Мифы революции 1917 года - Рудольф Баландин

Зинаида Гиппиус в дневнике записала разговор доктора И.И. Манухина с группой красногвардейцев (в присутствии комиссара Подвойского), охранявших Петропавловскую крепость.

«Матрос прямо заявил:

— А мы уже царя хотим.

— Матрос! — воскликнул бедный Ив. Ив. — Да вы за какой список голосовали?

— За четвертый (большевицкий).

— Так как же?…

— А так. Надоело уже все это…

Солдат невинно подтвердил:

— Конечно, мы царя хотим.

И когда начальствующий большевик крупно стал ругаться — солдат вдруг удивился, с прежней невинностью:

— А я думал, вы это одобрите».

Злостная и умная ненавистница большевиков и вообще народных масс, Гиппиус писала о воцарившейся анархии: «В отличку от бывшего белодержавия это краснодержавие — безликое, массовое». Кстати, тогда вовсе не установилось единоначалие большевиков. Их поддерживали левые эсеры и анархисты, опять же, имевшие свои собственные интересы в осуществленном перевороте.

Большинство солдат, рабочих, матросов вряд ли стремились к социализму. Когда они высказывались за царя, это следовало бы понимать как желание иметь устойчивую власть. В то же время им были понятны и близки лозунги: «Мир — народам!», «Земля — крестьянам!», «Хлеб — голодным!», «Рабочее управление — заводам!». Их взяли на вооружение большевики, и не ошиблись.

Общее воодушевление поддерживала надежда не на какую-то личность, а на свержение слабой власти и установление порядка. Это вполне отвечало намерениям большевиков осуществить государственный переворот. Они оказались на гребне революционной волны не потому, что сами ее подняли. Ленин чутко уловил ее подъем и направление, а затем умело использовал общее устремление масс в своих целях. Но — не более того.

Все ли участники Октябрьского переворота были высокоидейными борцами за свободу, равенство, братство и справедливость? Как во всякой общественной смуте, была разноголосица мнений, стремлений. В пьесе Маяковского «Клоп» бывший пролетарий Присыпкин реавлизовал свою мечту о красивой жизни: «За што я боролся? Я за хорошую жизнь боролся. Вон она у меня под руками: и жена, и дом, и настоящее обхождение… Может, я весь свой класс своим благоустройством возвышаю. Во!»

Были такие люди среди красногвардейцев? Безусловно, были. Но в тот момент они вряд ли рассуждали так примитивно и определенно. Хотя кому-то, как принято считать, из уголовных элементов видимое безвластие под лозунгом народовластия предоставило возможность грабить магазины и винные склады, «экспроприировать» в личных целях чужие ценности (Подвойский подчеркнул, что при взятии Зимнего дворца пришлось принимать меры по его защите от разграбления).

Миф о победоносной революции не может обращать внимание на такую низменную правду. А контрреволюционный миф, напротив, включает в себя все наиболее мерзкое, преступное, ужасное, что сопровождает подобные общественные катастрофы.

Впору вспомнить о художниках, изображающих набегающую волну. Она чиста и прозрачна, пронизана солнечными лучами. Даже когда венчает ее пенный гребень, а высота становится угрожающе большой, в ней играют светлые блики в аквамариновой глубине. Хотя в действительности такая волна несет с собой содранные лохмы водорослей, муть и песок, мусор…

Итак, повторю: Октябрьскую революцию можно называть социалистической лишь условно и в ретроспективе, в угоду сложившейся позже мифологии. В первые месяцы, даже годы она таковой не являлась. Это был вооруженный захват власти, свергнувший более или менее законное правительство. Большинство из тех, кто совершил этот переворот, не имели перед собой сколько-нибудь четко обозначенных целей социалистического преобразования общества.

Можно было бы разделить этих людей на группы по интересам и целям. Таких групп будет, пожалуй, больше десятка. В некоторых случаях они противоположны по идее: одни готовы вернуться к монархии, другие намерены строить невиданный доселе социализм; одних вдохновляют вселенские цели мировой революции, других — личные корыстные интересы. Сходятся все лишь в стремлении совершить революционный переворот, свергнуть обманувшее их ожидания Временное правительство. Боролись в первую очередь за это, а результаты…

Увы, результаты оказались такими, какие вряд ли кто ожидал. Даже те, кому в конце концов досталась власть — большевики во главе с Лениным, — оказались в трагическом положении, как вся Россия.

