Виноваты звезды - Джон Грин

В данный момент качели обитают неподалеку от Восемьдесят третьей и Спринг-Милл».

После этого мы включили телевизор, но не нашли ничего стоящего, поэтому я взяла с прикроватной тумбочки «Царский недуг» и принесла в гостиную, и Огастус Уотерс читал вслух, а мама готовила ленч и слушала.

— «Стеклянный мамин глаз повернулся внутрь», — начал Огастус. Пока он читал, я влюбилась — так, как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.

Проверив час спустя почту, я обнаружила толпу потенциальных покупателей — нам было из кого выбрать. Поразмыслив, мы остановились на человеке по имени Дэниел Альварес, который прислал фотографию своих троих детей за компьютерной игрой и подписал: «Я очень хочу, чтобы они хоть изредка гуляли». Я написала ему и предложила забрать качели, когда ему будет удобно.

Огастус спросил, не хочу ли я поехать с ним в группу поддержки, но я устала от напряженного дня Боления Раком и отказалась. Мы вместе сидели на диване, когда он сначала вдруг рывком встал, а потом тут же упал обратно и быстро поцеловал меня в щеку.

— Огастус! — воскликнула я.

— По-дружески, — заверил он, снова оттолкнулся и на этот раз встал по-настоящему. Сделав два шага к моей матери, он сказал: — Видеть вас всегда удивительно приятно. — И мама раскрыла ему объятия, а он нагнулся, поцеловал мою маму в щеку и обернулся: — Видишь?

Я пошла спать сразу после ужина, и урчание ИВЛ заглушило звуки остального мира за пределами моей комнаты.

Качелей я больше никогда не видела.

Я спала долго, десять часов, возможно, из-за медленного выздоровления, или потому, что сон борется с раком, или потому, что я подросток без определенного времени пробуждения. Я еще недостаточно окрепла, чтобы вернуться к занятиям в колледже. Когда я почувствовала, что уже хочу встать, я сняла маску ИВЛ, вставила в нос канюли, включила оксигенатор и вынула из-под кровати ноутбук — я сунула его туда накануне вечером.

В почте оказалось письмо от Лидевью Влигентхарт.

Дорогая Хейзел!

Я получила уведомление от «Джини», что вы с Огастусом Уотерсом и вашей матушкой будете в Ам-

стердаме четвертого мая. Осталась всего неделя! Питер и я очень рады и с нетерпением ждем возможности с вами познакомиться. Ваш отель, «Философ», всего через улицу от дома Питера. Наверное, дадим вам денек прийти в себя после перелета и, если вам удобно, встретимся в доме Питера пятого мая часиков в десять утра, и за чашкой кофе он ответит на ваши вопросы о его романе. А после, если захотите, можем пройтись по музеям или посетить дом Анны Франк.

— Мама, — сказала я. Она не ответила. — Мама!! — заорала я. Снова ничего: — Ма-ма!!!

Она вбежала, завернувшись в старое вытертое розовое полотенце, придерживая его под мышками, мокрая и слегка испуганная:

— Что случилось?

— Ничего. Прости, я не знала, что ты в душе, — сказала я.

— В ванной, — поправила мама. — Я… — Она закрыла глаза. — Просто хотела пять секунд полежать в ванне. Прости. Что случилось?

— Можешь позвонить в «Джини» и сказать, что поездка отменяется? Я получила и-мейл от помощницы Питера ван Хутена, она думает, что мы едем…

Мать поджала губы и, прищурившись, посмотрела куда-то мимо меня.

— Что? — спросила я.

— Я не должна говорить тебе до прихода папы…

— Что? — взвыла я.

— Поездка не отменяется, — объяснила она наконец. — Вчера нам звонила доктор Мария и произнесла убедительную речь, что ты должна жить своей жи…

— Мамуля, я тебя обожаю!!! — завопила я, она подошла к кровати и позволила себя обнять.

Я написала Огастусу сообщение, потому что он был в школе.

«Третьего мая ты еще свободен?» ☺

Он немедленно ответил: «Все понял. Уотерс».

Если проживу еще неделю, то узнаю все ненаписанные секреты матери Анны и Тюльпанового Голландца. Я заглянула себе за ворот блузки.

— Подведете — убью, — прошептала я своим легким.

Глава 9

За день до того как лететь в Амстердам, я посетила группу поддержки — впервые после знакомства с Огастусом. Состав пребывающих буквально в сердце Иисуса несколько изменился. Я приехала рано, и вечно сильная Лида со своим аппендикулярным раком пересказывала мне последние новости, пока я ела магазинное печенье с шоколадной крошкой, прислонясь к столу с десертами.

