Чертобой. Свой среди чужих - Сергей Шкенев

Сразу после школы и до армии я на таком же отходил полторы навигации рулевым-мотористом. И как самый молодой по возрасту и званию, часто оказывался единственным трезвым человеком на судне. И если баржа со щебенкой могла и подождать, то за задержку груза арбузов из Камышина могли настучать по голове. И по печени тоже. Ничего, доводил без проблем, только в шлюзах метался как угорелый между рубкой и швартовыми кнехтами. Зато научился причаливать без панически-матерных криков высокой принимающей стороны.

— Откуда он взялся? — Андрей откинул крышку принесенного из лодки ящика и изучающе разглядывал гранатомет.

Понятно откуда, и как же я раньше не сообразил. Резиденция Негодина до Нашествия располагалась не в самом Павлово — в деревушке на другой стороне Оки в трех километрах выше по течению. То ли Щукариха, то ли Шмакодявкино какое… не помню, да и неважно сейчас. А важно то, что Михаил Сергеевич и сейчас живет там постоянно, приезжая в собственную «столицу» как на работу. Интересно, на кораблике есть синяя мигалка или она уже не актуальна?

— Андрюш, давай-ка наверх забирайся. И пулемет прихвати.

— Зачем? — удивился сын и похлопал по ящику: — Неужели этого не хватит?

— Давай не будем торопиться. Хорошо? Прикроешь меня в случае чего.

— А-а-а…

— Мысль одна в голову пришла.

Через десять минут, удостоверившись, что из подвешенного на перила второго этажа спасательного круга выглядывает пулеметный ствол, я встречал дорогих гостей. Не знаю, как здесь это принято делать, но для верности помахал рукой и растянул рот в улыбке. Коротко рявкнула сирена, меня увидели, и на палубе толкача появились двое в оранжевых надувных жилетах. Черт, нужно было тоже надеть, вон он, на гвоздике висит. Ладно, поздно уже, и так сойдет.

«РТ-300» сделал полукруг, разворачиваясь носом вверх по течению, и приближался к дебаркадеру левым бортом. В рубке торчал кто-то в белой фуражке, видимо, капитан. Так, а где остальные? В трюмных каютах, насколько помню, можно еще человек десять без тесноты разместить. Если потесниться, то и взвод влезет. Но не будут же они там сидеть? Или будут? В принципе не должны, вряд ли кому охота шляться по трапам туда-сюда — три километра рейс недальний. Значит, если кто там и есть, сидит в кают-компании. И, как назло, на ее окошках занавески.

До чего же неуютно стоять, зная, что, возможно, находишься под прицелом десятка стволов. Стремно, я бы сказал.

— Эй, на палубе! — Один из бородачей в жилете бросил швартов. — Принимай!

Подхватываю толстый канат в полете и набрасываю петлю на кнехт. Что еще? Хлебом-солью встречать не нужно?

— Новенький? — В глазах нет подозрения, только превосходство устроившегося на теплом местечке над неудачником.

— Из разведки перевели по ранению. — Хм… есть же у них хоть какая-нибудь разведка?

В ответ оба заржали, от избытка чувств хлопая себя по ляжкам, будто собираясь пуститься в пляс. И чего такого смешного?

— Спецназ ГРУ, ага! — продолжали веселиться бородачи. — Сотник-то где, в передовой дозор ушел?

Молчу. Толкач застыл у дебаркадера, но дизеля еще продолжали работать на холостых оборотах. Лязгнул перекинутый на палубу алюминиевый трап. Одновременно с этим распахнулась дверь надстройки…

— Смирно! — Голос капитана из колокольчика репродуктора смог бы поднять и мертвых. Но не поднял.

Появившийся в дверном проеме невысокий седоволосый тип, с седыми же усами, недоуменно покрутил головой, видимо, ожидал более радостной и представительной встречи. Два автоматчика охраны, шагнувшие следом, застыли с каменными лицами. Батюшки, да это же сам Михал Сергеич к нам пожаловал!

— Где все? — Негодин еще раз оглянулся, наливаясь дурной кровью. — Где все, я спрашиваю?

Ну и чего ему на это ответить? Разве что тоже спросить, остались ли еще люди на судне? Не поймет…

— Один! Везде один! В час испытаний, посланных свыше, только я один думаю о будущем! Думаю о настоящем! А остальное быдло спит! Меня, великого человека, ответственного за возрождение цивилизации и культуры, встречает всего один воин! Погоди… — Негодин перестал орать и заговорил нормальным голосом, слегка гнусавя в окончаниях слов: — Я один, и ты один — это знак. Это символ! Символ избранности!

Что за херню он несет? Охранники воротят морды в стороны, видимо, выслушивают подобное каждый день, но так и не смогли привыкнуть.

— Я благодарю тебя, воин! Ты подтвердил! Да, подтвердил!

