Сборник рассказов - Чарлз Буковски

Мы пообедали, посмотрели "Игру Недели", послеобеденное винище жгло мне глотку, и я заказал пару "Кровавых Мэри".

Когда мы добрались до Арканзаса, я пересел на маленькую двухмоторную дрянь. Стоило пропеллерам завертеться, как крылья задрожали и затряслись. Похоже было, что они вот-вот отвалятся. Мы оторвались от земли, и стюардесса спросила, не хочет ли кто выпить. К тому времени выпить надо было уже всем. Она спотыкалась и колыхалась в проходе, продавая напитки. Потом объявила, громко:

- ДОПИВАЙТЕ! СЕЙЧАС ПРИЗЕМЛИМСЯ!

Мы допили и приземлились. Через пятнадцать минут мы снова поднялись в воздух. Стюардесса спросила, не хочет ли кто выпить. К тому времени выпить надо было уже всем. Потом она объявила, громко:

- ДОПИВАЙТЕ! СЕЙЧАС ПРИЗЕМЛИМСЯ!

Меня встречали профессор Питер Джеймс и его жена Сельма. Сельма походила на кинозвездочку, только в ней было больше класса.

- Ты здорово выглядишь, - сказал Пит.

- Это твоя жена здорово выглядит.

- У тебя есть два часа до выступления.

Пит привез меня к ним. У них был двухэтажный дом с комнатой для гостей на нижнем уровне. Мне показали мою спальню, внизу.

- Есть хочешь? - спросил Пит.

- Нет, меня блевать тянет.

Мы поднялись наверх.

За сценой, незадолго до начала, Питер наполнил графин для воды водкой с апельсиновым соком.

- Чтениями заправляет одна старушка. У нее бы в трусиках все скисло, если б она узнала, что ты пьющий. Она неплохая старушенция, но до сих пор считает, что поэзия - это про закаты и голубок в полете.

Я вышел и стал читать. Аншлаг. Удача моя держалась. Они походили на любую другую публику: не знали, как относиться к некоторым хорошим стихам, а во время других смеялись не там, где нужно. Я продолжал читать и подливал себе из графина.

- Что это вы пьете?

- Это, - ответил я, - апельсиновый сок пополам с жизнью.

- У вас есть подруга?

- Я девственник.

- Почему вы захотели стать писателем?

- Следующий вопрос, пожалуйста.

Я почитал им еще немного. Рассказал, что прилетел сюда с Капитаном Пьянчугой и посмотрел "Игру Недели". Рассказал, что когда я в хорошей духовной форме, то могу съесть все с одной тарелки и сразу же после этого вымыть ее. Почитал еще немного стихов. Я читал стихи, пока графин для воды не опустел. Тогда я сказал им, что чтения закончились. Последовало немного раздачи автографов, и мы отправились на пьянку к Питу домой...

Я исполнил свой индейский танец, свой танец живота и свой танец "Не-Можешь-Срать-Не-Мучай-Жопу". Тяжело пить, когда танцуешь. И тяжело танцевать, когда пьешь. Питер знал, что делал. Он выстроил кушетки и стулья так, чтобы отделить танцующих от пьющих. Каждый мог заниматься своим делом, не беспокоя остальных.

Подошел Пит. Он оглядел всех женщин в комнате.

- Какую хочешь? - спросил он.

- Что, вот так просто?

- Это наше южное гостеприимство.

Была там одна, которую я приметил, старше остальных, с выступавшими зубами. Но зубы выступали у нее безупречно - расталкивая губы, как открытый страстный цветок. Я хотел почувствовать свой рот на этом рте. На ней была короткая юбка, а колготки являли миру хорошие ноги, которые постоянно скрещивались и раскрещивались, когда она смеялась, пила, одергивала юбку, никак не хотевшую их прикрывать. Я подсел к ней.

- Я... - начал было я.

- Я знаю, кто вы. Я была на вашем чтении.

- Спасибо. Мне бы хотелось съесть вам пизду. Я на этом деле уже собаку съел. Я сведу вас с ума.

- Что вы думаете об Аллене Гинзберге?

- Послушайте, не сбивайте меня. Я хочу вашего рта, ваших ног, вашего зада.

- Хорошо, - сказала она.

- Тогда до скорого. Я в спальне внизу.

Я встал, покинул ее, выпил еще. Молодой парень - по меньшей мере, 6 футов и 6 дюймов ростом - подошел ко мне:

- Послушайте, Чинаски, я не верю во все это говно по поводу того, что вы живете на банухе, знаете всех торговцев наркотой, сутенеров, блядей, торчков, игроков, драчунов и пьянчуг...

- Отчасти это правда.

- Чушь собачья, - изрек он и отошел. Литературный критик.

Потом подошла эта блондиночка, лет 19, в очках без оправы и с улыбкой на лице. Улыбка с него не сползала.

- Я хочу вас выебать, - заявила она. - Все дело в вашем лице.

- Что у меня с лицом?

- Оно величественно. Я хочу уничтожить ваше лицо своей пиздой.