Двенадцатилетний Майкл с лейкемией умер — по словам Лиды, после отчаянной борьбы. Можно подумать, существует другая манера бороться. Остальные пока ходят. Кену после курса облучения ставят «отсутствие признаков рака». «У Лукаса рецидив», — сказала Лида с грустной улыбкой, дернув плечиком, как говорят об алкоголике, который снова запил.

Красивая пухленькая девочка подошла к столу поздороваться с Лидой и представилась мне: «Сьюзен». Я не знала, что у нее, но заметила шрам, идущий вдоль носа до губы и дальше через щеку. Она старалась замазать его косметикой, но только сделала еще заметнее. Я начала немного задыхаться от долгого стояния, но только я сказала: «Пойду присяду», как дверцы лифта открылись и появился Айзек с матерью. Айзек был в темных очках, одной рукой он цеплялся за мать, а другой держал трость.

— Хейзел из группы поддержки, не Моника, — предупредила я, когда он подошел достаточно близко.

Айзек улыбнулся и сказал:

— Привет, Хейзел. Как дела?

— Прекрасно. С тех пор как ты ослеп, я сказочно похорошела.

— Наверняка, — согласился он. Мать подвела его к стулу, поцеловала в макушку и побрела обратно к лифту. Он ощупью опустился на сиденье. Я устроилась рядом.

— А как твои дела?

— Нормально. Отпустили домой, дома вроде лучше. Гас сказал, тебя клали в интенсивную?

— Да, — подтвердила я.

— Фигово, — подытожил он.

— Мне уже гораздо лучше, — заверила я. — Завтра еду с Гасом в Амстердам.

— Знаю. Я в курсе всех твоих новостей, потому что Гас. Не. Способен. Говорить. Ни. О. Чем. Другом.

Я улыбнулась. Патрик откашлялся и сказал:

— Давайте присядем. — Тут он заметил меня: — Хейзел! Как я рад тебя видеть!

Все сели, Патрик принялся рассказывать историю потери своей мошонки, а я, как обычно, обменивалась вздохами с Айзеком, жалея всех в этом подвале, а заодно и за его пределами, перестав слушать разговор и сосредоточившись на своей боли и удушье. Мир живет своей жизнью, даже если я участвую в этом вполсилы. Из задумчивости меня вывело произнесенное кем-то мое имя.

Говорила Лида Сильная, Лида в Ремиссии, светловолосая, налитая, крепкая Лида, которая выступает за свою школу в соревнованиях по плаванию. Лида, потерявшая только аппендикс, произнесла мое имя, сказав:

— Хейзел меня ну так вдохновляет! Она не сдается, она продолжает бороться. Просыпается каждое утро и начинает борьбу не жалуясь. Она такая сильная, намного сильнее меня. Хотела бы я иметь такую силу!

— Хейзел! — сказал Патрик. — Что ты чувствуешь при этих словах?

Я пожала плечами и посмотрела на Лиду:

— Хоть сейчас отдам тебе свою силу в обмен на твою ремиссию.

Едва я договорила, мне сразу стало стыдно.

— По-моему, Лида имела в виду другое, — сказал Патрик. — Я думаю, она…

Но я уже перестала слушать.

Помолившись за живых и выслушав бесконечную литанию мертвых (с Майклом в самом конце), мы взялись за руки и сказали:

— Жить сегодня, как в лучший в жизни день!

Лида тут же подбежала ко мне, переполняемая извинениями и объяснениями, но я отмахнулась:

— Все в порядке. — И добавила, обращаясь к Айзеку: — Хочешь проводить меня наверх?

Он взял меня под руку, и я пошла с ним к лифту, радуясь, что нашла предлог не подниматься по лестнице. Я почти дошла до лифта, когда увидела его мать, стоявшую в уголке Буквального Сердца.

— Я тут, — сказала она Айзеку.

Он переключился с моей руки на мамину и спросил:

— Хочешь к нам в гости?

— С удовольствием, — согласилась я. Мне было очень его жаль. Терпеть не могу, когда люди относятся ко мне сочувственно, но ничего не могла с собой поделать: я очень сочувствовала Айзеку.

Айзек жил в маленьком частном доме в Меридиан-Хиллз рядом со своей дорогой частной школой. Мы сели в гостиной, его мать ушла в кухню готовить ужин, и Айзек спросил, не хочу ли я сыграть.

— Давай, — сказала я. Он попросил пульт, я подала, и он включил телевизор и подключенный к нему компьютер. Телеэкран остался черным, но через несколько секунд оттуда раздался низкий голос.

— «Дезинформация», — послышался голос. — Один игрок или два?