Круговой перекресток - Елена Гайворонская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где объявление-то вешать? – спросила решительно.
– Да где угодно. На продуктовом магазине повесь. Там народу много ходит. На музыкалке своей…
– На музыкалке бабушка увидит, – сказала я. – Лучше подальше от дома.
– Ты напиши грамотно, а я пойду к метро повешу, – сообразила Алка. – Там полно народу каждый день, наверняка кому-то пианино нужно.
Я снова мысленно восхитилась Алкиной самостоятельностью. До метро надо было ехать две остановки транспортом или идти пешком минут пятнадцать. Меня так далеко не отпускали, а Алку – пожалуйста.
– Хочешь – вместе пойдем, – словно прочитав мои мысли, предложила подружка.
Я думала отказаться, потому что в глубине души предвосхищала предстоящую порку за один серьезный проступок, а тут получится сразу два: самовольное избавление от музыкального монстра плюс несанкционированное путешествие к метро. Уже открыла рот, чтобы отказаться, но неожиданно для себя сказала:
– А пойдем.
Сказано – сделано. Как бы невзначай спросила, сколько стоит пианино, мол, Алке родители хотят купить, интересуются. Потом старательно, чтобы бук вы были ровными и красивыми, написала несколько объявлений: «Продается пианино марки „Родина“», заголовок вывела красным фломастером. После чего мы с Алкой наплели учителю физкультуры о заболевших животах, получили добро на отправку домой и благополучно пошли к метро, по дороге расклеив объявы на заборах, столбах и двери булочной.
Первый звонок долго ждать не заставил. Высокий женский голос с немного визгливыми нотками интересовался инструментом. Мне повезло: я была дома одна, подробно рассказала про пианино, расхвалила его, как могла, а на вопрос, почему продаете, мои способности к вранью иссякли, и я ответила честно, что не хочу играть. Как ни странно, мое объяснение даму удовлетворило, она спросила адрес для просмотра. Адрес я продиктовала, обозначив время, когда все взрослые будут на работе. Когда повесила трубку, мое сердечко бешено колотилось, я испытывала страх и восторг одновременно. Никогда не чувствовала ничего подобного прежде в моей спокойной, уравновешенной, правильной жизни. Это чувство было волшебным, хотя, несомненно, преступным. Оно щекотало, будоражило, заставляло беспричинно глупо улыбаться и холодеть от ужаса перед собственной дерзостью.
Вечером за ужином бабушка неожиданно сказала, что соседка тетя Тоня видела меня около метро с какой-то толстой девочкой, наверное с Аллой Хорловой. Все воззрились на меня как на правонарушительницу, я поерзала на стуле и, преодолевая холодок в груди, тонким голосом выпалила:
– Да, я ходила с Алкой, ей в магазин надо было, ну и что? А твоя тетя Тоня пусть за своей внучкой смотрит, она курит за школой, между прочим!
За столом установилась пауза. Потом папа сказал:
– В самом деле, Саня уже большая девочка, ничего страшного не случится, если она сделает два шага от дома.
Мама с бабушкой обрушились на него. Они говорили, что другие дети растут в непонятных семьях, где родителей не волнует их судьба, а с ребенком может случиться все, что угодно! Даже украсть могут! Алла Хорлова – известная хулиганка, и дружба с ней до добра не доведет.
– Да хватит глупости болтать! – неожиданно встрял дед, обыкновенно не влезавший в женские дебаты. – Вас много крали? Дуся, ты вспомни, когда Таня маленькой была, везде одна бегала.
– Тогда время было другое! – воскликнула бабушка.
– Ха, – сказал дед, – вот именно, тогда-то похуже было. В бараках жили среди шпаны, и никто никого не украл. Вы что, до свадьбы Саньку собираетесь за ручку водить? Восемь лет – большая девочка, в ее возрасте другие уже суп варят на всю семью, а вы за хлебом боитесь отпустить.
– Через дорогу?! – крикнули хором мама с бабушкой.
– По светофору же! – примирительно сказал папа.
– Видишь, что ты наделала? – недовольно заявила бабушка. – Из-за тебя все поссорились.
– А вы помиритесь, – посоветовала я, вставая из-за стола.
– Сядь немедленно, – скомандовала мама. – Ты не доела. И вообще, тебе никто не разрешал уходить.
– Я больше не хочу есть, – заявила я. – А уйти я сама себе разрешила. У нас не крепостное право.
И отправилась в комнату, которая до половины была моей. Вторую половину занимали бабушка и дед.
– Ужасный характер! – услышала вслед недовольный бабушкин голос. – И откуда в ней столько протеста?
Через какое-то время вошла мама. Я сидела за столом и делала уроки. Придраться было не к чему.
– Пойми, Саня, – тихим голосом заговорила мама, – мы все желаем тебе добра…
– А получается зло, – заявила я.
– Ну что ты такое говоришь? – укоризненно вздохнула мама. – Как тебе не стыдно?
– А как тебе не стыдно?! – выпалила я. – Почему тебя никто не заставляет делать то, что ты не любишь?! А ты учишь меня играть на дурацком пианино, хотя я это ненавижу! Почему я постоянно должна равняться на Веру, Олю или Наташу, чем они лучше меня? Почему все знакомые и соседки хвалят своих внуков, даже если те двоечники и дураки, да еще курят и пьют пиво, а про меня все только твердят, что у меня ужасный характер?!
Почему вы постоянно указываете, с кем дружить, а с кем нет, а сами дружите с кем хотите, хоть мне ваши гости тоже не нравятся! И почему ты всегда во всем согласна с бабушкой, вечно в рот ей смотришь? Почему?!
– Перестань кричать! – попыталась остановить меня мама, но я кричала и ничего не могла с этим поделать. Мне было наплевать, что хорошие девочки из интеллигентных семей так себя не ведут. Мне ужасно надоело быть хорошей девочкой.
Когда я иссякла и умолкла, мама тихо спросила:
– Ты вправду так не любишь играть на пианино?
– Ненавижу, – твердо объявила я. – И врать тоже не люблю, но приходится, потому что правдой с вами ничего не добьешься.
– Как это понимать? – нахмурилась мама. – Каким враньем и чего ты собираешься добиться?
Тут я взяла и на одном дыхании рассказала про сговор с Алкой, про объявление и про то, что завтра должна приехать покупательница. А еще добавила, что, если меня не избавят от пианино, сама от него избавлюсь. Топором разобью.
Мама слушала очень внимательно и смотрела так, будто видела меня впервые.
– Но ведь у тебя хорошо получается играть, – вздохнула она.
– У тебя готовить тоже хорошо получается, – возразила я. – Но ты же не работаешь поваром.
Мама устало потерла виски:
– Хорошо. Будь по-твоему. Мы продадим пианино. Только не ври мне больше. Ложь оскорбляет и унижает не только того, кому лжешь, но в первую очередь тебя.
– Я не хотела врать, – призналась я. – Но пришлось. Потому что правду вы не желали слышать. Люди часто слышат только то, что хотят.