Золотая мафия - Василий Васильевич Моисеев

Придет время, Ломоть укажет временному Боссу его место. Но это потом, не сейчас. Сейчас важно заручиться его поддержкой, потому что он на свободе, все связи у него, как и все финансы. Без Босса «бедный» Ломоть хорошего адвоката не может нанять, не то что подкупить суд. О финансовых возможностях простого сутенера Ломтя никто знать не должен, чтобы не вызывать нездоровые вопросы. До поры до времени, конечно. Всему свое время, как говорят умные люди, а Ломоть к умным людям всегда прислушивался. Раньше это помогало, и в этот раз, бог даст, тоже поможет. Даже если гребаные сыщики копнут на полный штык.

Где они все-таки запропали, мудаки?

Ломоть переживал напрасно, сыщики никуда не пропали, никуда не исчезли и в это время находились в однокомнатной квартире плавильщика Дзюбы. Того самого Дзюбы, чья жизнь оборвалась сегодняшним майским утром столь трагично и загадочно. В опустевшей квартире сыщики находились не одни, а с оперативно-следственной группой. Фотограф, хотя особо запечатлевать и увековечивать было нечего, судмедэксперт, тоже вроде бы оказавшийся не у дел, и эксперт материаловедческого отдела. Этого спеца сыщики сами попросили приехать, надеясь, что он обнаружит в квартире золото. Не обязательно, конечно, золото в его чистом виде, а хотя бы свидетельства нахождения драгметалла в холостяцкой обители.

Однако «материаловед» тоже разочаровал. Золота в квартире бывшего плавильщика не водилось. Ни в слитках, ни россыпью, ни в виде украшений. Эксперт добросовестно обследовал все закутки квартиры, все карманы одежды, надеясь обнаружить в них следы желтого металла, но все старания оказались тщетными. Похоже, в этой квартире никогда не было ни золота, ни драгоценностей. Всем богатством погибшего была сберегательная книжка на 34 тысячи 450 рублей, еще 2 тысячи 15 рублей наличными, одежда и мебель. Мебель современная, богатая. Японский телевизор «Шарп», стенка, ковры на стене и на полу, в зале шикарная хрустальная люстра, кухонный гарнитур, импортный холодильник, прихожая, стиральная машина «Вятка-автомат». Одинокий Дзюба финансовых проблем не испытывал, жил для себя и в свое удовольствие. И правильно делал, благо зарплата позволяла. Судя по тому, что в доме не было найдено никаких почтовых квитанций, можно было предположить, что свою бывшую жену закоренелый холостяк деньгами не баловал. Видимо, не заслуживала. Такой невеселый вывод подтверждался и тем обстоятельством, что благоустроенная квартира не была приватизирована. Выходит, пусть достанется государству, чем бывшей жене? Здорово, видать, она его доставала, та еще ехидна.

Вопрос с квартирой прояснила соседка. Оказалось, что свою обитель Дзюба все-таки собирался приватизировать и завещать, как он говорил, кому-нибудь из соседок. Той, которая будет за ним ухаживать на старости лет. Шутил, наверное. Соседки обещания Дзюбы всерьез не воспринимали, ибо при его сравнительно небольшом возрасте и хорошем здоровье радужная перспектива светила не раньше чем через четверть века. Но все же отношения с ним старались не портить. На всякий случай. А теперь о квартире можно забыть. Не успел, горемычный, никого осчастливить. Вон как быстро все повернулось, как неожиданно. Правильно говорят, знать бы, где упадешь, соломку подложил бы. Самому покойному-то все равно, его теперь никакая квартира не интересует, кроме места на кладбище, а вот кого-нибудь из соседей мог бы хорошо поддержать. Не поддержал. Может, не успел оформить дарственные документы, а может, не захотел. Может, зло таил на соседей. Квартира чужим людям теперь достанется, дай бог, если хорошим.

Ковалев понимал, что соседи имели полное право сожалеть по поводу ушедшей из-под самого носа квартиры и в связи с этим вспоминать покойного не только хорошими словами. Тем не менее, плохого о Дзюбе никто ничего не сказал. Нормальный был мужик. Не шумел, не скандалил, не склочничал, соседей внизу не заливал, от всеобщих мероприятий не отлынивал. Незаметный был мужик, тихий. Новые жильцы вряд ли будут лучше. А то пошлет бог пьяниц каких-нибудь.

— Что будем делать, командир? — Вадим обращался к Черенкову как к руководителю группы. — Не пора закругляться с осмотром?

Алексей придерживался такого же мнения, уже не надеясь обнаружить в квартире ничего интересного. Все, что можно было обнаружить, обнаружено, а чего нет, то придется домысливать. Причина убийства безобидного плавильщика, а такая причина наверняка была, находилась вне квартирных стен.

— Поехали в отдел, — решил убоповец и махнул рукой.

Как Гагарин. «Он сказал: поехали, и махнул рукой»… Алексей улыбнулся. Не так уж все плохо, не так безнадежно, как можно подумать. Даже то обстоятельство, что пока не удалось отыскать улик, способных натолкнуть на версию о «бытовухе», тоже кое о чем говорит. Значит, причину убийства плавильщика нужно искать на заводе. Больше негде. А это тоже подсказка, тоже подтверждение правильности выводов насчет «Цветмета». Пусть и невеселых. В их работе вообще нет ничего веселого. И не может быть. Какое может быть веселье, например, от общения с тем же Ломтем, из-за которого в свой родной отдел ехать не хочется. А ехать надо. Ломоть парень крутой, ждать не любит. Обидеться не обидится, а замкнуться может.

Глава 9

Ломоть не обиделся. Не полный же он идиот, чтобы в таком положении обижаться на ментов за невнимание и становиться в позу. Зарешеченные окна и железные двери напускной крутизной не откроешь, для этого нужна хитрость. Изворотливость. Дипломатия, способная обеспечить перевес в противоборстве с сыскарями. Пусть не победу, поскольку поединок пойдет не по ломтевским правилам, а потому без особых для него шансов на успех, но хотя бы приемлемый проигрыш. Приговор должен быть минимальный. От трех до пяти лет. Не больше. Не до жиру, как говорит любитель разных присказок Босс, быть бы живу. За это и надо бороться. До последнего конца.

С таким решительным настроем бывший сутенер-вымогатель Ломоть и прибыл на первый после ареста допрос. Порог черенковского кабинета он перешагнул с мрачным выражением на лице и уставился на убоповца. Рязанский детектив Ковалев сидел на диване с отсутствующим взглядом, вроде вообще был здесь человеком посторонним, и потому особого внимания со стороны арестанта не удостоился. Ломоть недвусмысленно давал понять, что он тоже человек гордый, тоже может выразить свое фа, если его не хотят видеть и слышать. Ему бояться нечего. С положением своим он уже свыкся, виновность осознал и признал, и к необратимому наказанию готов морально и физически. Ломтя теперь ничем ни удивить, ни напугать. И менты должны это учитывать. Пусть не стараются и больших прикидок на его счет не строят. С Ломтем можно разве лишь побеседовать, насчет чего он не возражает. Побеседовать можно.

— Что-то невеселый ты, Ломоть, — заметил Черенков и