Игрок на другой стороне - Эллери Квин

— Сейчас темно, — попытался оправдаться он, улыбаясь. — Моя фамилия Квин.

— Эллери Квин? — Девушка явно не выглядела потрясенной. — Я знаю вашего отца, — сказала она об инспекторе так тепло, как о старом друге.

Эллери усмехнулся про себя. Обычно, услышав его имя, посторонние люди восклицали: «Эллери Квин? Я читал ваши книги!» или «Квин? Тот, который раскрыл такое-то дело?». Поэтому иной раз Эллери, без особых угрызений совести, отзывался о себе в своих книгах как о «великом человеке». Однако в Йорк-Сквере не происходило ничего подобного. Здесь, очевидно, все двери к сердцам открывал Квин-старший.

— Вы делаете для меня затруднительным идти по его стопам, — заметил он. — А моя chapeau[18] слишком велика для внезапно уменьшившейся головы.

— О, но я знаю и о вас тоже, — быстро сообщила Энн Дру, и, несмотря на желтоватый свет фонаря, он увидел, что она покраснела. — А что это вы говорили насчет ошибки?

Эллери указал на доску, где отполированные Уолтом буквы поблескивали в темноте.

— «В память о живом», — прочитал он. — Звучит странно. Обычно пишут «в память о любимом».

— Из того, что я слышала о старом Натаниэле, — отозвалась девушка, — он никогда не делал ошибок. А что касается «любимого», то говорят, что он не отличался любвеобильностью.

— Натаниэл-младший был его сыном?

— И единственным ребенком, — кивнула Энн. — Любимым или нет, но старик собирался оставить ему всю свою империю. Однако у юного Натаниэла были другие идеи, и он покинул дом. Натаниэл-старший просто не мог с этим смириться, а когда получил известие о смерти сына, то отказался признать этот факт.

— Отсюда «о живом»? Хм! — Эллери устремил взгляд на доску. — Здесь только дата рождения — дата смерти отсутствует. Любопытно! Но ведь Натаниэл-младший в самом деле умер?

— Можно в этом не сомневаться, если не страдать чрезмерным педантизмом. Он уплыл на корабле, высадился в захолустном центральноамериканском порту и отправился в джунгли. Больше его живым не видели — нашли только обломки кинокамеры, пряжку от пояса и широкополую шляпу, кстати разрубленную надвое.

— Где нашли эти вещи?

— Примерно в сорока милях вверх по реке, в вырытой могиле. Туземец, который наткнулся на нее, пришел сообщить новость, рассчитывая на вознаграждение, и в качестве доказательства захватил с собой пряжку. К несчастью, — добавила девушка, — когда портовые власти пришли с ним туда, они обнаружили, что он оставил могилу открытой. Так что если там и было что-нибудь еще…

Эллери с удивлением посмотрел на нее.

— Грязная история для таких коралловых губок.

— Грязь отлетает, когда историю слышишь двадцать раз и столько же ее рассказываешь, — холодно заметила она. — Не думайте, что меня нельзя шокировать, мистер Квин. Слышали бы вы мой девичий визг, когда этот дьявол Том Арчер объяснил мне, почему он назвал мою собаку Гоблин.

— Ну так почему?

— Этого я никогда не скажу, — мрачно заявила Энн Дру. — Ни вам, ни кому другому.

Эллери сделал над собой усилие, чтобы заранее не испытывать предубеждения против Тома Арчера на столь шатких основаниях.

— Значит, старый Натаниэл так и не признал смерти сына?

Она коснулась доски носком своей маленькой туфельки.

— Вот доказательство. Он упомянул об этом и в своем завещании.

— Ах да, завещание! — пробормотал Эллери. — Журналисты только о нем и пишут, с тех пор как Роберт лишился головы. В одной статье так и говорилось, что все наследует молодой Натаниэл, если только он найдется и заявит свои права. Разумеется, это причиняло некоторое беспокойство кузенам. Они все — племянники и племянницы Натаниэла-старшего?

— Да. Генеалогия там весьма сложная, но, насколько я понимаю, Натаниэл-старший был единственным и прямым наследником, поэтому он получил деньги, Йорк-Сквер и все остальное. Вся семья мертва, причем несомненно — без всяких историй с пряжками, кроме четырех кузенов.

— Трех.

— Трех, — печально повторила она. — Кто это сделал, как вы думаете, мистер Квин?

— Я скажу вам, — пообещал Эллери, — но не сейчас.

— Сейчас вы этого не знаете?

— Что-то вроде того. — Он посмотрел на нее, и девушка выдержала его пытливый взгляд. — А у вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?

Энн скорчила гримасу, при этом ее лицо нисколько не утратило красоты. Эллери заметил, что она кинула взгляд в сторону северо-восточного замка.

— Скорее не идеи, а желание, — ответила девушка с внезапной озорной улыбкой, которую Эллери нашел очаровательной. — Только никому ничего не говорите. Это всего лишь предчувствие.

— Персивал? — Энн виновато вздрогнула, и Эллери объяснил: — Вы посмотрели на его дом. Ваше предчувствие имеет какое-нибудь существенное основание?

