Слеза Евы - Елена Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лучше! Профессор Богуславский прислал документы, которые вас удивят! Меня уже удивили! Забирайтесь скорей!
Глафира поспешила на зов и ненадолго выкинула из головы Сергея Шведова с его странностями.
– Если вы не будете удивлены так же, как и я полчаса назад, значит, мои старания пропали даром, – заявил Олег Петрович, едва она, запыхавшись, вошла к кабинет.
– Какие старания?
– По превращению вас в профессионального исследователя! – с гордостью растолковал профессор.
Видно, лучшей доли Олег Петрович и представить себе не может! Знал бы он, что больше всего на свете ей хочется замуж и детишек! Как была бы счастлива Мотя! И, конечно, она сама! Даже Ирка вроде решила выйти за своего Тобика – вчера специально звонила. К Наде приехал ее Губочкин – таких радостных воплей на лестничной площадке они с Мотей сроду не слыхивали. И…
Что значит «и», она додумывать не стала. Хватит! Останется в старых девах с этими исследованиями профессиональными, тогда никакая наука радовать не будет! Для кого стараться? Вот если бы…
«Давай без «если бы», – тут же одернула она себя. – Будем радоваться тому, что имеем. Документам так документам! Ей ли роптать!»
Вздохнув о своем, о девичьем, Глафира устроилась в кресле и приготовилась разделить исследовательское счастье ликующего профессора.
– Итак, милейшая Глафира Андреевна, теперь мы с легкостью можем назвать имя того, кому было поручено передать последнее письмо поэта. И это была вовсе не Орлова-Чесменская, которая, казалось, больше всех подходила на эту роль.
– Конечно, ведь ей такая возможность предоставлялась не раз. Она часто виделась с Верой Молчальницей.
– Подозреваю, Анна Алексеевна с честью выполнила бы это поручение, но, к сожалению или к счастью, о письме она ничего не знала. У нее с Александром Сергеевичем вообще были напряженные отношения. Он такое про нее писал! Много лет духовником глубоко верующей Орловой был настоятель новгородского Юрьева монастыря Фотий. Так этот безбашенный Пушкин – так, кажется, теперь говорят – сочинил эпиграмму:
Благочестивая жена
Душою Богу предана,
А грешной плотию —
Архимандриту Фотию.
– Ничего себе! – ахнула Глафира.
– И не говорите! Александр Сергеевич был, что называется, тот еще охальник! Вообразите, однажды в гости к почтенному семейству явился в прозрачных панталонах и… без нижнего белья!
– Представляю! То есть нет! Не представляю! Пушкин, он же…
– Тонкий и поэтичный?
– Ну… да.
– Вы прямо как Николай Васильевич.
– Какой Николай Васильевич?
– Гоголь, конечно! Он, еще будучи неизвестным автором, давно мечтал познакомиться со светилом русской поэзии, но робел. Наконец, решился и пришел к тому домой. Слуга сказал, что барин изволят почивать. «Всю ночь творил, потому не спал?» – спросил наивный почитатель таланта. «Да какое! – махнул рукой слуга. – В картишки резался!» Гоголь был потрясен, ведь он представлял поэта не иначе как парящим на облаке вдохновения в мечтах о высоком. И вдруг такое разочарование!
– Я, конечно, тоже довольно наивна, но все же: при дамах… без трусов…
– Поверьте, он и не такие штуки выкидывал. Однажды едва не сорвал спектакль. Явился в театр в парике – ему голову обрили после болезни, – а посреди действия вдруг снял его и начал обмахиваться, жалуясь, что в зале ужасно душно. Что творилось с публикой!
Бартенев с улыбкой прикрыл глаза, словно представляя картину всеобщего веселья.
Глафира покачала головой.
– И все же. Там – невинная шалость, а тут – прямо разврат какой-то.
– Представьте! Такой уж он был, наш Александр Сергеевич! Мы из него памятник сделали, а он был живой и веселый! Что же касается Орловой-Чесменской, то графиня, конечно, простила его по-христиански, но, уверен, не забыла. Хотя, возможно, ее не стали посвящать совсем по другой причине.
– Не томите, профессор. В чем же сюрприз?
– Наше предположение, что посланником была именно женщина, оказалось верным! От этого надо было оттолкнуться с самого начала! Ведь речь шла о встрече с монахиней, живущей в монастыре. Конечно, княгиню Вяземскую, которая была в квартире Пушкиных в день смерти поэта, я отмел сразу. Эта сплетница много крови попортила семье, и уж ей-то точно не доверили бы такое деликатное дело, как исполнение воли покойного. Но мы забыли о еще одной женщине, которая была рядом с поэтом в его последние часы. И именно эта особа пользовалась абсолютным доверием всех, кто любил Александра.
– Вы уже заинтриговали меня.
– Не торопите. Хочу растянуть удовольствие.
– Предупреждаю: можете остаться без обеда.
– Как без обеда? Это что, наказание такое? – встрепенулся Бартенев.
– Нет. Просто у меня ничего не готово. Будете тянуть кота за хвост, вообще не успею.
– Хорошо! Уступая угрозам и шантажу…
– Олег Петрович!
– Это была Александра Гончарова, сестра Натали. Вы что-нибудь о ней слышали?
– Ну… сестры Гончаровы вроде бы жили вместе с семьей Пушкина. Потом одна из них стала женой его убийцы – Дантеса.
– Это Екатерина. Александра, дома ее звали Азя, была не замужем, помогала сестре и обожала Пушкина.
– Обожала? В каком смысле?
– Многие были уверены, что в том самом. Кстати, прощаясь с Александрин, Пушкин вернул ей серебряную цепочку. Азя покраснела, и Вяземская, которая при этом присутствовала, тут же пустила слух, что они были любовниками и цепочку девушка потеряла в постели.
– А на самом деле?
– Глафира Андреевна, вас тоже терзает этот вопрос? Неужели и вы охочи до альковных историй?
– Да нет… Господи, я… даже не знаю, зачем спросила, – стала оправдываться Глафира и немедленно покраснела.
– Не нам, потомкам, рассуждать или осуждать. Речь совсем о другом. Александрин была верным другом, умным человеком, на нее можно было положиться. Потому письмо было доверено именно ей. Или, возможно, она вызвалась сама.
– Но она была родной сестрой Натали. Это не выглядело… предательством, что ли?
– Жена о письме ничего не знала, но даже если бы ей рассказали, вряд ли стала ревновать. Ни к чему все это было. Уже.
– Так что Александрин?
– Пытаюсь рассказать, а вы меня все время сбиваете!
– Ничего я не сбиваю. Вы сами нарочно тянете.
– Оказалось, Богуславский следил за ее судьбой и заметил несколько странностей, которые никак не мог объяснить. Теперь и у него заполнятся пустые клетки.
Бартенев откинулся в кресле и сложил руки на животе.
– Александрин собралась немедленно выполнить волю покойного и передать письмо. А кто бы на ее месте решил иначе! Но для этого нужно было найти Веру, так? Я изучил пути перемещения Молчальницы и обнаружил, что именно в тридцать седьмом году она объявляется в Тихвине и остается там надолго. Интересно, правда? Как будто ее позвали поближе
