Синяки на душе - Франсуаза Саган

– Тебе тоже надоело это ужасное место, – сказала Элеонора. – Послушай, я сейчас читаю «Пиквика» как раз там, где он с друзьями оказался на поле сражений, когда там шли маневры. По-моему, в жизни не читала ничего более забавного.

А так как он смотрел на нее, все еще ошалелый от ветра, злости и изумления, она похлопала ладонью по подушке рядом с собой и, указав пальцем нужный абзац, чуть не силой заставила его улечься рядом. Он не читал «Пиквика», и, когда сердце у него перестало колотиться и успокоилось, когда он стал способен воспринимать фразы, которые она читала тихим, прерывающимся от смеха голосом, дело кончилось тем, что он тоже стал смеяться, совершенно расслабился, удобно улегшись около нее, и так провел чуть ли не самые лучшие часы в своей жизни. К пяти вечера им захотелось есть, и Себастьян, которому в тот день, по-видимому, не очень хотелось изображать из себя импресарио, приготовил спагетти.

Может показаться странным, что я начинаю главу с «nota bene», но одна вещь беспокоит меня со вчерашнего вечера, и я все время о ней думаю: почему во всех детективных романах, где есть преследуемый, который отказывается от услуг, любезно предложенных уличной проституткой, обычно написано: «Он оттолкнул ее»? И каждый раз она, бедняга, его оскорбляет. Проститутки так обидчивы и так хвастливы; возможно, мужчины считают, что если они отказывают (в деньгах или постели) женщинам, для которых это является работой (в большинстве случаев, думаю, довольно тягостной), то эти последние должны принимать на себя чью-то злобу, раздражение, скверное расположение духа? Я не понимаю этого. Во всяком случае, я уже говорила – это проблема второстепенная, но увлекательная. Хотя второстепенная ли – не уверена. Мне кажется, что мужчинам страшно нравится, когда их хотят, все равно кто и почему, даже если это угрожает их кошельку. Женщинам, впрочем, тоже. Но для женщин это более естественно: все-таки они остаются, что бы там ни говорили и ни делали, «объектом»; объект – это нечто спокойное, практически неуязвимое, тем более неуязвимое, что оно не является нападающей стороной. Но эти взрослые дети мужского пола, наши повелители, наши Самсоны, у которых отобрали Далил, – ведь очевидно, что мы можем, покорив их сердца, отрезать им волосы и лишить тем самым их силы – я нахожу, что газеты в наше время обращаются с ними скверно. Если я правильно понимаю: а) они зарабатывают деньги, чтобы обеспечить семью, но всегда зарабатывают больше, чем женщины; разве это справедливо? б) на уик-энд они едут куда-нибудь на машине с женой, тремя детьми и собакой, и это не всегда безопасно для женщин; в) они, конечно, занимаются любовью, но, с одной стороны, они и тут считают себя хозяевами положения – см. «Мари-Клер» (Мари-Клер собственной персоной объясняет, как мало значит пол в деловой сфере); г) с другой стороны, если от этого случается «неприятность», кто страдает? Уж, конечно, не они! Это несправедливо по отношению к нам, даже если мы забыли принять таблетку перед тем, как выпить кофе с молоком; д) они обманывают своих жен, они выпивают и, наконец, предпочитают проводить время с друзьями, что является выражением полного презрения к нам; е) они покупают телевизор и имеют неприятную привычку, развалясь в кресле, торчать перед ним, и, хотя мы сами, в большей или меньшей степени, настаивали на покупке, это признак того, что с нами скучно. А ведь хотят от них не так уж много: не играть мужчину в жизни, а быть им на самом деле, иногда обратить внимание на новое платье, и мы будем любить их еще больше. Что касается представления о том, что мы их поддерживаем, влияем на них – то не настолько, как они рассчитывают. Вот уже две тысячи лет, даже если они родились тридцать лет назад, они притесняют нас, мешают нам заниматься настоящим делом, и, очевидно, пришло время платить. В равной степени презрение и насмешку вызывает у меня хвастовство у тех мужчин, которые – случай довольно известный – скучают с женщинами вообще, и днем, и ночью, и хочу добавить, что порой, особенно в последнее время, робкие, полные растерянности жалобы мужчин начинают меня утомлять. Ах, эта чрезмерная страсть к обобщениям! А разве можно жить с мужчиной, который считает, что у вас должна быть такая же зарплата, что и у него, тем более с таким, который представляет собой символ пресловутой борьбы за женско-мужские права, навязшей у нас в ушах. К данному сюжету можно вспомнить множество комических персонажей – бог свидетель, их полно, куда ни посмотри, и так досадно, а точнее, глупо, когда под прикрытием всяких абстрактных теорий двое людей, связанных до того момента вполне конкретными узами, пускаются в дискуссии, бесцельные и пустые.

