Первое послание к Коринфянам - Дейвид Прайер

Не исследуя всех возможных вариантов перевода этого отрывка, можно сказать, что, по всей вероятности, дисциплинарное воздействие в целом Павел помещает в три контекста: абсолютный авторитет Иисуса Христа (во имя Господа Иисуса), присутствие всей христианской общины в Коринфе (поддерживаемое его собственным присутствием в духе, 3) и верховный контроль Господа над всем, что позволено сделать сатане, даже по отношению к мятежному христианину. Иными словами, в данном случае речь идет не о какой-либо произвольной дисциплинарной мере, осуществляемой несколькими руководителями, или о каком-то одностороннем принятии решения без обращения к Павлу как к апостолу, наделенному авторитетом; и, тем более, речь идет не о христианине, который (пусть даже повинный в мерзком грехе, здесь описанном) якобы лишился надежды на вечное спасение и утратил состояние благодати. Напротив, худшее, что может сделать сатана (измождение плоти, 5), полностью подвластно Иисусу Христу. По существу, церковная община может предать согрешившего сатане только силою Господа нашего Иисуса Христа (4).

Когда современная церковь не может наладить должную церковную дисциплину, нередко причина кроется в том, что ее члены ошибочно считают, будто такие вопросы находятся в ведении руководства, а не общинного собрания. Здесь Павел обращает свой резкий упрек (И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать) ко всей церкви, а не к ее руководству. Мы снова видим, что коринфяне неверно понимали роль руководства в церкви (ср.: гл. 1–4). Ходж поясняет: «Любое общество имеет право – и это необходимо для его существования – оценивать, что представляют собой его члены. В данном случае ясно говорится о том, что это право принадлежит церкви… Эта возможность была дана коринфской церкви, а не какому-то чиновнику, ее возглавляющему. За отсутствие дисциплины или ее наличие порицали не епископа или пастора, а саму церковь как организованное целое»[58]. Следовательно, там, где поведение отдельного христианина сказывалось на всей жизни местной церкви (как в результате выдающегося положения этого человека, так и вследствие того, что все собрание знало о таком поведении), дисциплинарное воздействие осуществлялось и разъяснялось, когда собиралась вся церковь. Конечно, такое публичное воздействие не всегда необходимо или уместно, кроме того, любая мера воздействия может осуществляться частным образом.

Однако существуют причины, способные помешать собранию исполнить то, что в каждом конкретном случае необходимо. Самым обычным и самым губительным является простое отсутствие подлинно дружеских отношений между братьями и сестрами во Христе. Так как христиане не привыкли по-настоящему делиться друг с другом своими переживаниями, им кажется, будто неуместно (а может быть, и самонадеянно) говорить о том, что надо сохранять определенную норму христианского поведения.

Другое препятствие заключается в том, что многие общины слишком велики и в них нет «единства». Так как по-настоящему друг друга знают лишь немногие, не возникает ощущения взаимной открытости.

Третья, довольно распространенная проблема, кроется в отсутствии необходимой близости между руководителем и теми, кем он руководит: в результате первый возносится на некий пьедестал, а вторые предпочитают мириться с таким положением вещей. Когда же какой-нибудь христианин нарушает Божий закон, будь то сам руководитель или кто-нибудь из рядовых членов церкви, возникает почти лицемерное чувство потрясения.

Есть христиане, которым мешает нечто совсем другое: они считают, что, вместо того чтобы осуждать и оценивать безнравственное поведение, церковь должна показать свое понимание тягот современной жизни, обрушивающихся на человека, – показать, не придерживаясь со всей строгостью нравственных норм, о которых говорится в Новом Завете. В одной местной церкви женатый мужчина (который позднее развелся) более четырех лет жил с женщиной и в то же время, ничуть не таясь и с полного согласия пастора, выполнял руководящую работу. Потом те мужчина и женщина решили пожениться, испросив разрешения на благословение их союза в рамках еженедельного совершавшегося причащения, и пригласили друзей и родственников присоединиться к ним в праздновании их брачного союза. Какого же мнения о христианах после этого будут неверующие?

