Избавитель - Юрий Трещев

— Кто вернулся?..

— Муж тетки… вспомнил ее, когда она уже умерла… ты не представляешь… пришел, как к себе домой, поцеловал меня в лоб, точно мертвую, и заперся в ее комнате… он писатель… с первого взгляда он мне не понравился, слишком красивый, высокий, стройный, с тростью и в соломенной шляпе… некоторые его привычки меня просто бесят… он любил делать вид, будто он все понимает с полуслова… а этот его тон… так и хочется посадить его в лужу… иногда я еле сдерживаю себя… — Чуть сдвинув дерюгу, девочка рассеянно глянула в окно, потом прилегла на кушетку, слегка раздвинув ноги. Из окна доносились звуки далекого уличного движения. В тихой прохладе витали какие-то птицы. Прошумел вечерний поезд. Выгнув шею, Серафим глянул вниз. Поезд постепенно отдалялся, мутно мигая желтыми огнями. Девочка пролепетала что-то себе под нос, случайные, нелепые слова, которые люди говорят во сне. Пауза в лепете. Она поймала его руку. Лепет возобновился, уже искаженный чарами его ласкающей ладони. Отвернувшись, она запрокинула голову. Косые лучи солнца играли на ее влажно поблескивающих губах. Слабый, судорожный вздох…

— Тебе хорошо?..

— Да…

— Ну, все, мне пора… — Она встала.

— Почему?.. — Он помедлил и тоже встал.

— Потому что между нами завязываются какие-то странные отношения… — Заслонив лицо рукой, она глянула на него сквозь пальцы с какой-то жутковатой усмешкой. Он нерешительно отступил, пошатнулся. Земля ушла из-под ног, и он забарахтался в пустоте. Движением плеч, торопливым взмахом рук, всем телом он пытался остановить падение в какой-то жуткий черный колодец и в ужасе очнулся…

В проеме двери маячил сержант с рыхлым, прыщавым лицом, лишенным всякого выражения.

— Собирайся… — Сержант потерся спиной о косяк двери.

— Куда?..

— На допрос…

В комнате Следователя царил полумрак. На подоконнике цвели фуксии, ржаво поблескивал остывший в стакане чай.

Вошел Следователь, лысоватый, в расстегнутом плаще и в жилетке, лицо бледное с желтизной и как будто знакомое. Косо глянув на Серафима, он включил лампу и завис над столом.

«Кажется, я скоро утону в этих бумагах, ну вот, еще одно заявление… так, о чем он тут пишет… нет, ничего не вижу, где же мои очки… — Следователь поискал в бумагах очки, потер глаза ладонью. — Похоже, еще одно признание… и почти слово в слово… они что, сговорились что ли…» — Придавив письмо локтем, Следователь некоторое время молча разглядывал Серафима.

— Хочешь что-нибудь сказать?..

— Нет…

«Все ясно, даже клещами из него ничего другого не вытянешь, будет молчать или молоть весь этот бред и не запнется ни разу… — Следователь опустил голову и неожиданно для себя очутился в сквере у Лысой горы. Это у него получалось как бы само собой. Поднявшись на Лысую гору, он осмотрелся. Внизу поблескивал пруд, похожий на разбитое блюдце. В нем отражалась луна. Она висела над городом, как лампада, освещая крыши, края облаков. Он невольно вздохнул и развел руки, ему показалось, что он летит… и опомнился, потряс головой. — Черт, надо же, опять этот бред… да, что-то надо делать с этим… может быть зайти к Доктору?.. так он же сам псих… нет, лучше уехать куда-нибудь… — Подняв голову, Следователь посмотрел на Серафима. — Зачем ему в Среднюю Азию?.. может быть, за ним уже что-то есть?.. да нет, вряд ли… невинен, как ягненок… и все-таки странно, и по описанию он похож, если можно верить этим девам, похожи на летучих мышей… он сказал, она сказала, они сказали… голова раскалывается, лучше не двигаться… и все же он там был, и отпечатки пальцев, и пуговица от жилетки… кстати, у меня точно такие же пуговицы на жилетке… а она то, даже смешно, лифчик натянуть не на что, вату подкладывала… ее, видите ли, изнасиловали, лишили невинности… надо бы проверить… Боже, как день тянется, ладно, посмотрим на это дело с другой точки зрения… пожалуй, нет, уже поздно, почти семь часов… — Следователь уронил очки. — Точно, скоро утону в этих бумагах, совершенно гиблое дело…» — Взгляд его скользнул по столу, покрытому трещинками, царапинами, рисунками, надписями. Стараясь резко не двигаться, он встал и подошел к окну.

В отражении увиделось лицо девочки, как будто замурованное в стекло, на вид 13 лет, может быть чуть больше.

«Где-то я ее уже видел…» — Следователь потер лоб дрожащими пальцами.

Девочка все еще стояла на балконе дома напротив. Лицо усталое, осунувшееся. За ее спиной едва заметно шевелились гардины, то открывая, то закрывая бегонии в горшках, пианино, буфет с зеленоватыми стеклами, на полке слоники, расставленные по ранжиру. Все это увиделось так ясно, он даже почувствовал запах плесени и затхлости, исходящий от горшков.