— О, только те гадости, которые он говорит… и то, как он на меня смотрит. Как будто… — Из восхитительного ротика вырвался еле слышный безнадежный вздох. — Я боюсь носить кофты в обтяжку. На прошлой неделе мне пришлось купить какой-то балахон, который я ненавижу! — Она с возмущением повернулась лицом к замку Персивала Йорка. — Полагаю, вы считаете глупым покупать то, что вам не нравится, из-за того, что мужчина так на вас смотрит?

Эллери пришлось приложить усилие, чтобы не выразить девушке сочувствие, обняв ее за плечи.

— Некоторые женщины расценивают подобные взгляды как комплимент, — добродушно заметил он.

— Когда на тебя смотрят, как будто ты совершенно голая? Нет уж, спасибо! А его взгляд словно проникает не только под одежду, но и под кожу и кости, как рентгеновские лучи… Не знаю, кто это сделал с Робертом Йорком, но если нечто подобное произойдет с ним… — Эллери внезапно осознал, что Энн избегает называть Персивала по имени, словно после этого он может материализоваться из ничего, как злой дух, — то вы лучше сразу же приходите за мной!

«Бедный, гордый, обиженный ребенок!» — подумал Эллери, все еще ощущая себя в роли доброго дядюшки.

— Если я приду за вами, — улыбнулся он девушке, — то не потому, что вы совершите убийство. Так что, пожалуйста, не делайте этого.

— Хорошо, мистер Квин, не буду. — Она улыбнулась в ответ.

— Согласно завещанию, четверо кузенов, чтобы получить деньги, должны жить в четырех замках?

— Вы ловко меняете тему разговора, сэр, — заметила Энн Дру. — Да, в течение десяти лет, которые истекают через шесть месяцев. Думаю, старший Натаниэл надеялся, что они будут воспитывать здесь маленьких Йорков, которые, в свою очередь, станут жить здесь, сохраняя и продолжая семейные традиции. Завещание позволяет делать кузенам все, что угодно, внутри домов, но Йорк-Сквер и парк должны оставаться нетронутыми — к ним можно прикасаться лишь для поддержания порядка.

— Однако никто из четверых не вступил в брак?

— Ни разу. Роберт боялся жениться, Эмили даже подумать не могла о замужестве, Майра просто не стала бы этого делать, а Персивал не может жениться, так как уже женат на самом себе.

— Ну-ну, — успокоил девушку Эллери и, не удержавшись, силой повернул ее в сторону от северо-восточного замка. Отпустив мягкие плечи Энн, он с трудом заставил себя не смотреть на свои ладони, дабы убедиться, что они не светятся. — Возможно, вы правы относительно страха Роберта перед браком — его могли удержать перфекционизм и обостренное чувство справедливости. Судя по тому, что отец мне рассказывал об Эмили, здесь вы, вероятно, тоже правы. Но почему вы говорите, что Майра не стала бы выходить замуж?

— Этого я вам не могу сказать, — сразу ответила она.

— Не можете или не хотите?

— Хорошо, пусть будет так — не хочу.

— Но… — начал Эллери, однако девушка остановила его:

— Эта история касается не меня, а только Майры Йорк. Можете поверить мне на слово: она не имеет отношения к этому делу.

Эллери внимательно посмотрел на девушку. Ему нравилась ее преданность и не только преданность… Но сейчас он был занят делом.

— Это касается Мэллори, не так ли? — осведомился Эллери.

— Так вы знаете!..

Эллери молчал, благословляя вечернюю темноту.

— Должно быть, он мерзкий тип! — с чувством произнесла Энн.

— М-м, — неопределенно промычал Эллери и попробовал рискнуть: — Она ждет, что он вернется, не так ли?

— Каждую минуту. И чем становится старше, тем хуже. Как только раздаются шаги у двери, не говоря уже о стуке, Майра думает, что это Мэллори.

— Как сказала мне миссис Шривер, она так подумала и обо мне.

— Конечно! Эллери — Мэллори! — воскликнула Энн. — У нее в голове все перепуталось. Майра так долго жила с единственной надеждой выгнать Мэллори прочь, если он когда-нибудь вернется, что для нее больше ничего не существует. Когда кто-то звонит в дверь или по телефону, она вздрагивает, словно кошка. К тому же ее воображению нельзя отказать в здравом смысле. Например, после убийства Роберта и с приближением получения Майрой состояния — теперь, естественно, увеличившегося — я подумала, что Мэллори и впрямь может вернуться, хотя, разумеется, не говорила этого вслух. И знаете, на следующий день после смерти Роберта, когда все считали, что бедная старая Майра даже не понимает, что произошло, она вдруг сказала мне: «Ну, Энн, думаю, он вернется, как только услышит об этом… Интересно, сохранилось ли мое красивое черное платье с маленьким воротником?» Она хотела во всеоружии подготовиться к моменту, когда придет Мэллори и услышит от нее высокомерный приказ убираться и больше никогда не появляться у ее дверей! Разумеется, ничего подобного она ему не сказала бы, если бы он в самом деле вернулся. Думаю, Майра тут же все ему простила бы. Но сейчас мечта выставить Мэллори за то, что он бросил ее у самой церкви, — единственное, что у нее есть. Это и…