Киммерийцы и скифы. От появления на исторической арене до конца IV века до н.э. - Михаил Артамонов

К сожалению, шатер для человеческого погребения оказался разграбленным. В нем уцелели только большая каменная плита с четырехугольным отверстием посредине — жертвенник того же типа, что и найденный в Келермесском кургане, обломки двух медных котлов, бронзовые пластинки от панциря, головка терракотовой статуэтки Астарты и черепки чернофигурных греческих ваз. У некоторых лошадей нашлись железные удила. В грабительском ходе найдены золотая пластина, вероятно, служившая обивкой колчана, с рельефным изображением двух грифонов, терзающих козла, и бегущего оленя, а также кучка железных наконечников стрел — трехгранных на втулках, с утолщенным ободком в основании.

Несмотря на грубость исполнения, композиция на золотой пластинке стилистически сближается с росписью на туземной корчаге из кургана у станицы Костромской. Являясь варварским воспроизведением какого-то греческого оригинала, она может относиться к тому же времени, что и черепки греческого расписного сосуда (килика). Такого рода греческий чернофигурный сосуд был найден в раскопанном в том же году соседнем кургане. К. Шефольд датировал его временем около 540 года до н.э., из чего следует, что большой Ульский курган следует относить ко времени не раньше этой даты. Скорее всего он рубежа VI–V веков или даже раннего V века.

Другие Ульские курганы, раскопанные в 1908–1910 годах, столь массовых погребений лошадей не содержали. Немного лошадей было в позднейшем кургане № 19 у станицы Воронежской, где 30 лошадиных скелетов лежали вокруг центрального шатра в широкой канаве в виде кольца с перерывом на южной стороне. Это погребение относится к IV веку до н.э.

В отличие от Келермесских курганов Ульские не содержали вещей, принесенных киммерийцами из Азии, но зато в них отчетливо выступают произведения греческого происхождения или созданные под влиянием, идущим из греческих колоний, к середине VI века до н.э. обосновавшихся на берегах Керченского пролива. Так, в кургане № 2 (1909 год), кроме ручки от кувшина в виде скачущего оленя с повернутой назад головой, реалистически моделированного в мягкой греческой манере, и грушевидного прорезаного навершия с головой быка, представленной в более обобщенном виде, но в том же стиле, найдены два бронзовых навершия в виде толстой пластины в форме сильно стилизованной птичьей головы с человеческим глазом и загнутым клювом, край которой от глаза до уступа, означающего конец надкостницы, заполнен тремя уменьшающимися кверху такими же, но еще более стилизованными рельефными птичьими головками. У одного из этих наверший над широкой втулкой помещено рельефное изображение козла, лежащего с повернутой назад головой. Выше его имеется еще одна того же рода, что и другие, птичья голова, а клюв заполнен рельефными криволинейными полосами, соответствующими его очертаниям. Моделировка козла на наверший характеризуется теми же чертами, что и фигурка оленя на ручке сосуда и головка быка на грушевидном наверший. Сюда же относится и золотой наконечник неизвестного назначения в виде схематической головы какого-то животного с выпуклыми глазами и рельефными зайчиками на месте ноздрей. По лбу и вдоль шеи она инкрустирована пиленым янтарем в треугольных перегородках.

Замечательны найденные в этом кургане серебряные и бронзовые эсовидные двухдырчатые псалий с плоскими серповидными концами, частично вырезанными по контуру выгравированных на них изображений. Большую часть серебряных псалий занимает фигура лежащего хищника, на одном конце псалий с птичьей головой, а на другом — со звериной. Над каждой из этих голов возвышается еще одна головка с длинной мордой. Внутри этих фигур находится по изображению другого хищного зверя с повернутой назад головой и с вписанной в плечо птичьей головкой. Эти изображения частично совмещаются с фигурой основного животного так, что лапы у них оказываются общими. Позади описанных изображений выгравировано еще по фигурке животного: оленя, барана и зайца. Вторые бронзовые псалий выполнены по той же, но сокращенной схеме. Совмещенной с основным изображением фигурки животного у них нет.

Прием частичного совмещения изображений животных очень редко встречается в скифском искусстве. Он известен по костяным пластинкам из села Жаботин в Среднем Поднепровье и тоже в гравировке, частично повторенной контуром предмета. Но жаботинские изображения датируются ранним VI веком, тогда как ульские псалии — едва ли раньше V века до н.э.

Из того же Ульского кургана № 2 (1909 год) происходят золотые бляшки в виде барана и птицы, сходные с найденными в кургане той же группы № 1 (1909 год). Они представляют собой лежащих оленей и идущую пантеру в форме обычной скифской стилизации и свидетельствуют, что, хотя эти бляшки и сочетаются с сильно стилизованными, уплощенными изображениями, курганы, в которых они найдены, не могут относиться к слишком позднему времени, для которого схематизм и уплощенность становятся характерными признаками. В кургане №1(1909 год) также было найдено бронзовое навершие с сильно схематизированной уплощенной головкой грифона, помещенной на этот раз не непосредственно на втулке, а на конусовидном полом бубенце с шариками внутри.

