Сигнал из космоса - Курт Занднер

— Все, что вы слышали, останется между нами, не так ли, господин доктор?

Конечно, я постарался тут же его успокоить:

— Разумеется! Все останется между нами, господин Киндель.

День выдался солнечный. Башни и крыши Франкфурта вырисовывались на холодной синеве осеннего неба с какой-то беспощадной четкостью. Вдали, над холмами, возникали в этой холодной синеве белые пушистые полоски охлажденного пара, будто чья-то рука выводила в небе затейливый узор. Оглушительный рев реактивных истребителей порой перекрывал даже уличные шумы.

Исполинские многоэтажные новостройки, целые колонны роскошных, блистающих хромом автомобилей — сразу по три-четыре машины в ряд,- ослепительные витрины, кипение уличного водоворота… Все эти впечатления захватили и даже подавили меня. Ведь я не бывал во Франкфурте много лет, и по сравнению с ним наш город X., несмотря на свой университет, был не более как захудалой провинциальной дырой, а сам я успел превратиться в настоящего провинциала. Как завороженный, глядел я на эти улицы сквозь ветровое стекло, пока Киндель вел машину через центр города. На краю обширной площади высилось монументальное здание из бетона и стекла. Оно сверкало в лучах солнца, и все же мне почудилось в его очертаниях что-то леденящее, почти нечеловеческое. На башне, увенчивавшей здание, красовалась надпись гигантскими буквами: Всеобщая компания электричества "Электро АГ".

— Вот оно! Высадите меня, пожалуйста, здесь! — воскликнул я, сразу пробудившись от моих размышлений.

Однако Киндель отрицательно покачал головой и проехал мимо фасада, перед которым стояло много роскошных машин.

— Если вы вылезете из этой старой тачки именно здесь и кто-нибудь случайно увидит это из окна, ваши шансы заранее упадут на добрых пятьдесят процентов, — заметил мой спутник в поучительном тоне, и я, учитывая окружающую роскошь, не мог не согласиться. Действительно, потускневший черный лак и старомодная конструкция нашей автомашины придавали ей удручающее сходство с большим навозным жуком.

Поэтому Киндель остановился, лишь проехав до следующей улицы, и посоветовал мне возвратиться на площадь в такси: пусть там подумают, что моя собственная машина находится в ремонте. По укоренившейся привычке экономить я было восстал против такого маневра, робко возразив, что столь малое расстояние можно бы и пешочком пройти; но Киндель только презрительно улыбнулся моей неопытности.

— Если вы явитесь туда пешочком, то дальше швейцара не проникнете. Тогда к вашим услугам будет лишь один вход — для уборщиц и учеников. Впрочем, поступайте как угодно! — Затем он объяснил мне, на перекрестке каких улиц я должен буду его ждать. — Но не раньше десяти вечера. Или даже назначим точнее: двадцать два часа тридцать минут. Адье и желаю удачи.

В последний раз мелькнула его непонятная улыбка, затем он исчез в уличном водовороте, предоставив меня собственной судьбе.

После некоторого колебания я все же воспользовался советом Кинделя и подъехал к порталу здания на такси. И тем не менее швейцар оглядел меня очень подозрительно.

— Простите, вы куда?

— В дирекцию. По рекомендации господина Нидермейера, — заявил я важно, стараясь в то же время освободиться в душе от зловещего чувства ужаса, возбужденного во мне одним видом этого здания.

Простодушный швейцар дал себя провести. Во-первых, он не понял, что за моей уверенной манерой поведения кроется обычная робость, а, во-вторых, неизвестная ему фамилия Нидермейер могла принадлежать важному депутату бундестага. Он все же попытался связаться по телефону с дирекцией. На мое счастье, аппарат в ту минуту оказался занятым. Швейцару ничего не осталось, как предложить мне подняться на третий этаж. Немного поколебавшись, он это и сделал, добавив, правда, что вряд ли меня смогут сейчас принять.