Бля, да ведь он под кайфом. Скорее всего на кокаине, но дорожка еще не растянута на весь стол, так, на половину только. Видел в свое время таких, утверждавших, что могут соскочить в любой момент. Теперь кое-что проясняется — марионетка, кукла на троне, за ниточки которой дергал покойный сотник. Вот кого бы поспрашивать вдумчиво и с пристрастием. Поторопились мы, однако.

— Подойди сюда, воин!

Я что, похож на дурака? Даже если и так, то внутри все равно умнее, чем выгляжу снаружи. Особенно в этой дурацкой кольчуге.

— Андрей!!!

Короткая пулеметная очередь со второго этажа прошлась по рубке, кроша боковые стекла. Моя задержалась на полсекунды, пока поднимал висевший стволом вниз на плече автомат, и перечеркнула стоявшую передо мной троицу. Бронежилетов на них не было. Следующими — швартовую команду.

— Ух, мать! — Сверху грохнуло, это сын прыгнул с перил ограждения прямо на балкончик мостика и, свесившись через леера, добавил бородачам.

— Рикошеты, балбес!

— Так осторожно же, пап!

— Спускайся. — Я шагнул на трап и прикрикнул на одного из охранников Негодина, который еще оставался в сознании и лежал, привалившись к шлюпбалке. — Руки!

— Я…

— Руки, говорю! За голову!

Распахнулась дверь надстройки, и тяжелый приклад пулемета превратил затылок пленника в кровавое месиво.

— Ты…

Вместо ответа сын молча прошелся по палубе, стреляя лежащим в голову. Потом, с трудом удерживая дрожащими руками оружие, повернулся ко мне:

— Пошли чего покажу.

Идти оказалось недолго, всего два шага по коридорчику и сразу налево, в кают-компанию.

— Это…

— Угу. — Андрей сдернул с дивана покрывало и набросил на распятое на столе тело. На то, что осталось от тела молоденькой, судя по росту, лет двенадцати, девчушки.

— С-с-суки…

ГЛАВА 7

— А на том берегу — незабудки цветут. А на том берегу — звезд весенний салют. А на том берегу — мой костер не погас. А на том берегу — было все в первый раз. — Дробинки падали в стеклянную банку, но Андрей, мурлыкающий под нос незатейливую песенку из своего детства, все продолжал выковыривать их пинцетом из моего плеча и шеи. — Ничего так тебя приложило, слава богу, не картечью. Еще обезболивающего?

Я взял бутылку и сделал несколько глотков. Хотя, казалось, литься уже и некуда — водка и так плескалась в организме чуть ли не на уровне глаз. Только никак не брала, сжигаемая до сих пор бушующим в крови адреналином. Славным сегодняшний денек выдался. И хреновым одновременно. Славным оттого, что умудрились выжить, а хреновым… Что-то слишком часто нам стала выпадать возможность расстаться с такой прекрасной штукой, как жизнь. Особенно в последние, то есть крайние, два дня.

Сын потрогал рассеченную и зашитую щеку, поморщился одной стороной лица:

— Дай и мне.

Тоже колбасит человека. Такими темпами сопьемся к чертям собачьим. Но лучшего лекарства от депрессии еще не придумали.

Нас прищучили, когда мы перетаскивали «Казанку» с привязанной к ней резиновой лодкой к толкачу, собираясь не разгружая вытащить на борт шлюпочной балкой. Сначала появились мирные жители, привлеченные устроенной в такую рань канонадой, а уже потом… Потом полтора десятка вооруженных людей устроили такое представление, что до сих пор не хочется вспоминать.

Не меньше десяти стволов палили одновременно, не давая высунуть носа из дюралевой лодки, а под их прикрытием пять человек полезли на штурм дебаркадера. И еще повезло, что первый же, выбравшийся из воды на понтон, сразу решил перебросить на берег сходни. Сработала растяжка, дав Андрею пару секунд на то, чтобы выбраться наверх. Посеченный осколками штурмовик упал вниз, в заминированный катер, и от удара приготовленный подарок выкатился на настил… Второй взрыв позволил вскарабкаться и мне. Вот тут и схлопотал заряд дроби от подобравшегося метров на двадцать стрелка. Впрочем, его радость оказалась недолгой — очередь из РПК может здорово испортить настроение, чаще всего насмерть.

— Ты как там?

— Нормально. — Я перевалился через перила, тяжело упав на гладкий бетон палубы, и, не вставая, на четвереньках, пополз из-под обстрела.

Как оказалось — вовремя. Вылетевшая из-за угла граната взорвалась там, откуда только что смылся. Хорошо еще, что мою долю осколков принял на себя набитый песком пожарный ящик. Появившемуся следом бородачу повезло меньше — на пяти метрах против «Калашникова» не пляшет никакой бронежилет. Тем более если позабыть его надеть. Или снял перед тем, как лезть в воду, — этот вроде из штурмовой пятерки. Где еще трое?