Дело о полку Игореве - Хольм Ван Зайчик

– Что пробовали сделать? – спросил Баг. Галицкий помолчал.

– Собственно, вчера мы с моей супругой и сыном Гийаса – он уж пару лет живет отдельно от отца, я его чуть ли не с пеленок знаю… решили все вместе воспользоваться погожим днем и долго гуляли в парках Пусицзина. Осмотрели старый загородный княжий терем, покатались на лодке… А потом… Все так расслабились, настроение у всех сделалось благодушное, доброе, и я… – Боярин мучительно подбирал слова, рассказ явно давался ему нелегко. – И я решил сделать последнюю попытку переубедить Гийаса. Мы заехали ко мне, оставили здесь Ядвигу – это моя жена, отпустили восвояси водителя и на моей повозке отправились в пустую квартиру Гийаса. Мол, посидим по-холостяцки, слегка выпьем, поболтаем, повспоминаем… Но я-то уже знал, зачем еду. И там, под кофеек и доброе вино, завел разговор о челобитной.

Он умолк. Закрыл глаза.

– У меня осталось очень странное впечатление от этого разговора, – глухо проговорил боярин.

«Ни за что не закурю!» – в двадцатый раз решительно подумал Баг, старательно глядя в окно.

По широкой, сверкающей от низкого предосеннего солнца глади Нева-хэ величаво и медленно двигался украшенный бунчуками прогулочный корабль.

– Его убежденность в своей правоте показалась мне какой-то неестественной. Чрезмерной… нездоровой. Да, вот верное слово – нездоровой. Я всегда знал Гийяса как умного, хладнокровного и открытого к взаимопониманию убежденца. Но не как убежденца-маньяка… Простите, я закурю.

Он вынул из-за пазухи пачку; Баг, с облегчением понявший, что теперь и ему задымить будет незазорно, разглядел, что это были весьма зверские папиросы «Еч» с длинной, но все равно лишенной всякого фильтра гильзой. «Осназовские привычки, – понял человекоохранитель. – Гнус лесной травить в джунглях ими славно… »

Он закурил едва ли не раньше боярина.

Богдан отодвинулся от друга чуть подальше.

– Я несколько затяжек, – мгновенно заметив нелюбовь Богдана к дыму, как-то очень по-детски сказал маститый законопроситель.

– Ну что вы, Даниил Казимирович, – проговорил Богдан.

Баг задымил торопливей. На всякий случай. Вдруг и впрямь несколько…

– Так вот, – пустив в потолок длинную струю густого зеленоватого дыма, проговорил Галицкий. – Понимаете, мы беседовали больше часа, но я уже минут через десять понял, что совершенно зря затеял этот разговор. По сути он свелся к тому, что это Гийас, напротив, пытался переубедить меня. Причем делал это с таким напором, с таким невниманием к возражениям и доводам собеседника… Я никогда его прежде не видел таким. А когда я что-то говорил в ответ, он буквально отмахивался. Вот так. – Галицкий, разогнав ладонью медленно клубившийся дым, показал, как именно от него вчера отмахивался боярин ад-Дин. Снова умолк.

– Скажите, драг прер, – проговорил Баг осторожно, – а кто-то может подтвердить время вашего возвращения домой?

Галицкий улыбнулся. С усмешкой кивнул.

– Только жена, – ответил он. – Вам этого, вероятно, будет недостаточно… Нет, подождите. Когда я ставил повозку в гараж, мне навстречу прошел сосед… мы поздоровались. Не знаю, заметил ли он, который был час… Но это случилось примерно в семь двадцать. В передаче сказали, что человек на карнизе впервые был замечен около половины восьмого, так, нет? Значит, я никак не мог вытолкнуть друга на карниз ладонью в спину, еч Лобо. Не было меня там уже. К сожалению. Может, будь я там, я бы его удержал…

Баг молча затушил недокуренную сигарету. Кажется, мимо. Ладно. Проверить надо было в любом случае.

– Я хочу вам досказать… Самое странное было под конец. Понимаете, я все-таки перехватил инициативу в разговоре… может, Гийас просто устал или счел, что после тех доводов, которые он привел, я совсем уж растерялся и ничего не могу возразить. А мне как-то удалось собраться, сосредоточиться… – Галицкий опять улыбнулся. – У меня вообще-то всегда был очень развит дар убеждения, дар подчинять себе… ну, вы, наверное, знаете – служба дает незаменимые навыки. И вот, как-то очень сжато и образно, очень просто я ответил на все, что он мне говорил. По-моему, я камня на камне не оставил от всех умствований Гийаса… Понимаете, на какой-то миг мне даже показалось, что я победил. И что у меня… у нас… будет сторонником больше в четверицу. Сильным, влиятельным сторонником.

