Странник, пришедший издалека - Михаил Ахманов

Потом в мире что-то начало меняться. Видно, ослабла власть Небесного Вихря и Безмолвных Богов, коим поклонялись и в лесах, и в степях, и в горах, и в землях, лежавших у Внутреннего моря! Как иначе объяснить, что боги поделили власть свою над людскими душами и телами со сворой пришлых демонов? Раньше всякий знал, что после смерти отправится на серебряный Зилур, в сверкающие чертоги Безмолвных, а тело его, как подобает, сожгут на костре из душистого дерева хар. Но вдруг оказалось, что плоть и душу можно разъединить: душа ускользала неведомо куда, в пропасть и тьму, неподвластная чарам Безмолвных, а плоть продолжала оставаться на земле, наделенная странной и непостижимой жизнью. Человек, испытавший могущество ару-интанов, уже не был человеком; он мог дышать, пить и есть, когда приказывали, но и только. Еще мог работать – грести на таргадах, ломать камень, копать землю, перетаскивать тяжести. Тело его не ведало усталости, глаза были мертвыми, и жил он не дольше собаки или коня.

Как Небесный Вихрь, прародитель богов, допустил такое? Или милость его иссякла, и повелел он Безмолвным, детям своим, отвести взоры от людского племени? Или даже он, Великий и Всеведущий, не смог справиться с незримыми демонами, пришедшими в Амм Хаммат прямо из темной бездны зла?

Так думали многие; многие, но не все. Одни предпочитали покориться, пожертвовать демонам часть, дабы сохранить целое; другие надеялись, что густые леса или горные ущелья спрячут и спасут их; третьи, подобно шинкасам, заключили с демонами союз, став слугами зла; иные же, увидев, как покорны и неприхотливы сену, скупали лишившихся душ у разбойных племен, поощряя их алчность. Но женщины Синдора, хранившие тайное знание, не желали ни прятаться, ни покоряться; их вела вера в древних богов и в колдовскую силу, дарованную им Безмолвными. Тех, кто полагался на их мудрость, было немного, и малое число уступило большему: взысканные богами ушли в степь, на другой берег Петляющей реки, оставив народ Синдора скрываться в лесах. Ушли и унесли с собой свою магию, свои заклятья и колдовские песни, свое искусство говорить без слов и не спать годами… Подобных им среди синдорцев больше не рождалось.

Сайри закончил рассказ, и наступило молчание. Миа, багряная луна, низко стояла над горизонтом, и степь в алых ее лучах казалась коричневой, точно покрытой запекшейся кровью; по валунам, окружавшим костер, скользили смутные тени, ветер играл с огненными языками, срывая с них искры, подхватывая их, швыряя в темные небеса. Фыркали и похрустывали травой кони, далекий отрывистый рык тха и протяжное подвывание хиссапов тревожили ночную тишину; где-то на западе слышался тяжкий топот бычьего стада, спешившего убраться подальше от хищников. Сайри скорчился у огня, обхватив колени; несмотря на почтение, которое синдорец питал к великому Паир-Са, Владыке Ярости, глаза у него слипались, рот приоткрылся. Сейчас он выглядел совсем юным – лет на семнадцать, не больше.

Сомлел парень, подумал Джамаль и, протянув руку, слегка подтолкнул синдорца в плечо.

– Неважный из тебя сторож сегодня, генацвале. Ложись спи, а я посижу… посмотрю на небо, поговорю со звездами…

– Со звездами еще наговоришься, – сказал Скиф, приподнимаясь на локте. В отблесках костра его светлые волосы отливали рыжинкой, зрачки поблескивали, как две крупные аметистовые бусины. – Надо бы нам сперва бабки подбить да вешки расставить – так, чтоб каша по одну сторону, а масло по другую… Ну, привести все в систему, иначе говоря.

– Это в какую такую систему? – поинтересовался Джамаль. – В твою, что ли? Так мы уже в нее приведены, дорогой. Тебя Нилыч завербовал, а меня – обстоятельства. Верно говорю?

Компаньон досадливо нахмурился.

– Погоди! Давай-ка закончим сперва с одним, а потом примемся за другое… – Он бросил взгляд на клевавшего носом синдорца и спросил: – Выходит, паренек, амазонки наши тебе прямая родня? Или я ошибаюсь?

Голова Сайри качнулась вверх.

– Амма-сонки? Что за амма-сонки, господин?

– Ах, дьявол… Ну, я про женщин из города говорю… про тех, что пришли в степь из ваших синдорских лесов… Они – твои родичи, так?

– Давно было, – пробормотал Сайри, – давно… Мудрые – те, что не спят – повелели женщинам брать мужей со всех мест… из леса и с гор, из Мауля и Ронтара, Хиббы и страны Кирим… Теперь в них другая кровь… нашей – капля…

Веки юноши опустились, но Скиф не собирался оставить его в покое.

– А как они себе мужей выбирают? Надолго? На время или навсегда? Эй, не спи! – Он похлопал синдорца по плечу.

