Рельсы - Чайна Мьевиль

«Мало того, что ты украла у меня мою находку, — думал Шэм. — Теперь ты меня еще и подразнить ею решила». В то же время он сомневался, что память, так долго лежавшая в сырой земле, где ее грызли животные, что-то сохранила. Да, может, там и не было ничего вовсе. Вдруг на него с экрана поглядел какой-то человек.

Крупный, бородатый, лет за сорок. Он смотрел прямо в объектив, слегка откинув голову, его руки тянулись к экрану, теряясь за его краем. Типичная поза человека, который снимает самого себя, держа камеру на отлете. Он не улыбался, этот мужчина, но в его лице чувствовалось веселье.

Память, конечно, пострадала от времени, изображение на экране выглядело каким-то пыльным. Позади фотографа стояла женщина. Она была не в фокусе, так что выражения ее лица было не разглядеть: сложив руки на груди, она могла взирать на фотографа терпеливо, снисходительно, даже с любовью.

«Значит, это вы — череп, — подумал Шэм. — Кто-то из вас тот череп, который я нашел». — И он едва заметно переступил с ноги на ногу.

Напхи нажала какую-то кнопку; возникло другое изображение. Двое детей. Не в поезде: позади них был город. Какая-то арка, странная, косая, словно наспех сложенная из белых блоков разных размеров. Девочка маленькая, мальчик еще меньше. Оба темно-серые, как все манихийцы. Улыбаются. Смотрят прямо на Шэма. Он нахмурился. Капитан глянула на него так, словно он что-то сказал.

Такой строгий мальчик! И такая задумчивая девочка! Ручки вытянуты по швам, волосики аккуратно причесаны… Тут картинка опять дернулась и изменилась. Ребятишек не стало, Шэм увидел комнату, заваленную разным хламом, потом, почти в ту же секунду, громадную гавань, подобной которой он не видел нигде и никогда, набитую поездами самых разных типов и предназначений. Он даже охнул, но и эта картинка исчезла, сменившись видом с верхней палубы поезда, на полном ходу несущегося по рельсоморью. И снова женщина, теперь перед приборной доской локомотива.

Клик-клик, тарахтела капитан. Шэма сводила с ума эта ее манера сидеть абсолютно молча. А на экране сменяли друг друга картины островов и рельсоморья. Пути ветвились меж старыми деревьями, прошивали насквозь целые рощи. Прямо лес, иначе не скажешь. Причем не на горбу какого-нибудь островка, а прямо на море. Снимок был сделан, видимо, осенью, потому что на рельсах впереди локомотива лежала нетронутая сухая листва.

Пустыня, плоский песок, редкие линии рельсов. Скалы, как клыки под хмурым небом. Где, где, где были эти люди?

Игривые кроты в прыжке прямо перед носом локомотива преследуют червей длиной с человеческую ногу. Нора огромного бычьего барсука. Озерцо в оправе из рельсов. Ежиные следы у корней деревьев. И вдруг, на самом краю снимка, что-то огромное, непроницаемое несется по рельсам. Шэм затаил дыхание. Это был поезд, смутно знакомый, хотя Шэм никогда раньше не видел подобных.

Вдруг он понял, что именно напомнил ему этот силуэт. Фантастический образ ангела, чисто умозрительный, как все подобные образы, встреченный им, должно быть, в какой-то из книг религиозных наставлений. Священный механизм, колесящий по рельсам для их спасения.

Шэм разинул рот. Разве это не плохая примета — видеть ангела? Говорят, они поддерживают состояние путей в глубоком рельсоморье, и людям, если те не хотят попасть в беду, надлежит менять курс и уезжать подальше, случись им наткнуться на подобную картину. Может, и ему стоит отвести теперь взгляд? Хотя разве это мыслимо?

«Подождите, подождите!» — думал Шэм, но капитан неслась вперед. С экрана на него уже глядела новая картинка: вздыбленная громадная тальпа. Капитан на мгновение застыла. Однако мех крота был черен. И она стала листать дальше.

Куда же шел тот поезд?

Глядя на незнакомые ландшафты, Шэм морщил лоб, пытаясь угадать, где это. Странные, очень характерные очертания гор, похожих на оплывающие свечи. Каменные карнизы прямо над рельсами.

И вдруг. Рельсоморье. Нет, не оно.

Земля раскинулась широко, точно мертвое, размеченное колышками животное в классе разделочной анатомии. Плоская, пыльная, в крапинках коричневых камней и фрагментах материи, — наверное, утиля, видимо, негодного. Небо низкое, по нему сворой охотничьих псов несутся грозовые тучи. Над ними мертвенное свечение верхних небес. Нос поезда как толстый наконечник стрелы, летящей к странно близкому горизонту. Отрезок пути, по которому он мчится, неестественно прям, рельсы уходят туда, где земля и небо сливаются воедино. А по обе стороны…

…по обе стороны от путей, по которым шел поезд…

…не было ничего.

Не было других рельсов.

Голая земля.

Шэм подался вперед. Он весь дрожал. Краем глаза он заметил, как одновременно с ним подалась вперед капитан.

Пустая земля и всего одна прямая линия. «Одна линия в море рельсов». Немыслимо. «Из лабиринта рельсов нет и не может быть выхода». Один путь просто не может существовать. И все тут.

— Каменноликие, защитите нас от всяческого зла, — прошептал Шэм, стискивая в кулаке мышь и глядя на флатографию, пугавшую своей святотатственной пустотой, — ибо разве пространство между островами может быть чем-то иным, как не сплошным морем рельсов?

Пустота. Шэм дрожащими руками вынул свою маленькую камеру. Долго целился, не глядя в видоискатель, наконец, нажал затвор и сделал снимок этого удивительного снимка, самого поразительного из всего, что ему когда-либо доводилось видеть в жизни.

«Какое потрясающее ничто!» У него закружилась голова. Он пошатнулся и с грохотом рухнул на соседний ординатор. Когда капитан обернулась, он уже убрал свою камеру в карман. Она ткнула пальцем в клавиатуру, и флатография исчезла.

— Держи себя в руках, — сказала Напхи тихо. — Ну же, соберись немедленно.

Но невозможные одинокие рельсы в окружении столь же немыслимого безрельсового пространства так и стояли у него перед глазами.

Глава 17

и снова в путь. Снова глотать мили и мили рельсов-и-шпал, отделяющих Боллон от архипелага Салайго Месс, а потом и самого Стреггея. Пусть медленно, пусть не прямо, «Мидас» все же шел домой. Правда, без Ункуса Стоуна.

— В смысле, почему он не может поехать с нами? — недоумевал Шэм.

— Да ладно тебе, парень, — сказал Ункус и вскрикнул, когда кто-то из сидевших на его кровати пошевелился, потревожив его все еще чрезмерно чувствительные ноги. Шэм, Вуринам, доктор Фремло, Йехат Борр и еще кое-кто из команды навестили его в санатории. Материальная часть этого лечебного заведения, где, кроме Ункуса, пребывали и другие люди — на одного при разгрузке поезда упала какая-то тяжелая железяка, другого укусил кролик-кровохлеб, еще пара страдала поездными паразитами — не отличалась новизной. Однако в палате было чисто, и от ланча, который принесли Ункусу, пахло довольно вкусно.