Трагедия закона - Сирил Хейр

– Очень трудная ситуация,- пробормотал он.

– Я знаю, но это утверждение ничего нам не дает.- А поскольку Барбер отрешенно молчал, Хильда нетерпеливо продолжила: – В конце концов, Уильям, тебе часто приходилось давать советы клиентам по таким проблемам. Постарайся думать об этом как о предложенном тебе деле. Что бы ты посоветовал?

Судья печально покачал головой.

– Ничего не выйдет,- простонал он.- Такого случая не было – никогда!

– Любой участвующий в тяжбе думает так о своих проблемах. Ты сам так часто говорил.

– И это истинная правда. Но сейчас случай особый. Ведь я – судья Высокого суда правосудия.

– Ты также говорил,- продолжала гнуть свою линию Хильда,- что никто не компетентен в достаточной степени, чтобы быть советчиком самому себе. А что, если ты, например, посоветуешься с другими судьями?

– Нет-нет!- чуть ли не закричал Барбер.- Как ты не понимаешь, Хильда, как только это дело выплывет наружу, мне конец. Именно поэтому я в полной власти этого чертова пианиста. Он понимает, что я вряд ли стану оспаривать его иск, и поэтому может запросить сколько захочет. Короче говоря, если не заставить его прислушаться к голосу разума, мы разорены.

– Значит, его надо заставить прислушаться к голосу разума,- заявила Хильда. Она пыталась представить себе, как Себастьян будет реагировать на ситуацию. Хильда довольно хорошо знала его раньше, но ей никогда не приходилось рассматривать его как перспективного истца. Она считала его вполне разумным человеком, несмотря на то что он был артистом и творческой личностью, а это что-то да значило. Затем вспомнила о Сэлли Парсонс, совершенно безрассудной женщине, и ее сердце тревожно сжалось, но продолжила храбро рассуждать дальше: – Скорее всего, это начальная цифра для торга. Даже у Себальда-Смита доход должен быть сравнительно небольшим во время войны. Предположим, мы сможем сбить величину компенсации до пяти тысяч – до размера годового дохода…

– Не меньше двух годовых доходов плюс налоги на нынешнем уровне, так что выходит значительно больше.

– Хорошо, доход за два года, если хочешь. Можно добиться выплаты по частям и,- ее голос дрогнул,- жить очень скромно…

Судья покачал головой:

– Ты не понимаешь ситуации, Хильда. Как только это станет достоянием гласности, мне придется подать в отставку. Вопрос о доходе за год или два просто не будет иметь значения. Себальду-Смиту достаточно предъявить письменный документ, и со мной покончено. А я еще не выслужил десяти лет для пенсии.

– Баттерсби получил пенсию, хотя был судьей всего четыре года,заметила Хильда.

– Это другой случай. Баттерсби получил пенсию по состоянию здоровья.

– Почему бы тебе не уйти на пенсию таким же образом? В конце концов, прошлой зимой у тебя были сильные простуды, и я уверена, доктор Фэрмил подтвердит это, если я попрошу.

– В самом деле, Хильда! У тебя совесть есть?

– Конечно нет, из-за того, что происходит. И у тебя не должно быть. Уильям, кажется, я нашла решение. Завтра же напишу Фэрмилу. Страшно подумать, как мы будем жить на одну пенсию, но лучше пенсия, чем ничего, а после небольшого перерыва ты сможешь подыскать какую-нибудь работу по военному ведомству, или председательствовать в комиссиях, или что-нибудь в этом роде. Как только ты выйдешь на пенсию, мы сможем торговаться с Себальдом-Смитом на совершенно иных основаниях. Если он сможет добиться, чтобы тебе присудили выплату компенсации, пенсия ведь не должна туда входить, не так ли? Надо узнать, когда вернусь домой.

В этот момент Хильда поняла, что муж пытается что-то сказать, но она не слышала его, поглощенная своими рассуждениями. Когда же замолчала, чтобы перевести дух, Барбер воспользовался паузой и потребовал:

– Прекрати! Прекрати!

– В чем дело?

– Дело в том, что твой план совершенно не годится, не говоря о том, что так поступать нечестно. Даже если Фэрмил, рискуя профессиональной репутацией, согласится участвовать в подлоге, я уверен, министерство финансов откажет мне в выплате пенсии, потому что я не выслужил положенного срока. Они сразу же организуют проверку и направят запрос в палату общин.Барбер никогда не был членом парламента, но трепетно относился к процедуре парламентских обсуждений.- Так или иначе,- добавил он,- ты понимаешь, что я ни в коем случае не буду принимать участия в этой затее.

– Ты меня доконаешь,- простонала Хильда.- Я тебя не понимаю. С одной стороны, игнорируешь преднамеренные покушения на свою жизнь, с другой когда дело касается денег, опускаешь руки.

