может, даже академиком». Она была права. Он стал и профессором, и очень молодым академиком.

Но через полтора года в Москве я вышла замуж за француза и тогда в последнее лето приехала попрощаться с Палангой.

Правда, через лет шесть я туда опять приехала, когда вернулась из Франции. Из детей мы превратились во взрослых и стали ездить без родителей.

Одну меня боялись отпустить, но с двумя огромными младшими братьями – сколько хочешь. Ездили мы автостопом. Сначала выпускали меня на шоссе, а братья прятались в кустах. Как только я заносила ногу в машину, они вдруг выскакивали из кустов с моим большим чемоданом, полным нарядов. Чаще всего отказать водителю было уже неудобно, и мы все доезжали до заветной Паланги. Тогда никто не боялся ездить автостопом.

А через года два старший брат получил диплом врача и в свой отпуск устроился санитарным врачом в той же Паланге.

Я с ним уже не поехала, а жаль. Он рассказывал, как его кормили во всех ресторанах, без всякой очереди, просили приводить семью и друзей, пытались давать взятки, но Соломон, по-моему, даже не точно понимал, чего от него хотят. Бодливой корове Бог рог не дал.

Потом я опять вернулась во Францию. Вместо Паланги мы выбирали другие курорты.

Попала я опять в Палангу только в 1992 году, после объявления Литвой независимости. Сняли нам номер на какой-то «вилле Брежнева», точнее, на даче Четвертого управления, построенной для членов политбюро. Она мало чем напоминала наши прежние дачи.

Советской власти уже год как не было, а весь уклад и обслуживание оставались прежними. После всех курортов Европы, очень хороших гостиниц, на нас это произвело неизгладимое впечатление. Огромный парк, здание почти на воде, ведь Брежнев в конце жизни уже ходить по дюнам не мог. Да и вообще он туда приехать не успел. Комнаты метров по шестьдесят, кровати шириной метра три, в кресле легко могло поместиться два полных человека. Все добротное, лучших пород дуба, все обито красным бархатом.

Рядом со спальней гостиная, тоже метров шестьдесят, и тут же еще одна спальня чуть поменьше, видимо для секретаря. Все это был один номер. А всего таких было восемь.

Бассейн с подогретой морской водой, который ты заказываешь заранее и в это время никого, кроме твоей семьи или твоих гостей, не пускают. Тихо. Время от времени, постучав, заходит человек и приносит огромные махровые простыни на смену. Кому это тогда принадлежало? Непонятно. Вроде бы новому правительству, но сдавали дом людям совершенно разным. Там отдыхал и новый литовский министр внутренних дел (главный их полицейский с женой и сыном-подростком), какой-то уже появившийся богатый бизнесмен с женой и двумя детьми и еще какой-то государственный чиновник.

В столовой, как и за год этого, стоял Table d’haute [12] , огромный овальный стол человек на двадцать.

Все постояльцы, такие разные, приходили на обед и садились за этот стол. Садились молча, никто друг с другом не здоровался, и ели тоже почти молча, изредка перешептываясь со своими родственниками.

Мы с мужем почувствовали себя неловко и со всеми вежливейшим образом поздоровались. Похвалили погоду, море. На следующий день я начала беседу с сыном полицейского, который заказывал только вегетарианскую еду, и решила к нему присоединиться. Нашли общие темы.

В городе с продуктами было трудно, в магазинах очереди, все быстро распродавалось. На даче нас разносолами тоже не кормили, не так как в советское время, когда здесь отдыхали члены политбюро – икра, разные сорта рыбы – ничего этого, но было все такое домашнее, овощное, такое вкусное, приготовленное с душой. Официанты принимали предварительные заказы на несколько дней вперед. Повара еще оставались прежними.

Предупредительные мальчики-официанты записывали все и с первого раза и до конца пребывания уже не спрашивали: «Какую воду вам подать?»

Нам, естественно, стали отвечать на приветствия. Изо дня в день все становились многословнее. И стол наш обрел человеческое лицо, появилось даже дружелюбие.

Полицейский, бизнесмен и чиновник вдруг тоже начали обмениваться приветствиями. Говорить стали громче и совместно обсуждали заказы. Не скажу, что все стали единомышленниками, но правила приличия за таким столом начали соблюдаться.

На следующий год мы уже туда не поехали, а потом узнали, что эта Вилла стала резиденцией литовского правительства.

Теперь правительство возит туда своих гостей редко.

Во все остальное время Вилла сдается группам из Америки и под корпоративные вечера. Редко там останавливаются простые отдыхающие. В прошлом году мы туда опять решили поехать. Рассказали директорше, как мы хорошо отдыхали пятнадцать лет назад, и она нас приняла. Убранность не изменилась, но все обшарпалось, поизносилось. Воды морской в бассейне нет. Table d’haute – тоже, еда посредственная, хотя они стараются. Короче, труба пониже и дым пожиже. Что ж, кончилась советская власть.