Боярин снова умолк. Глядя поверх голов человекоохранителей, сделал несколько долгих затяжек.

– А потом он вдруг весь затрясся. Знаете, он почти заплакал. Виновато так, сокрушенно, беспомощно… И сказал что-то… весьма бессвязное. Сказал: да, ты, наверное, прав, но я не могу, понимаешь, я не могу… А потом как закричит: нет, я прав! Я! Ты мне голову не задуришь! И вы понимаете, мне показалось, что он готов… готов меня ударить. Буквально броситься готов на меня… – Галицкий резко ткнул окурок в пепельницу. – И я ушел. Понимаете, я думал, это я его, как молодежь теперь говорит, достал. Замучил бессмысленным спором. Я чувствовал себя очень неловко: был такой чудесный день, и я его другу пустил под откос. Я был уверен: когда я уйду, он успокоится.

Галицкий вдруг встал.

– А это начиналось его безумие. Понимаете? При мне начиналось. А я не понял. Я думал, это я его разозлил. И ушел. Еще оскорбленный такой ушел, еще бросил ему что-то… мол, научись держать себя в руках. А если бы не ушел? Ведь оно только начиналось… Что его вызвало? Может быть, наш разговор его и вызвал! Не знаю!

Он умолк. Похоже, надолго. Стало очень тихо; так тихо, что слышно было, как вдали, на той стороне Нева-хэ, на высокой голубой башне древнего собора Смоляной Параскевы, чаще называемого в народе попросту Смоляным – его назвали так в честь эфиопской святой подвижницы пятнадцатого века, – колокол бьет десять.

– Спасибо, драг прер еч Галицкий, – тихо проговорил Богдан и тоже встал. – То, что вы рассказали, очень существенно. Очень. Вы оказали большую помощь следствию.

– Вы так думаете? – прищурился боярин.

– Да, я так думаю.

– Это поможет вам вылечить и спасти моего друга?

– Этого я не знаю, – со вздохом ответил Богдан. – Но нам очень важно понять…

– Мне тоже, – сказал Галицкий. – Но я пока ничего не понимаю. К сожалению.

– Последний вопрос.

– Да?

– Вы каждый день в Соборе, и вам видны скрытые для непосвященных мотивы. Сторонники челобитной считают, что снижение налоговых ставок с предприятий, расположенных именно и только на территории Александрийского улуса, будет большим благом для страны – просто так, из общетеоретических и общеэкономических соображений? Не имеют ли они… или хотя бы некоторые из них в виду конкретные преимущества, которые утверждение их челобитной даст конкретным предприятиям? Институту Крякутного бывшему… «Керулену» Джимбы… что у нас в улусе еще?

Богдан говорил очень осторожно, но Галицкий все прекрасно понял – сразу сморщился, словно по рассеянности откусил изрядный кус от целого лимона.

– Не повторяйте сплетен, которыми одно время потчевали честных подданных некоторые газеты, – страдальчески попросил он.

– Хорошо, – послушно ответил Богдан, – не буду. Тогда вопрос противуположного свойства: не может ли оказаться так, что некоторые из ваших ечей по дану, столь упорно стремящихся не допустить утверждения челобитной, имеют в виду не допустить усиления Александрийских высокотехнологических предприятий? Ведь оно, скорее всего, несомненно воспоследует, если челобитная наберет потребное большинство и князь будет вынужден ее утвердить?

Боярин глубоко задумался. Заложив руки за спину, он медленно пошел поперек кабинета. В тишине легко поскрипывал паркет под мохнатым просторным ковром. Приблизившись вплотную к книжному шкапу, Даниил Казимирович резко обернулся. Богдан ожидал очередного всплеска негодования, но все оказалось наоборот.

– То есть вы полагаете… – медленно и очень спокойно начал боярин.

– Я ничего не полагаю пока. Я просто спрашиваю.

– То есть вы намекаете на то, что мой дан кто-то попросту разыгрывает втемную? Что наша борьба против челобитной – это просто способ, которым некие конкуренты, скажем, прера Джимбы, давят его объединение? И что смерть Ртищева и безумие Гийаса – это не более чем еще один способ оказания того же давления?

Богдан помедлил, а потом чуть улыбнулся.

– Вы сами это сказали, – ответил он. Боярин долго молчал, задумчиво созерцая ковер под ногами.

– Мне ни о чем подобном не известно, – вымолвил он затем. – Но я… я дорого дал бы за то, чтобы в этом разобраться как следует. Чтобы быть уверенным: это не так. Этого – нет. И быть не может.

– Мы тоже дорого бы дали, – сказал Богдан. – Всего вам доброго, прер еч. Спасибо за откровенность. Идем, Баг. Надо искать кота.

Брови боярина взлетели вверх.

– Кота?