Хороните своих мертвецов - Луиза Пенни

Не тому человеку доверили они свои семейные ценности, которые хранились и ценились на протяжении поколений при коммунистическом правлении. Этот человек тогда еще не был Отшельником, он тогда был человеком, имевшим план. План обворовать их. Но украл больше, чем старинные вещи и произведения искусства. Он украл надежду, украл веру.

Может быть, он обокрал также Рора и Ханну Парра? И они нашли его?

Может быть, они убили его?

Кароль Жильбер вышла, и в сарае остались двое мужчин.

– Зачем вы едете в домик?

Этот человек-танк и в самом деле шел напролом.

– Просто любопытно. У вас какие-то возражения?

Они изучали друг друга.

– Вы приехали, чтобы затеять тут бучу?

– Я приехал сюда, чтобы отдохнуть. Проехаться по лесу – только и всего. Если вы не поторопитесь, то будет поздно.

Надевая на шерстяную шапочку шлем и садясь в седло, Бовуар спрашивал себя: не в этом ли и состояла цель Парры? Он нажал рукоятку газа. Может быть, Парра намеренно не спешил, надеясь, что инспектор застрянет в лесу после наступления темноты?

Нет, решил Бовуар. Для Парры это слишком тонко. Этот человек бил своих врагов по голове. Именно так и умер Отшельник.

Махнув рукой, Бовуар понесся прочь, чувствуя, как вибрирует под ним мощный мотор. За прошедшее десятилетие он много раз садился на мотосани. Но это было до того, как он оказался в отделе по расследованию убийств. Ему нравилось кататься. Шум, мощь, свобода. Мороз щиплет, снег летит в лицо. Его телу, защищенному от холода костюмом, было уютно и тепло, может быть, слишком тепло. Он даже вспотел.

Бовуар положил машину в вираж, чувствуя, как она слушается его. Но что-то было иначе.

Что-то было не так.

Не с машиной – с ним. Знакомая боль в брюшине.

С чего бы? Он ведь просто сидит на снегоходе, не занимается никакой работой.

Он двигался по узкой тропе в лес. Без листвы лес казался холодным и голым. Тени были резкими и длинными, как и боль у него в животе, сбоку, отдававшаяся в паху.

Бовуар глубоко вздохнул, но боль только усилилась.

Наконец он вынужден был остановиться.

Переключился на нейтральную передачу и рухнул вперед, держась за ручки снегохода. Голова его упала на руки. Он пытался сосредоточиться на вибрации двигателя, на этом успокаивающем, глубоком, предсказуемом, цивилизованном звуке. Но его мир сузился до единственного ощущения.

Боль.

Мучительная, знакомая боль. Он уже думал, что избавился от нее навсегда, но она снова нашла его в зимнем лесу, на который опускались сумерки.

Закрыв глаза, Бовуар сосредоточился на дыхании. Долгое расслабленное дыхание. Вдох. Выдох.

Насколько серьезна эта ошибка? Еще час, может, чуть больше, и в лесу наступит темнота. Кто-нибудь поднимет тревогу? Кто-нибудь хватится его? Или Рор Парра просто уйдет домой? Или Кароль Жильбер просто запрет дверь и подбросит еще одно полено в камин?

Потом он почувствовал чью-то руку у себя на лице и дернул головой. Но рука удержала его. Не жестко, но уверенно. Бовуар разлепил веки и увидел перед собой чьи-то ярко-голубые глаза.

– Не шевелитесь, лежите спокойно.

Человек был стар. Лицо его избороздили морщины, но глаза смотрели проницательно. Его голая рука, начавшая с лица Бовуара, теперь проскользнула под шарф и воротник водолазки, нащупала пульс Бовуара.

– Ш-ш-ш, – сказал человек, и Бовуар подчинился.

Он знал, кто это. Винсент Жильбер. Доктор Жильбер.

Этот мерзавец.

Но Гамаш, Мирна, Старик Мюнден и другие говорили, что он еще и святой.

Бовуар не понимал их. Когда они расследовали убийство Отшельника, этот человек показался ему мерзавцем.

– Идемте со мной.

Жильбер вытащил ключи зажигания, обнял Бовуара своими длинными руками и помог ему слезть с машины. Вдвоем они медленно пошли по тропинке. Бовуар время от времени останавливался перевести дыхание. Один раз его вырвало. Жильбер снял с себя шарф, отер Бовуару лицо, подождал. Подождал на снегу и холоде, пока Бовуар не обрел способность идти дальше. Они неторопливо, молча двинулись глубже в лес, и Бовуар тяжело опирался на высокого пожилого мерзавца.

Закрыв глаза, инспектор сосредоточился на том, чтобы переставлять непослушные ноги. Он чувствовал, как боль распространяется по всему телу, но еще ощущал поцелуи снежинок в лицо и пытался думать об этом. Затем ощущения изменились. Снег перестал касаться его лица, и он услышал собственные шаги по дереву.