– Я смотрю на вещи трезво,- ответил судья.- Я не верю, что на меня покушались – намеренно или непреднамеренно. Но это серьезно, и я должен признать, что меня это беспокоит, очень сильно беспокоит.- И с печальным видом он направился наверх в спальню, чтобы переодеться к ужину.

Дерик не понял, почему в тот вечер, когда он сказал Грину, что леди Барбер поедет в Уимблингхэм, тот воспринял эту новость с явным неудовольствием. Правда, он ничего не сказал, и вряд ли можно было ожидать, что что-нибудь скажет, но выражение его лица явно свидетельствовало – ему это не понравилось, и он предвидит неприятности лично для себя. Дерику захотелось разобраться в этом вопросе, и он решил проверить реакцию Сэвиджа. Когда он сообщил новость Сэвиджу, тот, и так постоянно угрюмый, помрачнел еще больше, будто узнал о похоронах. Только Бимиш внес ясность, хотя Дерик ни о чем его не спрашивал. С некоторым смущением он обнаружил, что Бимиш избрал его себе в качестве доверенного лица. Клерк относился к Дерику вроде как к посреднику, через которого его взгляды при необходимости можно донести до высшей инстанции. Все, что Дерик говорил и делал, дабы дать понять Бимишу, что он не будет участвовать с ним заодно в какой бы то ни было домашней ссоре, того не могло разубедить. В тот вечер Бимиш поймал Дерика, когда тот шел спать, схватил за пуговицу, притащил в свою маленькую уютную гостиную на первом этаже, усадил и начал сплетничать.

– Итак, мы покидаем Саутингтон завтра, господин секретарь,- начал он.Мне кажется, вы тоже не сожалеете, что мы уезжаем. Мне самому не жаль расставаться с этим городком, хотя помощник шерифа вполне приличный джентльмен, но здесь нелегко было вести домашние дела, как вы сами знаете. Я жил в ожидании тишины и покоя в Уимблингхэме.

Дерик ничего не ответил. Бимиш несколько секунд яростно раскуривал трубку, выпуская клубы дыма. Видимо, он затаил обиду на кого-то, и вскоре его обида прорвалась наружу.

– Ее светлость едет с нами в Уимблингхэм!- воскликнул он.- Что ж, пусть ее светлость порадуется, господин секретарь, я буду счастлив, если это доставит ей удовольствие. Вы знаете, сэр, что ни одна супруга судьи не появлялась в Уимблингхэме с 1912 года? За исключением леди Фосбери, но она, конечно, не в счет.

Дерик разрывался между желанием узнать, почему супруга судьи Фосбери "не в счет", и ощущением, что пришло наконец время решить, как поставить Бимиша на свое место.

Гордость взяла верх.

– В самом деле, Бимиш,- сказал он,- не думаете же вы, что я буду обсуждать с вами решение, принятое леди Барбер?

– Я не собираюсь обсуждать решение ее светлости,- ответил Бимиш напыщенно.- Я имею в виду гостиницу в Уимблингхэме. А этот вопрос касается всех нас, в чем вы, к несчастью, скоро убедитесь на собственном опыте. Я хочу сказать, что со стороны ее светлости это несправедливо по отношению к секретарю, клерку, не говоря о слугах, втискивать нас в ту гостиницу.

– Я слышал, что гостиница там некомфортабельная,- подтвердил Дерик,- но все-таки не понимаю, почему…

– Вы слышали, что ее светлость назвала гостиницу "паршивой",- перебил его Бимиш,- и мы с этим согласимся, за неимением более подходящего слова. Это первый момент, но еще не все. Позвольте сказать, господин Маршалл, что вы не знаете главного: в той гостинице всего два приличных номера и один сносный.

Тайна раскрылась, а с ней и причина обиды Бимиша, похоронного настроения Сэвиджа и молчаливого отчаяния Грина. В холостяцкой обстановке, что и предполагалось иметь в Уимблингхэме, больший из двух приличных номеров занял бы, естественно, судья. Второй предназначался его секретарю. Клерк судьи, занимающий следующую ступень иерархии, попал бы в тот, который он охарактеризовал как сносный. Дворецкому и слуге секретаря пришлось бы выбирать лучшие из оставшихся комнат. Но с прибытием дамы, которую придется поселить в один из двух приличных номеров, все домочадцы вынуждены спуститься на ступень вниз. Дерик вытесняет Бимиша из второразрядного номера. Бимишу, в свою очередь, придется довольствоваться комнатой, которая едва подходила Сэвиджу, а бедняга Грин, который вынужден уступить свою Сэвиджу, будет искать себе какую-нибудь нору под стропилами, в которой никто не жил с 1912 года. Вот таким бывает наказание за отступление от традиционных порядков в любом вопросе, связанном с отправлением правосудия.