Алые сполохи - Мидзуна Кувабара

силами… Он никогда не хотел иметь какого-либо отношения к Ями Сенгоку.

«Почему подобное случилось?»

Он смотрел в асфальт.

«Что мне делать?»

С волос струилась вода.

Он не был Уэсуги Кагеторой. Может, тень этого незнакомца, Кагеторы, сама пристала к нему, и то, что видят Наоэ и другие, не человек с именем Оги Такая, а эта тень? Что бы Наоэ не говорил, он хотел, чтобы Такая был Кагеторой.

«А если он ошибается?»

В груди вспыхнуло сомнение.

«А если я — не он?»

Из глубины сознания поднималось беспокойство. Беспокойство… нет, страх. Он боялся оказаться неспособным сопротивляться им, пусть они сами толкнули его на этот путь. Он боялся, что вся ответственность за их несчастья ляжет на него.

Его душили замешательство и беспомощность. Из-за сильного шока, пережитого ранее? Из-за холодного дождя, пронизывающего одинокую фигуру?

…Сердце трепетало.

Что делать?

«Что мне делать?»

Было холодно. Хотелось тепла.

Только одно он смог понять.

Он понял… он чувствовал себя так, будто отверг их.

Он понял…

В памяти всплыло выражение лицо Наоэ, когда они прощались.

Да, Такая отклонил предложение подвезти его. Если честно, он поступил так потому, что не хотел видеть их лица. Не хотел отвечать на их требования принять меры. Поэтому он отвернулся и ушел, цепляясь за веру в то, что во всех бедах виноваты они, упорно считающие его Кагеторой… Но…

Какая-то часть его хотела, чтобы они были с ним.

«Не может быть».

Откуда такие мысли?

Но когда он тосковал о тепле, перед глазами невольно появилось лицо Наоэ — лицо человека, который искренне беспокоился за него.

Такая начал догадываться.

«Я искал у него сочувствия?»

Смущенный, он немедленно выбросил эту мысль из головы. Не могло быть подобное правдой, не могло — и все. Не правда… нет… Он замер под проливным дождем.

«Да нет же».

Истина ошеломила его.

Он действительно хотел, чтобы кто-нибудь оставался рядом, защищал его.

«Это… безумие…»

Как мог он быть столь слабым? Он? Слабым настолько, чтобы пожелать чьей-то защиты?

Такая ужаснулся. Он вдруг заметил, каким бессильным себя чувствует. Затупленное лезвие: враждебность, за которую он держался, как за оружие, таяла.

Такая вел свирепое сражение против самого себя.

Против потребности в защите, против желания быть оберегаемым.

Он был бы проклят, если бы позволил себе поддаться.

Будучи в силах побороть себя, Такая знал, что тоска в нем все еще жива. Если он расслабится, то будет сметен этой дурацкой тягой зависеть от кого-то.

Что же делать? С расстроенными мыслями… с собственной слабостью? Он не мог позволить себе быть слабым.

Но еще больше пугала потребность в другом человеке.

Ведь если он почувствует себя в безопасности, то больше не будет способен сражаться — делать то, для чего был создан.

«Я… Я не могу позволить себе быть слабым», — отчаянно повторил Такая.

Что делать?

Противоречивые эмоции скрутились в мутный водоворот, разрушая все, что Такая знал о себе.

С другой стороны, разве это плохо — искать тепла? Разве плохо просто довериться еще кому-то, а не только себе?

Нет, он не мог.

Не мог!

Нельзя искать убежища. Нельзя полагаться ни на кого, кроме себя. Если он примет чью-то защиту, то перестанет быть тем, кого так кропотливо ковал из себя последние пять лет. Он прекрасно понимал свою уязвимость. Если он познает тепло — не сможет бороться. Не сможет показывать клыки. Вот чего он боялся. Потому и отказался. Отказался даже от того скудного предложения убежища.

И еще…

«Удалось бы мне получить это?»

Он закрыл упрямые глаза. Но мысль пробилась и сквозь молчаливый вызов.

«Если бы я был Кагеторой…»

В кедах хлюпало, он совсем замерз.

Такая поднялся по узкой лестнице многоквартирного комплекса и остановился перед стальной дверью, отмеченной номером 302. Достал ключ, но, к его удивлению, дверь оказалась не заперта. Похоже, его младшая сестра успела вернуться раньше него.

— Я дома… Мия?

Мия в фартуке высунула голову из кухни:

— Приве… О нет, что случилось? Брат, да с тебя прямо льет!

— Ага.

— Ты не взял зонтик! Переодевайся быстрее! Ты же простудишься! — она метнулась в комнату, принесла ему полотенце, а потом потащила в ванную.

— Ты холодный, как ледышка! Прими душ, а то температура поднимется!

— Ми… Мия!

— Я включила горячую воду, лезь под душ. Сейчас принесу одежду.

И Мия вновь умчалась. Такая окинул себя взглядом и принялся расстегивать рубашку, неприятно липнущую к телу.

Горячий душ согрел его. Такая натянул футболку и джинсы, которые принесла Мия, и прошел в столовую.

— А ты сегодня рано.

— Угу, учитель был занят, и клуб пока отменили. Я зашла в бакалею, а потом — прямо домой.

Откинув назад длинные, аккуратно собранные волосы, Мия одарила его ангельской улыбкой и пододвинула кружку теплого молока. Такая сел за стол, покатал горячую кружку в руках.

Мия старательно нарезала морковь.

— Что делаешь?

— Сегодня на домоводстве Мия научилась готовить рубленую говядину с рисом, так что сейчас будем есть ее.

— …

Готовить говядину способом, который Мия узнала, оказалось довольно трудно… Вероятно, было бы легче купить полуфабрикат.

Такая молча улыбался.

Оги Мия. Теперь она училась на втором году средней школы. Вообще-то Мия собиралась вернуться домой поздно, поэтому сегодня была очередь Такаи готовить ужин. Но девушка взялась за стряпню сама, наверное, чтобы повторить то, что изучала на домоводстве.

Такая, потягивая молоко, смотрел, как веселая Мия делает соус.

— О, братец, папа сказал, что нашел новую работу.

— Наш старик? Он так сказал?

— Мм. Кажется, он сегодня домой немного припозднился, но про работу — это же здорово, правда? — Мия счастливо улыбалась. — Папа уже так много не пьет и с тобой почти не дерется. Мия в самом деле рада.

— …

— Вот бы он продержался на этой работе подольше, а? Было бы совсем замечательно.

— … Да, — тихо ответил Такая и снова замолчал.

Их родители развелись, когда Такая ходил во второй класс средней школы. Произошло это, вероятно, по вине отца: когда разорился его бизнес, он начал пить. Мать вышла замуж во второй раз и жила сейчас в Сэндае[36].

Последние несколько лет отец часто менял работы, но теперь, видно, успокоился. Однако тогда в семье творилось нечто ужасное. Почти каждый вечер отец, напившись, приходил в бешенство, мать истерически плакала, а все, что мог делать Такая — защищать перепуганную Мию и пытаться все это вытерпеть. Все родственники и другие взрослые, окружающие их, не вмешивались, боясь, что проблемы каким-то образом лягут и на них.

Добрые дяди и тети,