Они были в лесном домике. Он чуть не заплакал от усталости и облегчения.

Когда они вошли в дом, он открыл глаза и увидел в тысяче миль от себя комнату с кроватью, а на ней – теплое пуховое одеяло и мягкие подушки.

Бовуару хотелось одного – пересечь комнату, которая показалась ему гораздо больше, чем он помнил, и рухнуть на кровать в дальнем углу.

– Почти добрались, – прошептал доктор Жильбер.

Бовуар уставился на кровать, усилием воли заставляя ее приблизиться, пока они с Жильбером двигались к ней по дощатому полу. И вот наконец… дошли.

Доктор Жильбер посадил его на кровать, и Бовуар согнулся чуть ли не пополам, его голова стремилась к подушке, но доктор поддерживал его в сидячем положении, снимая с него одежду.

И только закончив с этим, он позволил Бовуару медленно опуститься. Голова инспектора коснулась подушки, он почувствовал, как на него натягивают мягкие простыни и наконец, наконец – пуховое одеяло.

Он провалился в сон, чуя сладковатый аромат кленовых поленьев в очаге, запах домашнего супа, ощущая, как тепло обволакивает его, в то время как за окном все падает снег и сгущается темнота.

Несколько часов спустя Бовуар проснулся и медленно вернулся в сознание. Бок у него болел, словно кто-то лягнул его, но тошнота прошла. В кровать была положена бутыль с горячей водой, и он понял, что прижимает ее к себе, складывается калачиком вокруг нее.

Сонный, ленивый, он лежал в кровати, и комната постепенно приобретала четкие очертания.

Винсент Жильбер сидел в большом кресле у огня. Он читал книгу, рядом с ним на столике стоял стакан с красным вином, его ноги в тапочках покоились на подушечке.

Комната показалась Бовуару одновременно знакомой и иной.

Стены по-прежнему были бревенчатые, окна и очаг не изменились. По полу были разбросаны коврики, но уже не те изящные восточные коврики ручной работы, что были у Отшельника. Это были лоскутные коврики, тоже домашнего изготовления, только этот дом находился гораздо ближе.

На стенах висело несколько картин, но не шедевры, собранные Отшельником и спрятанные здесь. Их место заняли скромные картины квебекских художников. Милые, но, вероятно, не столь впечатляющие.

Стакан доктора Жильбера был похож на все прочие стаканы, а не на хрустальные, найденные здесь после убийства.

Самые существенные изменения произошли там, где у Отшельника был канделябр из золота, серебра и тончайшего фарфора. На этом месте у доктора Жильбера висела лампа. Электрическая лампа. А на столике рядом с Жильбером Бовуар увидел телефон.

Сюда, в лес, было проведено электричество для освещения лесного домика.

Потом Бовуар вспомнил, зачем он совершил это путешествие.

Чтобы еще раз увидеть место, где было совершено убийство. Он посмотрел на дверь и увидел перед ней еще один коврик – ровно на том месте, где было кровавое пятно. Возможно, оно до сих пор там оставалось.

Смерть пришла в этот маленький лесной домик, но в чьем обличье? В обличье Оливье или кого-то другого. А что двигало убийцей? Как учил их старший инспектор Гамаш, убийство – это вовсе не пистолет, не нож и не удар по голове; убийство – это то, что управляет рукой убийцы.

Что отобрало жизнь у Отшельника? Корысть, как утверждала прокуратура и Гамаш? Или что-то еще? Страх? Ярость? Месть? Ревность?

Сокровища, обнаруженные здесь, были весьма примечательной, но вовсе не самой поразительной стороной дела. Этот лесной домик предъявил еще кое-что, вызывающее гораздо более сильное беспокойство.

Слово, вплетенное в паутину. В углу домика, где темнота была самой густой.

«Воо».

Это же слово было вырезано – не очень четко – на окровавленной деревяшке. Она выпала из руки мертвеца и оказалась под кроватью, словно спряталась там. Коротенькое слово на дереве. «Воо».

Но что оно означало?

Вырезал ли это слово сам Отшельник?

Это казалось маловероятным, поскольку он был выдающимся резчиком, а деревяшка с «Воо» была примитивной поделкой.

Прокурор пришел к выводу, что Оливье вплел слово «Воо» в паутину и вырезал его на деревяшке как часть кампании по устрашению Отшельника, с целью удержать его в лесном домике. И Оливье в конечном счете признал, что именно это и было его целью: убедить старика, будто окружающий мир опасен для него. Будто он полон демонов и фурий. А также ужасных, ужасных существ.

«Хаос наступает, старичок», – прошептал Отшельник Оливье в последний вечер своей жизни. Оливье хорошо делал свое дело. Отшельник был сильно и по-настоящему испуган.