…И никаких версий - Владимир Кашин

— Если у Барвинок, предположим, любовь переросла в ненависть к Журавлю и женщина жаждала мести, она в то же время не могла не понимать, что ставит под угрозу жизнь и не виноватого перед ней человека — Павленко, — заметил Коваль.

— А может, у нее и с Павленко были свои счеты? А?.. Или, наоборот, они действовали вместе?

— Женщина — демон, — засмеялся Коваль. — У меня тоже было мелькнула такая мысль, но я ее потом отбросил. На Нину Барвинок не похоже. Не такой характер. Между прочим, Петр Яковлевич, кофе так и не пили.

— Могли передумать. Но в таком случае кто-то должен был снять чайник и выключить газ. Например, сам Журавель. А уж потом лечь спать.

— Экспертиза установила, — напомнил Коваль, кивнув на папку с документами, — что Журавель был в состоянии сильного опьянения.

— И второй человек, оставшийся в квартире, мог выключить. Верно?

— Второй человек оставался, очевидно, недолго. Иначе он почувствовал бы запах газа или сам угорел бы.

Спивак молчал. Коваль ждал, когда следователь выскажется более определенно.

— Очень важно установить, уснул Журавель, когда в квартире еще были гости или уже когда они ушли, — размышлял вслух следователь, посматривая то на Коваля, то на Струця.

— Думается, прилег на диван еще при гостях. Во-первых, он был настолько пьян, что вряд ли смог бы пойти закрыть за ними дверь. А сразу ли уснул, — Коваль развел руками, — трудно сказать.

— Замок в двери какой?

— Самозахлопывающийся. Гостей можно не провожать.

— Придется попросить у этой Барвинок отпечатки… И у Павленко, когда возвратится. Хотя отпечатки вряд ли прояснят картину.

— Дактилоскопию уже сделали, Петр Яковлевич, — сказал Коваль, — Виктор Кириллович, — обратился он к старшему лейтенанту, — где выводы?

Инспектор Струць раскрыл папку, вынул оттуда листки и положил их на стол перед следователем.

— На ручках плиты пальцы только самого хозяина — Журавля — и Нины Барвинок. Других нет, — прокомментировал Струць.

— Да она ведь, эта Барвинок, не отрицает, что зажигала газ, — сказал полковник.

Спивак рассматривал снимки.

— А где еще, — спросил он, — эти отпечатки?

— Машинистки и самого Журавля везде. А на входной двери есть и другие — целый букет. Сейчас уточняем, кому принадлежат.

— Возникает еще один вопрос, — словно раздумывая, произнес следователь. — Почему мы все-таки исходим из того, что первой ушла Барвинок? Только из ее показаний? Вы же сами считаете, Дмитрий Иванович, что они не доказательны. А если первым ушел Павленко? Тогда дело принимает совсем другой оборот.

— Установим. Пока же условно, в качестве рабочей гипотезы, допустим, что все было так, как говорит Барвинок: ушла первой, оставив друзей вдвоем.

— И не предупредила остающихся, что чайник на плите?

Коваль пожал плечами:

— Говорит, что предупреждала.

— Как женщина, хозяйка, она должна была знать, сколько времени нужно для кипячения чайника, и могла воды поменьше налить или уж подождать несколько минут. Кстати, кран, как мы уже знаем, был открыт на большой огонь. Значит, имеем основание предполагать, что в тот промежуток времени, когда эта Нина, поставив чайник на огонь, направилась к серванту за чашками и когда неожиданно решила уйти, что-то произошло, что-то вынудило ее покинуть компанию… И об этом она упорно умалчивает. Ведь так, Дмитрий Иванович? Я бы не отбрасывал априори также показания портнихи… этой, как ее…

— Христофоровой, — подсказал Струць.

— Да, Христофоровой, — продолжал следователь. — В них что-то есть, хоть какие-то факты. Да и соображения логичны. Вы же согласны, Дмитрий Иванович, что во имя любви иная женщина, не всякая, конечно, способна на все: и на подвиг, и на самое страшное преступление… А Нина Барвинок, как вы сами говорите, женщина романтическая и экзальтированная, со спрятанными в глубине характера немалыми страстями.

Коваль молча кивал, ибо ни подтверждать, ни опровергать слова следователя у него пока не было оснований. Чтобы не бросаться от одной версии к другой, предпочитал сейчас не иметь никакой.

— Еще один интересный момент. Петр Яковлевич, — сказал он, когда Спивак закончил свой монолог. — Вы обратили внимание на сапожок в передней, сапожные принадлежности в кухне, заготовки? Если бы не знал, что Журавель научный сотрудник, подумал бы — профессионал сапожник.