- Может и наоборот получиться.

- Не будьте так уверены.

- Вы правы. Пизды неуничтожимы.

Я вернулся к кушетке и начал заигрывать с ножками той, в короткой юбке и с влажными лепестками губ, которую звали Лиллиан.

Вечеринка закончилась, и я спустился с Лилли вниз. Мы разделись и сели, подпершись подушками, пить водку и водочный коктейль. Там было радио, и радио играло. Лилли рассказала мне, что работала много лет для того, чтобы ее муж смог закончить колледж, а когда он получил преподавательскую должность, то развелся с ней.

- Это невежливо, - сказал я.

- Вы были женаты?

- Да.

- Что произошло?

- "Ментальная жестокость", судя по тому, что записано в свидетельстве о разводе.

- И это правда? - спросила она.

- Конечно - с обеих сторон.

Я поцеловал Лилли. Это было так хорошо, как я себе и представлял. Цветок рта раскрылся. Мы сцепились, я всосался ей в зубы. Мы разъединились.

- Я думаю, что вы, - сказала она, глядя на меня широко раскрытыми и прекрасными глазами, - один из двух-трех лучших писателей на сегодняшний день.

Я быстро потушил настольную лампу. Еще некоторое время ее целовал, играл с грудями и телом, затем опустился на нее. Я был пьян, но думаю, получилось ничего. Но после этого по-другому я не смог. Я все скакал, скакал и скакал. Я был тверд, но кончить никак не удавалось. В конце концов, я скатился с нее и уснул...

Наутро Лилли лежала, растянувшись на спине, и храпела. Я сходил в ванную, поссал, почистил зубы и умылся. Потом заполз обратно в постель. Развернул ее к себе и начал играть с ее частями тела. Мне всегда хочется с бодуна - причем не есть хочется, а засадить. Ебля - лучшее лекарство от похмелья. У меня опять все зачесалось. Изо рта у нее так воняло, что губ-лепестков мне не хотелось. Я влез. Она издала слабый стон. Мне это вкатило. Не думаю, что впихнул ей больше двадцати раз и кончил.

Через некоторое время я услышал, как она встала и прошла в ванную. Лиллиан. К тому времени, как она вернулась, я уже почти спал, повернувшись к ней спиной.

Четверть часа спустя она вылезла из постели и стала одеваться.

- Что такое? - спросил я.

- Мне пора отсюда идти. Надо детей вести в школу.

Лиллиан закрыла дверь и побежала вверх по лестнице.

Я встал, дошел до ванной и некоторое время смотрел на свое отражение в зеркале.

В десять утра я поднялся к завтраку. Там я нашел Пита и Сельму. Сельма выглядела здорово. Где только находят таких Сельм? Псам этого мира Сельмы никогда не достаются. Псам достаются только собаки. Сельма подала нам завтрак. Она была прекрасна, и владел ею один человек, преподаватель колледжа. Это было не совсем правильно почему-то. Образованные выскочки, не подкопаешься. Образование стало новым божеством, а образованные - новыми плантаторами.

- Чертовски хороший завтрак, - сказал я им. - Большое спасибо.

- Как Лилли? - спросил Пит.

- Лилли была очень хороша.

- Сегодня вечером надо будет читать еще раз, ты в курсе. В маленьком колледже, более консервативном.

- Хорошо. Буду осторожней.

- Что читать собираешься?

- Старье, наверное.

Мы допили кофе, прошли в переднюю комнату и сели. Зазвонил телефон, Пит ответил, поговорил, затем повернулся ко мне:

- Парень из местной газеты хочет взять у тебя интервью. Что ему сказать?

- Скажи ладно.

Пит передал ответ, потом подошел и взял мою последнюю книгу и ручку.

- Я подумал, тебе стоит что-нибудь здесь написать для Лилли.

Я раскрыл книгу на титульном листе. "Дорогая Лилли," - написал я. "Ты всегда будешь частью моей жизни....

Генри Чинаски."

9

Мы с Лидией вечно ссорились. Она была вертихвосткой, и это меня раздражало. Когда мы ели не дома, я был уверен, что она приглядывается к какому-нибудь мужику на другом конце ресторана. Когда в гости заходили мои друзья, и там была Лидия, я слышал, как разговор становился интимным и сексуальным. Она всегда специально подсаживалась к моим друзьям как можно ближе. Лидию же раздражало мое пьянство. Она любила секс, а мое пьянство мешало нашим занятиям любовью.

- Либо ты слишком пьян, чтоб делать это вечером, либо слишком болен, чтоб делать это утром, - говорила она. Лидия впадала в ярость, если я хоть бутылку пива при ней выпивал. Мы разбегались с ней раз в неделю как минимум - "Навсегда" - но вечно нам как-то удавалось помириться. Она закончила лепить мою голову и подарила ее мне. Когда мы разбегались, я ставил голову в машину на переднее сиденье рядом с собой, вез к ее дому и оставлял у двери на крыльце. Потом шел к телефонной будке, звонил ей и говорил:

- Твоя чертова голова стоит за дверью!