Трудно решить, в каком отношении друг к другу находятся два типа богатых погребений Прикубанья, представленные Келермесскими и Ульскими курганами, — являются ли они этнографическими особенностями различных групп населения или вариантами, бытовавшими в одной и той же среде. Можно только утверждать, что тот и другой принадлежали правящей знати, образовавшейся если и не из киммерийцев, то под их сильным влиянием и по их образцу. Возможно также, что в этих различных формах устройства погребений отражаются два бытовых уклада, существовавших в Прикубанье, — один, связанный с прочной оседлостью и соответствующим ей домостроительством, а другой — с подвижным кочевым образом жизни. Вместе с тем трудно допустить, что у киммерийцев, долго проживших в окружении азиатских народов с относительно высокой культурой, мог существовать столь варварский погребальный обряд, какой представлен в большом Ульском кургане 1898 года с его массовыми погребениями лошадей. Обычно в могилу с умершим шли вещи, бывшие его личной собственностью, причем состав их все больше и больше ограничивался, особенно в части средств производства, считавшихся, как правило, не личным, а общинным или семейным достоянием. В Ульском кургане с его табунами убитых при погребении лошадей выступает другое отношение к собственности, характерное для переходного периода, когда в связи с увеличением богатства и накоплением имущества, находящегося в распоряжении отдельных лиц, граница между личной и семейной собственностью еще не установилась и «право мертвой руки» простирается на все, чем покойник владел при жизни. Впрочем, в данном случае могли действовать и другие соображения, связанные со стремлением особенно возвеличить и почтить могущественного вождя.

Скифы-царские

Вернувшимся в Северное Причерноморье скифам далеко не сразу удалось там утвердиться и занять то господствующее положение, в каком их застал Геродот в третьей четверти V века до н.э. Не следует забывать, что они явились не обремененными добычей победителями, а разгромленными беглецами, сумевшими унести с собой лишь небольшую часть своего имущества. Да и число их не могло быть значительным, так как многие погибли в войнах, а часть успела влиться в среду местного азиатского населения. Первой задачей вернувшихся на землю своих предков скифов было овладение необходимыми средствами существования — скотом и территорией для кочевания. Они как ушли, так и вернулись скотоводами-кочевниками и, естественно, были заинтересованы в территории, наиболее благоприятной для развития своего хозяйства, какой было степное Поднепровье, в частности низовье Днепра с его угодьями, пригодными для зимнего содержания животных на подножном корму.

Появившиеся вместе с этими скифами богатые погребения с вещами азиатского происхождения сложностью своего устройства и ценностью инвентаря далеко уступают могилам киммерийских царей Прикубанья. Собственно говоря, известно всего два погребения, принадлежавших скифским царям, относящихся ко времени, немедленно следующему за возвращением скифов из Азии. Это так называемый Мельгуновский клад — комплекс вещей, случайно обнаруженных в Литом кургане близ Кировограда, и жалкие остатки погребения у слободы Криворожье на реке Калитве в бассейне Северского Донца. Подробности устройства того и другого точно не установлены. Вещи Мельгуновского клада, хотя и победнее и выполнены из золота с большой добавкой серебра, близко сходны с келермесскими, может быть, даже изготовлены в одной мастерской. Меч в ножнах, обложенный в данном случае скорее электром, чем золотом, представляет такое же сочетание восточного и скифского стиля и близко сходные сюжеты изображений. На перекрестье меча вместо гениев по сторонам священного дерева — две геральдические фигурки лежащих козлов с повернутой назад головой, но на верхнем конце ножен такая же, как в Келермесе, композиция с гениями по сторонам стилизованного дерева. Вдоль ножен фигуры фантастических животных (на этот раз все они с человеческими руками), держащих лук со стрелой. На наконечнике ножен — геральдические скорченные фигуры львов. Лопасть для подвешивания также обведена стилизованными головками птиц и украшена фигурой оленя в скифском стиле. Греко-ионийской по сюжетам изображений и стилю является золотая лента с фигурами обезьяны и двух видов птиц. Типично скифскими чертами отличаются семнадцать золотых блях в виде птицы с раскрытыми заостренными крыльями, вероятно, составлявших украшения пояса. Здесь так же, как в Келермесских курганах, имеется золотая диадема из трех рядов цепочек, пропущенных сквозь девять розеток, с гроздьями подвесок на цепочках по концам, бронзовая застежка (костылек) с головками львов на концах, серебряные с позолотой части трона и сорок бронзовых наконечников стрел листовидной и трехгранной формы с втулками, некоторые с шипами. Ничего относящегося к конскому снаряжению в составе клада нет.