Я был так взволнован, что не сообразил воспользоваться лифтом и стал подниматься по лестнице пешком. Солнечные лучи косыми полосами проникали сквозь стеклянные стены, и мрамор полов сверкал, как покрытый льдом. У дверей дирекции дежурил некий господин, и разговор с ним оказался потруднее, чем с швейцаром. Он высоко поднял брови и задал вопрос "куда" таким тоном, будто подозревал во мне тайного злоумышленника. Мой ответ "в дирекцию" вызвал у него лишь сострадательную улыбку: дескать, бедный мальчик из сказки желает к царю!

— У господ директоров сейчас заседание, и вообще сегодня никого не принимают, — объяснил он и сделал движение рукой, словно предлагая повернуть обратно к лестнице. При этом он смерил меня таким взглядом с головы до ног… Что ж, конечно, мой костюм был не моден и уже чуть поношен, где ему было равняться с одеянием этого господина!.. Но тут-то взяла меня злость.

— Послушайте! — проговорил я резко и очень отчетливо, стараясь преодолеть свою злосчастную шепелявость. — Моя фамилия Вульф, доктор Вульф! Я явился по очень важному делу и пробуду во Франкфурте всего один день. Кроме всего прочего, у меня есть рекомендация господина Нидермейера.

— Если вы намерены предложить свои услуги в качестве врача на наших заводах, то отдел личного состава находится на первом этаже, — услышал я в ответ.

— Я не врач, а физик, ученый, понимаете? — почти закричал я, быстро вынул из портфеля аккуратно переписанный конспект моих теоретических умозаключений и помахал им перед самым носом этого господина.

— Вот! Это имеет чрезвычайную важность!

Он как будто начал немного колебаться.

— Хорошо, я передам это в дирекцию. Оставьте ваш адрес, через две недели вам будет дан ответ.

Но я не сдался:

— Нет! Дело не терпит ни малейшего отлагательства! Меня должны принять лично и немедленно.

В конце концов я добился, что он, метнув на меня злобный взгляд, исчез с моей рукописью за красиво обитой звуконепроницаемой дверью. Вернулся он, преисполненный насмешливого злорадства.

— Заседание продлится еще не меньше двух часов.

— Хорошо, я подожду, — мрачно отпарировал я.

Заседание продлилось не два, а три часа с четвертью. Подавленный одиночеством, просидел я все это время на стуле в углу холла, и чудилось мне, будто из каких-то огромных незримых часов каплями сочатся и падают секунды, такие мучительно медленные и вместе с тем невозвратимые. Господин у двери больше не обращал на меня никакого внимания. Если его взор случайно устремлялся в мой уголок, господин делал вид, будто ничего, кроме воздуха, в этом углу нет.

Около двух часов пополудни меня наконец приняли.

Я очутился в большой комнате, напоминающей зал. Хотя обстановка была парадной, но от нее веяло духом холодной деловитости. Даже дневной свет из окон казался ледяным. Никакие иллюзии не могли бы здесь возникнуть и расцвести. По ту сторону большого зеленого стола сидели три господина и секретарша. Повидимому, эти господа располагали такой могущественной властью, масштабы которой было даже трудно представить себе. Сидевший в центре стола как бы держал эту власть в своих мощных мясистых руках. Его лысый, круглый и несоразмерно маленький череп сверкал от жира, а загривок, подбородок и щеки сплошь состояли из пухлых подушечек, похожих на грубо прилепленные кусочки пластилина. Его сине-красные вспученные губы сжимали сигару. Господин этот сосредоточенно крутил пальцы сложенных на животе рук и взирал с благодушной улыбкой на собственное брюхо, будто радуясь его невероятной выпуклости. Он очень напоминал фигуру Будды в состоянии нирваны. Однако, когда он поднимал лицо и на вас устремлялся из-за тяжелых ленивых век его взгляд, у вас появлялась догадка, что первое впечатление было обманчиво. В светло-водянистом круге роговицы зрачок казался разве что чуть больше булавочной головки, а взор этих зрачков был неподвижен. У этого человека были глаза убийцы.