— Да, странные бывают хобби у людей, — задумчиво проговорил следователь, остановившись у окна, за которым кружила мелким снегом метель.

Полковник это движение отметил, он ведь и сам любил, размышляя, поглядывать в окно, на не ограниченный стенами служебного кабинета мир, ему казалось, что так лучше думается.

— У людей умственного труда бывают, — бросил Струць, поглаживая короткий ус.

Коваль улыбнулся: старший лейтенант, наверное, не считает себя работником умственного труда.

— В институте об этих его занятиях знали?

— Догадывались.

— Хобби не хобби, — сказал, оторвавшись от окна, Спивак, — а иметь в виду это следует. Но пока у нас с вами, Дмитрий Иванович, только догадки, а не факты, — вздохнул он. — Судя по тому, что мы имеем, мы ничего не имеем, — скаламбурил он. — Никаких доказательств, что в этой трагической истории есть злой умысел, что совершено преступление, что это, наконец, печальный бытовой случай, происшедший по неосторожности и при стечении неблагоприятных обстоятельств. Однако надо еще проверить: не было ли в плите технической неисправности. Возможно, ручка болтается и прокручивается. Могло показаться, что газ перекрыли, а в действительности — нет. Плита-то ведь не новая. Так?

— Да, не новая, Петр Яковлевич, проверим ее. Но газ незачем было закрывать, если чайник еще не закипел. Ведь когда мы вскрыли квартиру, стрелка краника указывала на «открыто» и газ шел.

— А вам известно, что чайник не закипел?

— Наоборот, закипел, в этом все дело, Петр Яковлевич! Вы же сами видели, что в поддоне собралась вода, которая при активном бурлении в чайнике выплеснулась на конфорку, потушила огонь, а затем стекла на поддон… Товарищ Струць, — повернулся к старшему лейтенанту Коваль. — Свяжитесь с газовщиками, пусть повнимательнее осмотрят плиту. Я думаю, — продолжал Коваль, снова обращаясь к следователю, — ничего, что фактов у нас пока нет, здесь дело не в конкретных фактах. Я тоже не стараюсь искать то, чего нет. Я только хочу подчеркнуть, Петр Яковлевич, что случай здесь исключительный, редкий, происшествие, не укладывающееся в обычные рамки… Кроме правды фактов есть еще правда характеров… И именно она нам должна помочь.

— Плохой характер это не преступление — во всяком случае, не доказательство. Если мы будем преследовать за характер…

— Я всегда был против преследования без оснований. Но характер, хотя и не доказательство, тоже объективный факт, который может привести к доказательству. Надеюсь, вы меня понимаете, Петр Яковлевич?

— Только при наличии того или иного противоправного деяния обладателя характера, если мы такое установим и докажем.

— Конечно. При наличии преступного действия или бездействия.

— А этого нет в данном случае? Или есть, Дмитрий Иванович?

— Именно это мы с вами и пытаемся установить, Петр Яковлевич, и изучение характеров лиц, окружавших Журавля, очень важный момент.

— Но не решающий. Вот вы, Дмитрий Иванович, упираете на «характер». Характер, говорите, это тоже — «факт», из которого можно извлечь доказательство. Вы сейчас, допустим, изучили характер Нины Барвинок. Вы установили, что характер у нее мягкий, спокойный, что она не способна на резкие, грубые и, конечно, противоправные действия. Активного сопротивления в сложных жизненных ситуациях эта женщина в силу своего характера, как вы считаете, оказать не может. На активные и даже преступные действия решится только в состоянии крайнего отчаяния. Значит, подозревать ее вроде бы нелогично… И в то же время вы себе противоречите, не оставляя все-таки мысль о возможности ее противоправных действий. На активные действия, говорите, не способна. А на пассивные? — спрошу я. Просто не снять с плиты чайник и уйти, зная, что может произойти беда, что при бурном кипении вода может залить огонь и в помещение пойдет газ.

Поставить на плиту чайник — это не преступное действие, а вот уйти, не погасив огонь, не сняв полный чайник, не предупредив об этом опьяневших людей, — это уже преступление, совершенное не действием, а бездействием, которое, с умыслом оно или без умысла, так же карается законом. Способен на такое преступное бездействие названный вами мягкий характер, а, Дмитрий Иванович?.. Молчите? Значит, дело не в характере. Разве только что Барвинок просто растяпа, но это тоже не снимает с нее вины… И вообще — изучение характеров это парафия скорее следствия, чем розыска.