Любовь не умирает - Элизабет Беверли

— Все время я просто изнывал от желания целовать тебя.

— У меня… Джек… у меня уже давно ничего такого не было. — Она разобралась наконец, в чем причина ее неуверенности.

Дело не только в том, что это Джек, о котором она думала больше двадцати лет. Просто ей необходимо как-то объяснить ему, он должен понять, как важно это для нее, осознать всю значительность происходящего.

Ее признание, кажется, осчастливило Джека — улыбка его потеплела, голос смягчился.

— Рад слышать это от тебя. — Он рассеивал все ее тревоги. — У меня тоже давно ничего не было, Джо. — И вдруг, словно читая биржевую сводку, торжественно, но и шутливо добавил:

— Следует ли из этого, что мы сейчас перейдем к тому, что имели в виду?

— Не знаю, — искренне призналась она. — Не знаю, Джек, я…

Судя по выражению его лица, он не больше ее уверен в ответе на свой вопрос.

— И я не знаю. Почему бы нам не выяснить это?

— Да, наверно, так лучше. — И она сама, первая поцеловала его.

Обхватив его загрубелый подбородок ладонью, она отметила с наслаждением, как различаются их тела, чудесно дополняющие друг друга. А эти шелковистые волосы у него на виске… она провела по ним рукой, подалась вперед. Губы Джека, встретившие ее поцелуй, такие мягкие, ответили медленным, ленивым движением — и неспешным, и настойчивым. Джек Маккормик целуется хорошо, это бесспорно, — ей, во всяком случае, нравится.

А дальше… дальше она не смогла бы ответить, она ли увлекла его, он ли сам сделал это, но оба упали на диван, и Джек оказался над ней. Все произошло так быстро, что одна нога ее осталась на полу,

согнутая, а другая уютно вытянулась на диване, прижимаясь к его ноге, и он втиснулся ей между бедер, прижался к ней всем телом, и она ощутила тяжелую, горячую силу его плоти на своем животе.

Она поразилась, как быстро Джек возбудился. Язык его уже проник к ней в рот, словно был не в силах сдержать мучившую его жажду. Внутри ее что-то долго сдерживаемое, тайное вырвалось на свободу, и она открылась ему, объявив сладкую войну его губам: чей рот овладеет чьим. Оплетая руками его плечи, она ласкала упругие бицепсы, которые и наполовину не могла обхватить пальцами, — это было так удивительно и чудесно…

Поцелуи Джека становились все более страстными, он давил на нее всем своим весом, но лишь распалял ее, медля. Он такой живой, такой горячий… Чувствуя его на себе от плеч до щиколоток, она хотела большего — ощутить его всем существом, внутри себя.

Она скользнула руками вниз по его спине, обвила его талию, застигнутая внезапным страхом, что он попытается от нее оторваться. Джек положил руку ей на грудь, погладил ее сквозь тонкую ткань… Желание горячей волной захлестнуло Джорджию, и она безотчетно отдалась этой волне.

На мгновение тело его застыло, словно подчиняясь инстинктивному порыву уйти от власти женского естества. Но Джорджия крепко стиснула его руку, плотнее прижимая ее к своей груди. Он все же оторвался от нее, но лишь для того, чтобы посмотреть ей в глаза, дать последнюю возможность осознать, что она делает. И когда она встретилась с ним взглядом — да, она хочет принадлежать ему! — он нежно провел большим пальцем по затвердевшему соску, и она вскрикнула, наслаждаясь пронзившим ее сладостным электрическим разрядом. Много, много времени прошло с тех пор, когда она последний раз позволяла мужчине такое. Да и было ли у нее когда-нибудь это?.. Теперь она уже не могла ни вспомнить, ни сообразить, и все ее неясные попытки растворились в непередаваемом. Одна рука его ласкала, обнимала ее грудь, другая проникла под длинный вырез джемпера, и Джек провел трепещущим языком по ключице; пальцы его скользнули вниз, открыв обнаженное тело, поползли вверх… Наконец рука его обхватила грудь, одним движением расстегнула переднюю застежку лифчика, отбросила его — и Джорджия перестала дышать в ожидании более интимных прикосновений.

Он стал кончиками пальцев как бы лениво ласкать кожу под грудью; потом поднял выше джемпер и завладел обоими холмиками. Скользнул по соску легким поцелуем, вобрал набухшую горошину в рот, лизнул горячим языком… Раз, и еще раз, и еще… Отдавшись во власть своих ощущений, она лишь сдавленно постанывала и шептала его имя.

Джек тоже забылся, упоенный ее сладкой, соблазнительной нежностью. Джорджия такая вкусная, возбужденная, щедрая… Где ни прикасаются к ней его руки — везде встречают трепетный отклик. Влажное дыхание ее ласково щекочет ему затылок, а пальцы мечутся по его волосам. Ему уже кажется, что тела их сливаются воедино… Он жадно ласкал рукой один сосок, утоляя ртом жар другого.

Ухо его слышало безумные удары ее сердца. При каждом сдавленном дыхании грудь ее поднималась и опадала, а руки конвульсивно сжимали его голову. Она немо взывает, умоляет его навеки оставаться рядом, длить эти чарующие прикосновения… И пусть так и будет, он тоже желает этого! Когда же и она заставит его забыться от ее страстных ласк? Но она так неопытна… Губы его, на нежной коже ее груди, раздвинулись в улыбке, и прозвучал неожиданный легкий смешок.

— Что… что ты… ты… смеешься?.. — задыхаясь, едва слышно пробормотала она.

— Ничего, ничего… — шептал он у ее сердца. — Просто мне очень хорошо, вот и все, Джо.

— О, Джек… и мне… мне тоже.

Уже последним, неимоверным усилием он оторвался от нее на мгновение, услышал ее нечленораздельное восклицание — и тут же обрушился поцелуями на ее живот. Остановился он, лишь встретив препятствие — эти проклятые леггинсы, — и стянул их: пусть не мешают. Она залепетала что-то протестующее, он мгновенно проник языком ей в пупок — и она позабыла почти обо всем. Он оторвал ее бедра от дивана и спустил леггинсы до колен; за ними последовали трусики, и она оказалась в плену у собственной одежды.

Джек скользнул рукой между ее ног и обнаружил влажное, ждущее тепло… Проворные пальцы перешли в стремительное наступление, описывая все уменьшающиеся концентрические окружности, и наконец большой палец прижался к затвердевшему, пылающему узелку страсти. От этого прикосновения она громко вскрикнула, бедра ее, взметнувшиеся вверх, столкнулись с его грудью. Он улыбнулся победно, ликуя: как полно он ее пленил, как безумно она откликнулась! Склонил голову, чтобы вкусить самое сокровенное, — и тут дом содрогнулся от громкого топота молодых ног…

— О Боже, это Ивен! — выдохнула Джорджия, скатываясь с дивана и в панике хватаясь за одежду.

Лицо ее пылает — кого она хочет обмануть? Все тело ее в огне, а сердце бешено колотится, стремясь вырваться из груди… Кровь едва ли не с шипением растекается по сосудам, словно перегретый пар, а в висках стучит лишь одно: она была так близка — так близка! — к тому безграничному наслаждению, о котором большинство женщин только мечтают…