Шесть лет - Харлан Кобен

— Это было так очевидно? — спросила она шепотом.

— Вовсе нет. Я просто подумал, что вы пафосная задавака.

Она изогнула бровь.

— А какая бы ещё маскировка лучше гармонировала с этой толпой?

Я покачал головой.

— Я подумал, что вы гений, когда увидел ваши картины.

— Правда? — казалось, она была застигнута врасплох этим комплиментом.

— Правда.

Она прочистила горло.

— И теперь вы увидели, насколько впечатление бывает обманчиво?

— Теперь я думаю, что вы дьявольски гениальны.

Натали понравилось.

— Нельзя винить меня в этом. Этот Ларс как снотворное. Он открыл рот, и я заснула.

— Меня зовут Джейк Фишер.

— Натали Эйвери.

— Не хотите, ли выпить по чашке кофе, Натали Эйвери? Похоже, вам бы не помешало.

Она колебалась, изучая моё лицо до тех пор, пока я не начал краснеть. Она заправила локон чёрных волос за ухо, встала и приблизилась ко мне. Помню, как я подумал, что у неё удивительно изящная фигурка. Она была меньше, чем я представлял, пока она сидела. Она посмотрела на меня снизу вверх, и улыбка медленно растянула её губы. Это была, должен сказать, замечательная улыбка.

— Конечно, почему нет?

Образ той улыбки, сохранившийся в голове, ярко вспыхнул, а потом, смилостивившись, исчез.

Я был в Библиотечном баре с Бенедиктом. Вообще-то, Библиотечный бар был старой, отделанной тёмным деревом библиотекой на кампусе, недавно преобразованной в модное питейное ретро заведение. Владельцы были достаточно умны, чтобы не менять практически ничего в старой библиотеке. Книги по-прежнему стояли на дубовых стеллажах, рассортированные в алфавитном порядке, по десятичной системе Дьюи или что там используют библиотекари. Баром служил старый абонементный стол, подставками — старые ламинированные картотечные файлы, а светильниками — зелёные библиотечные лампы.

Молодые барменши собирали волосы в пучки и носили старомодную одежду, и, конечно же, очки в роговой оправе. Ага, фантазийные библиотечные красотки. Один раз в час из громкоговорителя раздавался громкий библиотечный тсс, и барменши срывали очки, распускали пучки на головах и расстёгивали блузки.

Банально, дёшево, глупо, но это работало.

Мы с Бенедиктом были навеселе. Я широким движением закинул руку ему на плечо и наклонился ближе.

— Знаешь, что нам нужно сделать? — спросил я.

Бенедикт скорчил гримасу.

— Протрезветь?

— Ха! Молодец. Но нет. Нам нужно устроить состязание в презервативную рулетку. На выбывание. Думаю, шестьдесят четыре команды. Как в нашем собственном «Мартовском безумии».[8]

— Мы не в Бартолотти, Джейк. Здесь нет аппарата, торгующего презервативами.

— Разве?

— Да.

— Жаль.

— Ага, — сказал Бенедикт. А потом добавил шепотом: — Пара горяченьких цыпочек на три часа.

Сначала я собирался повернуть налево, потом направо и неожиданно понял, что три часа ничего не говорят мне.

— Подожди, а где двенадцать часов?

Бенедикт вздохнул.

— Ты лицом на двенадцать часов.

— Так три часа будут…

— Просто повернись направо, Джейк.

Вы, должно быть, догадались, что я не очень хорошо переношу спиртные напитки. Это удивляет людей. Когда они видят кого-то моего размера, то ожидают, что я перепью людей поменьше. Но я не могу. Я умею пить так же, как первокурсник на своей первой тусовке.

— И?

Я знал, какого они типажа ещё до того, как увидел их. Там сидели две блондинки, которые выглядели от просто хорошо до великолепно в приглушённом свете Библиотечного бара и от обычно до страшно в утреннем свете. Бенедикт подошёл к ним и начал общаться. Бенедикт мог бы клеиться даже к картотеке. Обе женщины смотрели мимо него на меня. Бенедикт показал знаком, чтобы я присоединился к ним.

А почему, чёрт возьми, нет?

Ты обещал.

Чертовски верно, обещал. Спасибо за напоминание. Почему бы мне и дальше не продолжать его сдерживать и попытаться найти цыпочку, правильно? Я двинулся по направлению к ним.

— Леди, познакомьтесь с легендарным профессором Джейкобом Фишером.

— Вау, — произнесла одна блондинка. — Какой большой парень.

И, поскольку Бенедикт не мог быть ещё банальнее, он подмигнул и сказал:

— Дорогуша, ты даже не представляешь насколько.