Октябрьский переворот был естественным продолжением февральского. А кто был одним из инициаторов отречения царя? Генералы. Учтем еще один интересный факт: во время Гражданской войны на стороне Красной армии была почти половина бывших царских генералов и военной элиты — офицеров Генерального штаба.

Как это толковать?

По мнению историка О.А. Платонова, они выполняли указания масонов. В таком случае, царские генералы по меньшей мере русофобы, глупцы и негодяи, изменившие присяге и Отечеству. Олег Платонов написал о «предательстве военного командования» под влиянием масонов — генералов Алексеева и Рузского.

Значительно более серьезный историк — В. В. Кожинов — подчеркнул другое: «Все главные создатели и вожди Белой армии были по самой своей сути "детьми Февраля". Ее основоположник генерал М.В. Алексеев (с августа 1915-го до февраля 1917-го — начальник штаба Верховного главнокомандующего, то есть Николая II; после переворота сел на его место) был еще с 1915 года причастен к заговору, ставившему целью свержение Николая II, а в 1917-м фактически осуществил это свержение, путем жесткого нажима убедив царя, что петроградский бунт непреодолим и что армия-де целиком и полностью поддерживает замыслы масонских заговорщиков.

Главный соратник Алексеева в этом деле, командующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский (который прямо и непосредственно "давил" на царя в февральские дни), позднее признал, что Алексеев, держа в руках армию, вполне мог прекратить февральские "беспорядки" в Петрограде».

В мемуарах внука Николая I великого князя Александра Михайловича, одного из основоположников русской авиации, утверждается: «Генерал Алексеев связал себя заговорами с врагами существующего строя».

Однако сваливать все на него несправедливо. Ведь он разослал телеграммы всем командующим фронтами с вопросом, как они относятся к возможности отречения царя от трона. Только в одном случае ответ был в пользу государя. Все остальные высказались за отречение, за исключением адмирала Колчака, который промолчал (в данном случае — знак согласия).

Вот как толкует это Солженицын:

«Такое единое согласие всех главных генералов нельзя объяснить единой глупостью или единым низменным движением, природной склонностью к измене, задуманным предательством. Это могло быть только чертою общей моральной расшатанности власти. Только элементом всеобщей образованной захваченности мощным либерально-радикальным (и даже социалистическим) Полем в стране. Много лет (десятилетий) это Поле беспрепятственно струилось, его силовые линии сгустились — и пронизывали, и подчиняли все мозги в стране, хоть сколько-нибудь тронутые просвещением, хотя начатками его».

В данном случае имеется в виду Поле не русское, геофизическое или электромагнитное, а какое-то особое общее моральное состояние умов, помраченных просвещением. Странно только, что ни до, ни после этого столь губительное явление не проявило себя, хотя эпоха Просвещения для господствующих классов в России завершилась еще в начале XIX века. И куда же сгинуло мощное монархическое Поле? Разве не было оно традиционным в стране не десятки, а сотни лет? Разве не оно мощно поддерживалось государством и Церковью? Разве не в монархическом духе воспитывались все русские генералы?

Даже серьезный и вдумчивый исследователь Вадим Кожинов не учел некоторые важные факты. Да, генералы Алексеев, Корнилов и Деникин, адмирал Колчак были «детьми Октября», сделали себе головокружительную карьеру после свержения царской власти. Но это еще не означает, что они стали ее противниками. Их спрашивали не о свержении существующего строя, а о целесообразности иметь нового царя вместо теряющего или утратившего авторитет Николая II с его супругой, скомпрометированной близкой «дружбой» с Распутиным.

Нет никаких оснований полагать, что кто-то из этих генералов и адмиралов был противником если не самодержавия, то конституционной монархии. Алексеев вряд ли стремился к отрешению Николая II ради того, чтобы занять его пост Верховного главнокомандующего. Предполагался новый законный государь — Михаил. Готовились присягать ему на верность.

Для меня остается загадкой поведение этих высших военных чинов. Называть их радикальными либералами, а тем более социалистами нет никаких оснований. И «мозги… тронутые просвещением», тут тоже ни при чем.