Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова

— Ничего, — снова усмехнулся Потехин и перестал наконец изучать мою физиономию. — Ну ладно. Давайте попробуем подойти с другой стороны — попытаемся восстановить ситуацию чисто технически… Насколько нам известно, убитая сидела с торцовой стороны стола, все остальные почему-то сгрудились вокруг остальных трех. Ближе всех слева от нее находились вы, справа — Николай Ильичев. Дальше всех, на противоположном торце, сидела эта ваша молоденькая девочка.

— Мила, — пояснила я, — была заведующей нашим отделом, место как бы во главе стола ребята оставили ей, если так можно выразиться, «по протоколу»… Конечно, у нас царит демократия в этом смысле, но Люда все-таки всегда старалась соблюдать дистанцию между собой и отделом… Пусть коротенькую, но дистанцию… Рядом с ней должна была сидеть тетя Валя, места как раз хватало, но Валентина Петровна ушла из-за семейных обстоятельств раньше…

— Не могли бы вы подробнее припомнить, когда именно был налит роковой бокал? — прищурился в ответ на мои слова Потехин.

Я постаралась сосредоточиться.

— Попытаюсь… — Перед моим мысленным взором нехотя, словно слишком медленно проявляющаяся фотография, возникала шаг за шагом суета, предварявшая трагедию… Почему-то именно суета, другого, более подходящего слова на ум не приходило… Увы, картинка получалась вся в темных пятнах, восстановлению поддавалась с трудом.

— Попробуйте вслух, начав с момента, когда стол был накрыт и все расселись по местам, — посоветовал мне следователь.

— Вообще-то мы не все сразу расселись, все время кто-то вскакивал, а Милу вообще дольше всех ждали…

— Почему?

— Она говорила по телефону из своего кабинета, деловой звонок. Потом… Я помню, что Рудик, наш фотокор, открыл шампанское все же немного раньше, чем Мила кончила говорить, и ему пришлось какое-то время удерживать пробку изо всех сил: шампанское было слишком теплым, прямо из магазина…

— Дальше, — мягко поторопил Потехин, поскольку я умолкла. Легко ему торопить, а вот мне отвечать было нелегко, поскольку всплывшая в памяти в этот момент деталь для Николая Ильича никак не предназначалась!..

Убедившись, что Милка все говорит и говорит, явно испытывая терпение настроившихся на безудержное веселье подчиненных, тетя Валя в какой-то момент покинула свое «именинное место» рядом с пустым стулом, оставленным для заведующей, и тоже пошла к телефону. Разговаривала она, в отличие от Людмилы, недолго. Может, секунд тридцать, и в основном с помощью междометий. После чего вернулась к столу какая-то озабоченная, но сразу нам ничего не сказала. Я вообще запомнила это все исключительно из-за того, что меня, так же как остальных, возникшая из-за всеобщей телефонной болтовни задержка начала раздражать.

Впрочем, как только вернулась к столу тетя Валя, Милка наконец объявилась. Рудик мгновенно хлопнул пробкой, очень ловко не пролив ни капли, и мы дружно сдвинули приготовленные заранее бокалы, выкрикнув хором первое поздравление… Только после этого тетя Валя, допив свою порцию, и сказала насчет сестры — к нашему всеобщему огорчению… Все зашумели, как-то засуетились, несколько человек, не помню кто, но и я в том числе пошли провожать ее. На пороге отдела она остановилась и решительно вернула всех к столу, буквально умоляя не прерывать празднества… А когда все мы расселись вновь, в Милкином бокале уже темнела проклятая «Лидия», бутылку с которой ребята открыли заранее…

— Скажите, — осторожно поинтересовалась я у Потехина, — а в самой бутылке…

— В самой бутылке было обычное вино, без каких-либо смертоносных примесей, — перебил меня он. — Вы что-то вспомнили?

Догадливый, гад! Но если он рассчитывал, что я сейчас начну подетально излагать всю цепочку наших перемещений, то жестоко заблуждался: я не собиралась бросать даже тени подозрения на тетю Валю, намереваясь, вернувшись в контору, предупредить кое о чем и остальных, теперь уже моих сотрудников, а не просто коллег. Хотя вряд ли кто-то из них, озабоченных уходом Валентины Петровны и вскочивших в этой связи со своих мест, мог заметить и тем более запомнить, каким образом «Лидия» попала в Милкин бокал. Что касается меня — я это знала… Видела, поскольку сидела к Людмиле ближе всех. Только попробуй объясни прокурорскому следаку, для которого важны вовсе не люди, а факты, что со стороны тети Вали, обожавшей Людмилу, это было всегдашнее проявление обычной повседневной заботы о своей любимице!.. Попробуй докажи, что никакого цианида она при этом в Милкин бокал не подсыпала — я бы увидела!

Зная, что практически любой алкогольный напиток, от шампанского до водки, Людмила при малейшей возможности запивает этой своей гадостью, тетя Валя, прежде чем уйти, плеснула ей вина: буквально на ходу, после чего чмокнула Людку в щеку и сразу же устремилась к дверям… Именно этой части моих показаний Потехин наверняка не поверит, и тетя Валя, которая и без того сейчас находится в шоке, попадет под подозрение в качестве кандидата номер один… Фиг ему!

— Старалась, как могла, вспомнить, — солгала я вслух, — но почти безрезультатно… Понимаете, когда после своего звонка сестре тетя Валя, выпив с нами шампанское, засобиралась, почти все, кроме Милы, вскочили с мест, поднялась суета, мы огорчились… Несколько человек, не помню кто, пошли провожать ее к дверям отдела, потом вернулись…

— Вы тоже провожали?

— Не до самых дверей, — уже вполне честно сказала я. — Но, пока она не ушла, я стояла спиной к столу и кто из наших продолжал там сидеть, кроме Милы, просто не видела.

Последнее тоже было чистой правдой, и голос мой, едва дрогнувший вначале, окреп.

— А дальше?

— Дальше, — завершила я свое правдивое повествование, — все вернулись к столу и расселись заново. Когда я шла к своему месту, бокал Людмилы стоял на столе уже полный вина почти до краев… Я взглянула на него случайно, а сейчас эта деталь всплыла…

— Значит, Людмила Евстафьевна точно не провожала эту вашу тетю Валю?

— Абсолютно точно! Они еще за столом поцеловались…

— Получается, что налить вино, а заодно и подсыпать туда яд было, кроме самой Людмилы Евстафьевны, некому?..

Я вздрогнула и потрясенно уставилась на Потехина:

— Что вы! Мила и самоубийство — нонсенс!

— Вот и я о том же, — кивнул следователь. — Насколько удалось выяснить, очень жизнелюбивая была женщина. К тому же удачливая, красивая… С такими, как правило, другим женщинам дружить трудновато.

Мое сердце екнуло и провалилось в пустой желудок. Экой же сволочью оказался на поверку «добренький» Потехин, почти прямо заявивший о моей возможной причастности к убийству!..