Я подавил вздох, поздоровался и сел. Бенедикт флиртовал с ними, используя фразы-шаблоны, подобранные специально для этого бара:

— Это библиотека, так что абсолютно нормально забрать вас к себе домой.

— Оштрафуют ли меня, если я верну вас позже положенного срока?

Блондинкам нравилось. Я пытался подключиться к беседе, но я никогда не был силён в поверхностном стёбе. Лицо Натали продолжало всплывать передо мной. И я продолжал отгонять его. Мы заказали ещё выпивку. И ещё.

Спустя какое-то время, мы наткнулись на диваны рядом с бывшим детским разделом. Моя голова откинулась назад, и, возможно, я отрубился ненадолго. Я проснулся оттого, что одна из блондинок заговорила со мной. Я представился.

— Меня зовут Винди, — сказала она.

— Венди?

— Нет, Винди. В середине «и», а не «е», — произнесла она так, как будто говорила это миллион раз, хотя догадываюсь, так и было.

— Как в песне? — спросил я.

Казалось, она была удивлена.

— Ты знаешь эту песню? Ты выглядишь моложе.

— «Каждый знает, что это Винди», — пропел я, а потом добавил: — Мой отец любил «The Association».

И на удивление беседа перетекла в серьёзный разговор. Винди было тридцать один, и она работала кассиром в банке, но училась в общественном колледже неподалёку на медсестру педиатрии. Это была работа её мечты. Она ухаживала за своим братом-инвалидом.

— У Алекса церебральный паралич, — сказала Винди, показывая фотографию брата в инвалидной коляске. Лицо мальчика сияло. Я внимательно рассматривал его, как будто доброта могла сойти с фотографии и стать частью меня. Винди увидела это, кивнула и с нежностью в голосе сказала:

— Он свет моей жизни.

Прошёл час. Может быть, два. Винди и я всё разговаривали. В течение такой ночи всегда наступает такое время, когда вы понимаете точно, гм, завершите ли вы сделку (или, если придерживаться библиотечных метафор, пробьёте ли свой читательский билет) или нет. Сейчас было такое время, и было очевидно, что ответ — да.

Дамы пошли попудрить носики. Я размяк от алкоголя. И часть меня спрашивала, смогу ли я сегодня что-либо. Но большую часть вообще ничего не заботило.

— Знаешь, что мне в них нравится? — указал Бенедикт на книжные полки.

— Они уложены. Понимаешь? Библиотека, книги, уложены?

Я застонал вслух.

— Думаю, что меня сейчас стошнит.

— Забавно. Кстати, где ты был прошлой ночью?

— Разве я тебе не рассказывал?

— Нет.

— Я был в Вермонте. В старой усадьбе Натали.

Он повернулся ко мне.

— Зачем?

Странно, но когда Бенедикт выпивал и начинал говорить много, появлялся лёгкий британский акцент. Предполагаю, что он остался со школьных дней. Чем больше он пил, тем сильнее был заметен акцент.

— Чтобы получить ответ.

— Получил?

— Ага.

— Рассказывай.

— Первое, — поднял я один палец. — Никто не знает, кто такая Натали.

— Второе, — другой палец. — Никто не знает, кто я.

— Третье, — я показал третий палец. — В часовне нет никаких записей о свадьбе Натали. Четвёртое, священник, который вёл свадебную церемонию, клянётся, что её не было. Пятое, дама, которая владеет кофейней, в которую мы частенько ходили, и которая первая указала мне на Натали, понятия не имеет, кто я, и не помнит ни Натали, ни меня.

Я опустил руку.

— Оу, а усадьба Натали? — сказал я. — Поселение творческого восстановления? Его там нет, и все клянутся, что его никогда и не было, и что это всегда была семейная ферма. Вкратце, я думаю, что схожу с ума.

Бенедикт отвернулся и начал потягивать пиво.

— Что? — спросил я.

— Ничего.

Я слегка подтолкнул его.

— Нет, говори уж. Что такое?

Бенедикт держал голову низко.

— Шесть лет назад, когда уехал в ту усадьбу, ты был действительно в плохой форме.

— Возможно, немного. И что?

— Твой отец умер. Ты чувствовал себя одиноким. Твоя диссертация писалась плохо. Ты был расстроенным и раздражённым. Ты злился, что Трейнор отделался лёгким испугом.

— К чему ты клонишь?

— Ни к чему. Забудь.

— Не мели чепуху. В чём дело?

У меня всё поплыло перед глазами. Нужно было заканчивать ещё пару стаканов назад. Я вспомнил, как однажды на первом курсе я выпил слишком много и пошёл назад в общежитие. Но так и не дошёл. Когда я проснулся, я лежал на кусте. Я помню, как пялился на звёзды на ночном небе и удивлялся, почему земля такая колючая. Вот и сейчас у меня было ощущение, словно я на лодке в бурном море.