Антирак груди - Джейн Плант

Так оно казалось. Больше никакого рака. Все раковые клетки в моем организме были вырезаны или уничтожены излучением, а уровень эстрогенов – один из САМЫХ СЕРЬЕЗНЫХ факторов риска – снижен, если не исчез вообще.

Если б это было правдой!

Спустя примерно две недели после снятия швов и несколько дней после завершения лечения, стимулирующего менопаузу, я почувствовала под шрамом большое зудящее вздутие. Опухоль вернулась буквально через несколько дней. Место вокруг нее было болезненным, но сама опухоль не болела, хотя была очень заметной и походила на половину маленького вареного яйца у основания шеи. Поначалу я решила, что это инфекция, и отправилась на прием к радиотерапевту. Осмотрев шею, он мягко сказал, что это снова рак, и меня наполнили дурные предчувствия.

Надежды больше нет. Мне оставалось только сдаться и немедленно умереть. Какой смысл продолжать лечение?

Я вспомнила фильм «Бутч Кессиди и Санденс Кид». В конце истории обоих преступников преследует группа людей. Как бы они ни пытались спрятаться, преследователи все равно находят их след. Я чувствовала себя так же: как я ни пыталась побороть рак, от него было не избавиться.

Однако радиотерапевт повел себя великолепно. Он не дал мне загрустить и долго убеждал пройти курс химиотерапии, не обращая внимания на мои возражения, что в этом нет никакого смысла. (Сейчас мне стыдно, что я отняла у него так много ценного времени.) В итоге я согласилась: попытаться стоит хотя бы для того, чтобы провести больше времени с семьей, и врач записал меня на первый сеанс через три дня.

Мысли о химиотерапии меня очень тревожили. Я представляла себе лысых, худых людей, страдающих от побочных эффектов – сильной тошноты и рвоты. Больше всего я боялась потерять волосы, поэтому купила хороший парик, а потом обратилась к своему парикмахеру. Он подстриг его так, чтобы парик выглядел точь-в-точь как мои настоящие волосы. Однако мне не довелось его надеть, поскольку волосы не выпали.

Процедура химиотерапии состоит из введения антираковых препаратов, которые благодаря кровообращению распространяются по всему организму. Это системное антираковое лечение. Сегодня существует множество различных лекарств, то и дело испытываются и изучаются новые вещества. Химиотерапевтические агенты препятствуют размножению клеток, запрещая им реплицировать свои ДНК. В некоторых случаях антираковые препараты (как и радиотерапия) стимулируют самоубийство, или апоптоз, раковых клеток. К сожалению, эти вещества атакуют все делящиеся клетки. Сильнее всего они влияют на ткани, где происходит быстрое деление, – на слизистую пищеварительного тракта, волосяные луковицы и костный мозг. В этом причина побочных эффектов химиотерапии – тошноты, рвоты, потери волос, анемии. Особенно тяжело приходится быстрорастущим клеткам костного мозга: из-за нанесенного ущерба может возникнуть анемия, снижается способность организма противостоять инфекциям, увеличивается вероятность внутреннего кровотечения, поскольку организм производит очень мало красных и белых кровяных телец и тромбоцитов (клеток, участвующих в свертывании крови).

Первые препараты для химиотерапии появились в сороковые годы ХХ века – это был побочный результат работы нацистов над химическим оружием. Поначалу лекарства не приносили положительного эффекта, поскольку их вводили по отдельности или даже друг за другом. В шестидесятые годы врачи обнаружили, что некоторые виды рака – к примеру, лейкемия – излечимы, если лекарства вводить в комбинации. К сожалению, твердые опухоли, в том числе рак молочной железы, редко лечатся одной только химиотерапией[33].

Как бактерии развивают устойчивость к антибиотикам, так и некоторые опухоли быстро становятся устойчивыми к химиотерапевтическим лекарствам. Они могут развить устойчивость к нескольким препаратам, даже если в организм вводился всего один. Я прошла курс лечения метотрексатом, фторурацилом и циклофосфамидом. Первые два «притворяются» другими веществами, участвующими в биохимических реакциях клеток. Метотрексат – химический аналог фолиевой кислоты, включенной в удвоение участков ДНК, которые несут генетическую информацию во время деления клеток (митоза). Замена метотрексатом фолиевой кислоты лишает клетки способности копировать ДНК. Циклофосфамид (Американское национальное научное общество относит его к канцерогенам, то есть к веществам, способным вызывать рак) химически связывается с определенными участками ДНК, приводя к разрывам и образованию неправильных связей между или внутри цепей молекулы. Подобно радиотерапии, химиотерапия опирается на способность нормальных клеток восстанавливаться, в то время как раковые клетки разрушаются навсегда, утрачивая возможность ремонтировать свою ДНК.

Мои сеансы химиотерапии проходили по четвергам две недели подряд; затем следовали три недели перерыва и новый цикл лечения. За полгода я прошла 12 сеансов. В больнице врачи сделали все, чтобы уменьшить дискомфорт и стресс. Несмотря на это, у меня осталось мрачное впечатление. В ответ на просьбу честно оценить мои шансы на выживание, чтобы я могла составить план для своих детей, подготовить их к тому, что произойдет, и сделать распоряжения относительно их будущего, мне сказали, что осталось от трех до шести месяцев, если очень повезет.

Перед началом каждого курса я проходила ряд процедур: меня взвешивали и брали анализ крови и мочи, чтобы узнать уровень красных и белых кровяных телец, на основании чего делался вывод, могу ли я продолжать лечение. Когда результаты были готовы, я встречалась с врачом, который выписывал лекарства для химиотерапии, опираясь на полученные результаты. Затем я отправлялась за ними в больничную аптеку, чтобы не отнимать время у врачей – что, как вы узнаете далее, сыграло очень важную роль. Лекарства выдавались в большом открытом отделении, где было много людей, получавших препараты от всевозможных видов рака. Сперва мне вводили в вену метотрексат, а затем ставили капельницы с остальными растворами, прикрепленными к стойке.

От неприятностей, связанных с лечением, никуда не деться. В течение четырех-пяти часов после сеанса я чувствовала себя нормально, а затем на меня нападала жестокая тошнота и рвота, даже если в желудке было пусто. Впрочем, когда мое лекарство от тошноты сменили на ондансетрон, блокирующий рецепторы мозга, ответственные за тошноту, проблема значительно уменьшилась, и я стала возвращаться на работу через пару дней после сеанса.

Однажды с моей подругой, которую я сопровождала на химиотерапию в другую больницу, произошел неприятный случай, говорящий о том, как важно участвовать в собственном лечении, если вы хотите иметь лучшие шансы на выживание. Врач взял результаты стандартных тестов моей подруги, сделанных перед химиотерапией, и ввел в компьютер, чтобы высчитать дозировку согласно ее новому весу (доза считается на основе роста и веса). Когда мы забрали лекарства, я прочла этикетки (как делаю это всегда) и увидела, что концентрация растворов удвоена по сравнению с прежними дозами, хотя должна быть немного ниже, поскольку вес уменьшился. Отдав лекарства медсестре, я сказала ей об этом и попросила тщательно проверить дозировку прежде, чем приступать к сеансу. Через час мы с подругой пошли узнать, что происходит, и только после того, как обещали не подавать на больницу в суд, медсестра призналась, что врач действительно выписал двойную дозу относительно требуемой. Глядя на концентрацию на этикетке и думая о беседе с врачом, я в конце концов поняла, что случилось. В графу, где должен находиться рост, врач ввел значение веса.