Слова этого фрагмента как вдохновляют, так и предостерегают. Самое плохое, что может сделать сатана, «враг» Бога и человека, ничуть не выходит за пределы власти Христа, осуществляемой Его церковью. Иисус ясно сказал ученикам: «…что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18:18). Если возникает настоятельная необходимость предать сатане того или иного христианина (такого, например, как этот коринфянин, или, быть может, как Анания и Сапфира [Деян. 5:1—11], или как Именей и Александр [1 Тим. 1:20]), предать с целью физического наказания, ограниченного сроком, – тогда самое худшее, что может с ним произойти, не выйдет из-под Божьей власти.

Это также становится очевидным из рассказа об Иове и, по сути дела, из всего служения Иисуса. Верховные Божьи замыслы включают в себя и разрушительную мощь сатаны. Какую именно форму может принять измождение плоти (5), остается неясным. Иов, например, был отдан сатане, чтобы тот «коснулся кости его и плоти его» (ср.: Иов. 2:5). Павел сам говорит о том, что ему дано «жало в плоть» как «ангел сатаны» (2 Кор. 12:7). Однако нельзя сказать, что Иов или Павел терпели наказание за какой-нибудь явный грех. Являясь рабами Божьими, они очищались, чтобы стать еще полезнее в служении[59].

Трудно по-настоящему оценить максимальную духовную беззащитность человека, пользовавшегося покровительством и преимуществами, которые ему давала Божья община, и вдруг всего этого лишившегося. Это все равно что высадиться на враждебной территории и оказаться среди чужих. Переживаемое потрясение может привести к чему-то, похожему на сердечный приступ, и вряд ли возможно переоценить воздействие сильной церковной дисциплины. В конце концов, вероятно, именно так и произошло в случае с Ананией и Сапфирой[60].

Важно подчеркнуть: жизнь согрешившего коринфянина, вероятно, стала совершенно никчемной на этой земле и, следовательно, была утрачена всякая надежда на то, что, достигнув полноты вечной жизни (ср.: 1 Кор. 3:11–15), он получит награду, которая дается за верное использование Божьих даров. Если такой человек и спасется, то чудом.

С другой стороны, если его не отлучить и не предать сатане во измождение его земной плоти, он, вероятно, рано или поздно станет полным отступником, который попирает Сына Божьего, заново распинает Его и становится одним из тех, кого совершенно невозможно возродить (ср.: Евр. 6:4–6). В этой связи я вспоминаю, как один опытнейший христианский служитель говорил (после более чем тридцати лет служения), что знал только двух человек, которых можно было назвать словом «отступник», – и один из них вернулся к Христу после смерти того служителя.

Иными словами, именно для блага коринфского христианина было необходимо подвергнуть его столь радикальному взысканию. Подобно Именею и Александру (1 Тим. 1:20), он решил попирать свою совесть, и надо было заставить его вновь со всей остротой почувствовать вечные последствия такого «богохульства».

2) Дисциплина необходима для блага христианской общины (6–8)

Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? 7 Итак очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы безквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас. 8 Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины.

Павел возвращается к заносчивости коринфян. Нечем вам хвалиться (6), – говорит апостол, и тем самым довольно искусно ставит коринфян на место. Раньше его волновали спасение и цельность натуры отдельного коринфского христианина, теперь его беспокоит целостность и спасение церкви. Вполне возможно, что эти слова он пишет в преддверии ежегодного праздника Пасхи, так как чувствуется: говоря о решающем значении правильной дисциплины в христианской общине, он остро переживает детали этого праздника.

Каждый год на Пасху евреи вспоминали, как Бог освободил их из египетского рабства (ср.: Исх. 12). «Одна из особенностей празднования Пасхи заключалась в том, что до начала праздника торжественно разыскивалась и уничтожалась вся закваска[61] (в течение семи дней можно было есть только опресноки). Очищение от всякой закваски проводилось до совершения пасхальной жертвы в храме»[62]. Празднование Пасхи прежде всего было празднеством верующей общины; Павел видит губительное противоречие в том, что коринфяне готовы терпеть старую закваску в тесте; пасхальный агнец (то есть Иисус) уже заклан; празднества (обычно длившиеся для иудеев неделю) уже начались и должны были стать постоянным отличительным признаком искупленной общины. Но в ней еще оставалась старая закваска – и немало. Сама природа христианской общины заключалась в жертве нового пасхального агнца и, следовательно, предполагала абсолютную чистоту[63].