Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер

Оддин едва ли не бегом отправился к Ветру. Начал трепать его гриву, на что лошадь фыркнула, но все же доверительно прижалась к щеке хозяина.

Это был бы отличный момент, чтобы сбежать, но Элейн уже не знала, стоило ли это делать и зачем. Вся ее жизнь потеряла смысл, а новому неоткуда было взяться.

– Я должен знать, что ты передумала убивать Ковина, – заявил Оддин, подходя к Элейн и ведя коня за поводья.

Она не торопилась с ответом. Да, передумала. Но что теперь? Просто вернуться в Лимес как ни в чем не бывало? Вряд ли получится. Оддин понял ее молчание по-своему.

Он сжал ее плечи, чуть встряхнув.

– Послушай, Элейн, если ты не сумеешь убить его с первой попытки – а ты не сумеешь, поверь, – он уничтожит тебя самым жестоким способом. Таким, что смерть покажется избавлением. Не лезь к нему. Люди куда опытнее в этом деле пытались разделаться с Ковином. Но он как будто чует опасность. Как будто… знает, откуда ждать удар. Он и так обратил на тебя внимание. А ты еще начала: «хотите и вам постираю», – что это вообще было?

Она закатила глаза:

– Ты что, не знаешь легенду про Бенни-прачку?

– Какую еще легенду?

– Бенни-прачку можно встретить ночью на берегу реки, она стирает окровавленную одежду тех, кому предстоит умереть. У нас каждый ребенок об этом знает.

– Видимо, какие-то местные кападонские легенды, – пожал плечами Оддин. – Оно и к лучшему. Если бы Ковин понял, что ты хочешь этим сказать, мы бы не покинули его поместье так спокойно и быстро.

Элейн кивнула, понимая, что его слова не были преувеличением.

– Тебе нельзя больше видеться с Ковином. И он ни в коем случае не должен узнать, кто ты на самом деле.

Еще один кивок.

– Ты согласна? Не будешь пытаться его убить?

Элейн утвердительно промычала.

– Обещаешь?

Она одарила его мрачным взглядом, но Оддин продолжал настаивать:

– Поклянись. Поклянись моей жизнью, что не станешь пытаться убить Ковина.

– Твоей? – изумилась она.

Он раздраженно вздохнул, будто это и так должно быть понятно.

– Все говорит о том, что о себе ты особо не печешься. Но ты хороший человек, я хороший человек. Не хочешь же, чтобы я пострадал по твоей вине?

Элейн фыркнула.

– Я не понимаю, – всплеснула она руками, – о ком ты переживаешь на самом деле: обо мне или о нем? И какое тебе дело до всего этого?

– Он мой брат, я не могу позволить тебе убить сына моей матери. Как я буду смотреть ей в глаза?! Но и за тебя беспокоюсь. Я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось. И уж тем более чтобы вновь член моей семьи причинил тебе вред.

Элейн несколько секунд молча оглядывала Оддина с ног до головы.

– Ты раздражающе правильный. Просто Благочестивая Анна. Что с тобой не так?

Оддин прижал руку к груди и склонил голову в шутливом раскаянии:

– Я понимаю, о чем ты: умен, силен, хорош собой, с отменным чувством юмора, с высокими нравственными качествами и подвешенным языком. Кажется, что идеальных людей не бывает, но вот он я…

– Можешь не продолжать, – покачала головой Элейн. – Твой порок – гордыня.

– Еще я не прочь вкусно поесть и вообще хорошо провести время, – добавил Оддин. – Служители Света обычно этого не одобряют, но, зная о том, что и у меня есть недостатки, люди легче переносят мое общество.

Она устало прикрыла глаза. Карта подсказала: попытка убить Ковина может означать ее смерть. И теперь Элейн, кажется, даже знала, кто стал бы оплакивать ее.

Оддин выжидательно смотрел на нее, чуть склонив голову, будто пытался заглянуть в душу.

– Мне нужно вытянуть еще одну карту, – приняла она решение.

– Ты не думаешь, что не стоит отдавать судьбу на откуп старой колоде? – Он скептически скривил губы.

– Это не колдовство и не слепая вера. Я просто не могу разобраться в себе, а карты, – она достала их из мешочка, начав тасовать, – помогают понять, чего я на самом деле хочу.

Они отошли в сторону, к опустевшим торговым лавкам. Оддин привязал Ветра рядом с новой лошадью, Элейн уселась прямо на деревянный стол. В спускающихся сумерках ее неторопливый ритуал все же выглядел мистически. Площадь почти опустела, где-то еще ходили люди, вдали слышались разговоры, но там, где сидели Оддин и Элейн, было тихо. Рядом горел факел, освещая вечернюю синеву теплым оранжевым светом.

Элейн прикрыла глаза, помешивая карты и думая о своей жизни, о судьбе, о будущем. О желаниях сердца.

В лесной чаще, привязанная к дереву, стояла белая лошадь. Судя по седлу и сбруе, принадлежала она знатному человеку. Выглядело животное спокойным, с равнодушием оно смотрело куда-то в сторону. Рядом, у ног, суетилась коричневая собака. Некрупная, но, кажется, охотничья.

Глава шестая,

в которой Элейн понимает, что делать дальше

В лесной чаще, привязанная к дереву, стояла белая лошадь. Судя по седлу и сбруе, принадлежала она знатному человеку. Выглядело животное спокойным, с равнодушием оно смотрело куда-то в сторону. Рядом, у ног, суетилась коричневая собака. Некрупная, но, кажется, охотничья.

Едва взглянув на карту, Элейн отчего-то сразу решила, что холеный благородный конь – это Оддин. А взволнованная маленькая собачка – она сама. Избавиться от первого впечатления не получалось, поэтому она смирилась и попыталась понять, что же чувствовала, глядя на рисунок.

Лошадь внушала доверие. Смотреть на нее было приятно, она дарила ощущение спокойствия. Оба зверя глядели в одну сторону, там что-то происходило, и Элейн хотелось узнать, что именно. Ее сердце стремилось туда. О, небо, конечно, она ввязалась во все это и не могла отступить! Но отправлять беззащитную собачонку одну было страшно.

Элейн вздохнула. Что ж, возвращаться в Лимес она не собиралась. Убивать Ковина тоже передумала. Однако это не значит, что она не могла добиться справедливости другим способом. И кто, если не Оддин, полицейский, мог ей помочь?

Она решительно убрала карты в мешочек.

– Твой брат собирается убить Магистра Света.

Оддин неверяще хмыкнул.

– Ну приехали. Ты говорила, что это, – он кивнул на мешочек в ее руках, – не гадание. И вот теперь по какой-то картинке выясняешь, что мой брат…

– Я услышала его разговор с Бойлом. Его помощником, – перебила Элейн.

Она поведала Оддину все, что узнала, замечая, как по мере рассказа меняется лицо собеседника. Показалось немного странным то, насколько легко он верил ей. Был ли он настолько наивен или просто хорошо знал брата?

Оддин долго молчал. Совсем стемнело, и свет факела