– Берут… по-разному… господин… – губы Сайри едва шевелились. – К нам приезжают… берут… в ночи трех лун… увозят с собой… им не откажешь…

Внезапно он повалился на бок и засвистел носом, чему-то улыбаясь во сне. Быть может, увидел свою девушку, ожидавшую на берегах Петляющей реки; быть может, снились ему городские башни из серого камня и другая девушка-незнакомка, что обучит из лука стрелять, копьем колоть и мечом рубить. А может, он просто был счастлив, ибо уберег свою душу от лап демонов и нашел грозного защитника – самого Владыку Ярости Паир-Са, спустившегося с багровой луны. Неважно, что покровитель воинов пожелал называться человеком, пришельцем из-за моря; разве он не явил уже свою божественную сущность? Разве мог человек метать огненные молнии и рубиться с целым отрядом шинкасов, слуг зла? Да еще у самой обители их владык, незримых демонов!

И потому, ощущая на плече своем длань могучего бога, Сайри спал спокойно и улыбался во сне.

– Ну вот, – проронил Скиф с разочарованием, убирая руку, – а еще сулился меч за мной носить, коня чистить и чашу подавать! Нет, парень, до первой лычки ты еще не дослужился!

– Оставь его, – сказал Джамаль, – пусть спит. Он, верно, в твоей морской пехоте не служил, но дрался хорошо. Совсем молодой, а храбрый! Веришь ли, меня защищал!

– Я в морской пехоте тоже не служил, – произнес Скиф, вздыхая, – меня в спецназе натаскивали… – Он снова вздохнул и уставился в костер, словно высматривая среди пляшущих языков пламени девичье лицо. – Надо бы парня еще кой о чем расспросить… О белых зверях, к примеру…

– И о ночи трех лун, да? – Джамаль выдержал паузу и добавил: – Не тревожься, дорогой, не пропадут твои луны. Астрономия – точная наука.

– Вот и поговори теперь со звездами, раз паренек уснул. Выведай, когда все луны будут над горизонтом.

«Не терпится тебе», – подумал Джамаль, улыбнулся, пожал плечами и повторил:

– Астрономия – точная наука, да я-то не астроном. На Телге меня другому обучали.

– Чему же?

Он начал добросовестно перечислять:

– Аккумуляции энергии, гипновнушению, основам прекогнистики и ментальной защиты и всяким другим штукам… ну, таким, которые твой Нилыч называет психологической трансформацией. Всему, что положено знать Наблюдателю, ушедшему в поиск.

– Выходит, ты можешь подкачать себе энергии? Прямо сейчас? И шлепнуть о камень – да так, чтоб напополам? – Скиф покосился в сторону массивной гранитной глыбы. – Зачем же мы чикались с этим Тха, жирным хиссапом, и его бандой? Прижег бы им задницы, и дело с концом!

– Это стоило бы мне жизни, дорогой. Ну, не жизни, так тела… Приличная цена, да? – Джамаль нахмурился, пытаясь сформулировать мысль. – Видишь ли, смерть, как все в мире, тоже требует времени. Где бы ты ни умер, как бы ты ни умер – хоть от пули, хоть от топора, хоть от инфаркта с инсультом, – покойником сразу не станешь. Сердце остановилось, а мозг еще живет… недолго, минуту-две, но живет. Потом, когда нарушается кровообращение…

– Ты мне лекцию не читай, – буркнул Скиф. – Насчет смерти я – эксперт… Шесть лет учили, кого и как убивать.

Хорошо учили, подумал Джамаль, вспомнив о позавчерашнем побоище. Вероятно, лишь один телгани на миллион не потерял бы сознания при виде такой груды трупов и луж крови… Этот один из миллиона и становился Наблюдателем.

Он покачал головой и произнес:

– Ну, если не вдаваться в подробности, смерть освобождает в моей голове некий ментальный механизм. Как курок у ружья… Бах! – и выстрел! В этот миг я способен аккумулировать энергию – любую, до которой дотянусь. Тепло, свет солнца, электричество… Ты ведь знаешь, что энергии вокруг – океан? – Скиф молча кивнул; лицо его казалось бледным и напряженным. – Так вот, я могу собрать ее, сконцентрировать в момент смерти и превратиться в луч – в такой же, как лучи этих звезд. – Джамаль вскинул глаза вверх, к черному бархатному амм-хамматскому небу, где сияли тысячи разноцветных огоньков. – Я стану лучом, – повторил он, – и продолжу свой путь, чтобы родиться на другой планете, в другом обличье и прожить другую жизнь… Ну, об этом ты уже знаешь, я рассказывал.

– Каким же лучом ты становишься? – произнес Скиф после долгой паузы, провожая взглядом улетающие вверх искры. – Рыжим, как пламя костра, золотым, как солнце, или зеленым, словно древесный лист? Синим, голубым, красным или желтым? Или серебристым, как диск Зилура? – Он вытянул руку к восходившей на востоке второй луне.