Впрочем, что я говорю? Или мужчина и женщина интеллектуально дополняют друг друга и могут поговорить о том, почему кому-то из них понравилась та или иная статья в газете, какие-нибудь стихи, музыка или, к примеру, лошадь, чтобы закончить аккорд (и боже мой, как странно, после нескольких лет совместного житья еще что-то хотеть сказать друг другу!), или в их отношениях нет ничего, кроме страсти. «Где ты? Что ты делаешь? Я больше не люблю тебя. Я люблю тебя. Я ухожу. Я остаюсь». И вот к чему приводят эти теории: человечество как вид разделилось надвое в вопросе примирения, объединения и установления равенства полов, тогда как известно, что это невозможно – всегда найдутся женщины и мужчины, которые выпадают из общего уровня, потому что они сильнее или слабее других – в общем, все это ужасная ерунда. Я видела мужланов, которых любили глубоко чувствующие женщины, жестоких женщин, которых любили кроткие мужчины, и т. д. Мне всегда казалось, что понятие равенства полов – непригодно: разумеется, когда это не касается зарплаты и дискриминации, называемой расовой, которая существует и будет существовать, боюсь, еще долгое время. Любые отношения между людьми основываются на глубоком неравенстве, к тому же неравенстве бесполом, которое наиболее точно и жестоко охарактеризовал, как мне кажется, Хаксли: «В любви всегда есть тот, кто любит, и тот, кто позволяет себя любить», и если принять эту безжалостную истину, то приходится понять, что дело не в равенстве полов. Множество умных и искренних женщин попадаются на это. Истина в том, что супружеские пары, люди как таковые, все их великое множество, совершенно отупели из-за того образа жизни, который для этого как раз и предназначен – сделать их тупыми, даже если они сами и не хотели такого, они все равно к этому придут. И тут, пользуясь методом отвлекающего маневра, выходят из положения, списывая на разницу полов распад семьи. В конце концов, у мужчины или женщины, которые возвращаются с работы домой, разве есть какие-нибудь другие желания, кроме поесть, попить и лечь спать? Разве что в первый год совместного житья… (Извращают также решительное отрицание брака среди молодого поколения, весьма развитого, с моей точки зрения, отрицание вполне мотивированное, ибо это отказ от будущего, которого ни один человек не пожелает себе от всего сердца.) Ах, как часто мы слышим жалобы наших шумных сорокалетних: «Ах, нет, нет, пляжи больше не пляжи! Нет больше отдыха на природе! Нет больше свободы!» А предложи им снова стать юными, вы что думаете, они выберут путь, по которому идут их дети? Это показалось бы им невыносимым. Они попросят перемотать пленку на том магнитофоне, который называется жизнью, и снова пойдут туда, где уже были. Не от отсутствия любознательности или пристрастия делать то, что велят, а от глубочайшего страха перед будущим, которое ничего хорошего не обещает. И тогда – снова метод отвлекающего маневра – они говорят, что молодому поколению нравится насилие, что они не хотят создавать ничего нового вместо того-то и того-то… и что даже любовь их не привлекает. Мне, однако, приходилось видеть людей, очень молодых, глубоко чувствующих, чрезвычайно романтических, которые не согласились бы, например, с таким утверждением: «Чувства, позвольте вам заметить, были у нашего поколения, это я читала Бальзака и классиков, а мой сын если и плачет в постели, так только потому, что какая-нибудь потаскушка, которая, правда, послала подальше всех его приятелей, подложила ему свинью». Об эротике: «Эти бедные дети не знают, что это такое, другое дело мы, помнишь, Артюр, когда нам было по двадцать пять, мы не скучали друг с другом?» Надо все-таки вложить себе в мозги, дорогие буржуа всех возрастов и всех слоев общества (когда дело касается любви, французы, памятуя о своем блистательном прошлом, становятся националистами в десять раз большими, чем любой другой народ), так вот, надо отдавать себе отчет, что любовь двадцатилетних – это не только трение одного эпидермиса о другой. Надо наконец усвоить себе, что этим волчатам точно так же нужна внутренняя жизнь, они тоже хотят тепла и поэзии, может быть, они осуществляют эти желания, бросаясь в постель быстрее, чем во времена старших поколений, но властвуют они над ними точно так же.