Все закружилось перед глазами, смешалось и снова в мороси всплыло окно, заросшее бегониями, удаляющаяся фигурка девочки. Она слегка прихрамывала. На ее ногах с розовыми пятками серебрились маленькие крылышки…

Несколько дней Серафим провел в камере вместе с человеком, у которого было пятно на лбу, напоминающее карту мира.

В четверг пришел Следователь.

— Я говорил с потерпевшей, она уверяет, что ее насиловали двое… может быть, ты объяснишь мне, что все это значит?..

— Ей показалось… я был в парике, а потом… я снял парик…

— Ну, хорошо… я передаю твое дело в суд…

— Меня направят в Среднюю Азию?..

— Я думаю, в сумасшедший дом… — Следователь усмехнулся и вышел…

В зале суда было душно, да еще ботинки жали. Серафим снял ботинки, стоя выслушал оправдательный приговор. Когда его освободили из-под стражи, он еще час или два бродил босиком вокруг здания суда в каком-то затмении. Ботинки он забыл одеть. Потом прямо в аптеке он выпил что-то успокоительное, какие-то капли, и пошел в студию. Резкая боль в паху просто потрясла его. Благо, что туалет был рядом. Поганое место. Едва он ступил на настил над выгребной ямой, как доски под ним затрещали и он провалился вниз. Цепляясь за гнилые доски и задыхаясь от смрада, он с трудом выбрался из ямы. Тучи жужжащих мух облепили его, пока он шел к ручью, чтобы обмыться. Вокруг не было видно ни души. Он разделся, постирал одежду, развесил ее на ветках и лег на песок, стал ждать пока все высохнет и перестанет вонять…

Отсветы вечера погасли в облаках. Сумерки сгустились. Тихо поднялись звезды и встали над Лысой горой. Некоторое время он вглядывался в отливающую серебром листву, в которой зыбко, неотчетливо, как на экране кинотеатра, вдруг проступила фигура Лизы в полинялом платье с прозеленью без рукавов…

— Ну что же ты… — Оборотясь к нему и пятясь, она стащила с себя платье и спустилась к воде. Он так остро почувствовал запах тины и водорослей. С неуклюжей грацией она плескалась в воде, поднимая лунную радугу и тину с илистого дна.

— Как тихо… — Она уже вышла на берег вся в каплях влаги, словно покрытая стеклярусом, ничком опустилась на песок. Мурашки побежали по спине от прохладного ощущения наготы ее рук, бедер…

— Подожди… — прошептала она тихо с придыханием, отводя его руки снящейся рукой, какая-то другая, почти равнодушная к его блаженству, большеглазая, тонкогубая, обветренная…

Начавшийся дождь разбудил Серафима. Беспорядочно возясь в промокшей, прилипающей одежде, промахиваясь, попадая не туда, он побежал к причалу, уже одеваясь на бегу. Он укрылся под навесом.

Донесся гудок ночного поезда. Как гусеница, поезд переполз мост и, выплевывая сгустки белого пара, втянулся в темную арку тоннеля…

Серафим закрыл глаза. Некоторое время он лежал, подрагивая, как в ознобе, пытался что-то вспомнить…

Очнулся Серафим в больнице. Глянув на потолок, он закрыл глаза и снова провалился в бред, как в яму. Иногда, в беспамятстве, он что-то шептал и записывал шепот в клеенчатый блокнот, который потом прятал под подушку…

Как-то ночью он проснулся, словно от толчка. Мать сидела на краю кровати, кутаясь в сияние луны. Она листала его записи.

— Мама?.. — Слегка привстав, он неуверенно улыбнулся.

— Я твой ангел-хранитель… почитай что-нибудь, мне так нравятся твои стихи… они о какой-то несбывшейся жизни… — Она доверчиво притиснулась к нему. Он видел ее в странном, радужном мрении. Воображаемое и реальное смешалось…

Раскрасневшаяся, она упорхнула за завесь и дальше, на террасу и в сад, а он еще долго сидел боком на смятых простынях, потрясенный чудом этой мгновенной и осязаемой близости. С женщинами дело у него никогда не заходило слишком далеко…

Через месяц Серафима выписали из больницы.

Потом все затмила повседневность. Через 5 лет Серафим окончил университет, а еще через год опубликовал книгу стихов. По этому случаю был прием с буфетом и лотереей…

Прием был в самом разгаре, когда пришел Иосиф.

— А я уже начал беспокоиться… — Еще издали Серафим протянул ему руку. Его окружала стайка девочек. — Все, все, я занят… ну вот, еле отбился… это студентки из театрального училища… завораживают и раздражают… все немного ненормальные… театр с ними что-то делает… мне кажется, и на тебя театр подействовал… какой-то ты весь запущенный… понимаю, об этом вовсе не обязательно знать всем и каждому… о, кажется, началась лотерея, закопошились, точно на вокзале перед прибытием поезда…