Семнадцатая жена - Дион Страда

Мина стала спускаться к выходу, на свежий воздух, смыть потоками ночного ветра жуткое наваждение. Блуждая по застенкам оперы, она натыкалась на стены, двери, людей, ей кричали в спину, пытались что-то объяснить, куда-то не пускали, но девушка была не в себе. Все пять чувств отказались работать, словно их и не было никогда, только широко раскрытые глаза смотрели в пустоту, видя пред собой лишь жгущий душу янтарь.

Наконец Мина очутилась в огромном, блистающем золотом и всеми оттенками мрамора вестибюле, где её подхватила взбудораженная толпа и закружила в водовороте. Бессильную девушку людским потоком швыряло из одного угла к другому, пока не вынесло в роскошное Большое фойе. Люди восторженно кричали, десятки журналистов всполохамивспышек фотоаппаратов, отражавшимися во всех зеркалах, слепили друг друга, словно в помещении взрывали десятки петард и жгли бенгальские огни, по расписному потолку плясали херувимы и музы, выхватывая друг у друга и раскидывая по галерее золотые лиры. С противоположного конца фойе раздался гвалт ликующих голосов и новый залп фотовспышек. Толпа, издав утробный гул умирающего слона, развернулась и хлынула к Ротонде императора, а девушкувыбросило как обломок кораблекрушения в Зеркальный салон.

Подняв рассеянный взор, Мина с внезапно резкой и болезненной внимательностью стала изучать отражение утекавшей толпы, однообразной в пёстрой моде своей одежды, восхищёнными жестами и громкими криками продолжавшей обсуждать концерт, пока, переведя взгляд, наконец, не заметила в зеркале себя, уставшую и потерянную.

На неё смотрела девушка, полностью соответствующая определению «симпатичная». Правильный овал лица обрамляли короткие каштановые волосы, и если на макушке они лежали спокойно, слегка закрывая ровный лоб, прорезанный двумя глубокими морщинами, то по бокам топорщились как наэлектризованные. Светло-карие глаза, словно выцветшее дерево столешницы, притягивали своей глубиной и одновременно пугали отстранённой тоской, мелькавшей во взгляде, даже когда красивый рот под прямым маленьким носом улыбался или смеялся.

***

Мина не знала, чем притягивал её Виктор. Она засыпала под его разговоры о природе и моллюсках, а он боялся высоты и побаивался замкнутых пространств, лишь пару раз расспросив девушку, не знает ли она местных пещер. Парень не подходил не только под её представление об идеальном мужчине, но и о мужчине вообще. Спокойный, скромный и тихий, но при этом добрый и всегда улыбающийся, возможно он принёс в холодную и пустующую жизнь Мины тепло и уют, которых так не хватало ей во всех скитаниях по заброшенным зданиям, где только ветер и дремавшие летучие мыши заполняли пространство высоких потолков. Встреча с Виктором и стала итогом одного из таких долгих и утомительных путешествий по смрадному тоннелю, в конце которого брезжила тонкая полоска света, пробивавшаяся сквозь узкую ржавую решётку, выходившую в крошечный грот, где Виктор пытался совершить своё маленькое научное открытие. Не знала девушка, и почему парень так привязался к ней. Возможно, взамен получаемого тепла, она принесла парню весёлых и сумбурных, неподконтрольных событий, которых ему не хватало на ровной дороге повседневности.

Она, не смотря на свой небольшой рост, выросла у него за спиной, вся чумазая и взъерошенная. Но, невзирая на далеко не самый лучший и выгодный вид, Виктор сразу предложил ей помощь, долго и в запой разговаривал с ней, так что чуть сам не упал в залив при крутом подъёме по взбиравшейся нахрапом в склон тропинке, и уже Мине пришлось его спасать. Так получилось, что первый раз волей случая не стал последним, и после того как парень довёз её до дома, их встречи становились всё более частыми и всё мене случайными. Вместе они провели прекрасные полгода, пока существование девушки не было отравлено мыслью, что она останется в Лапласе навсегда. Бесконечные ссоры с родителями теперь разбавились многозначительными взглядами и частыми намёками, что, наконец, она выбила всю дурь из головы, нашла свою точку опоры, якорь, брошенный ей судьбой, и теперь будет жить нормальной жизнью. Но девушка ненавидела и боялась этой жизни, в ветшающих высотках на берегу лазурного моря или ещё хуже — в одном из уютных домиков на пасторальном побережье. Мину стало раздражать даже косвенное присутствие Виктора, она решила разорвать эту нить, ставшую для неё теперь тяжёлой и неподъёмной цепью, приковавшей её ко всему тому, от чего она пыталась сбежать.

Но судьба грубым и невероятным способом сама оборвала эту нить, кровоточившую после хирургии рока долгие десять лет. А теперь, после отступившего марева, бельмами закрывавшего глаза, Мина почувствовала, как оборванные края нити заныли с новой силой.

***

Неровным шагом девушка вышла из оперы в обнявшую её ночь, скрывавшую расплывающиеся сияющие контуры не спящего города. Понимая, что она не в состоянии добраться до гостиницы, Мина дошла до ещё не убранной летней веранды ближайшего кафе и упала в кресло, словно её придавили столетия боли и пыток. Подошёл улыбающийся официант, расплылся в нескольких банальных комплиментах и подал меню, Мина так и застыла с ним в руках.

За соседним столиком девушка с азиатской внешностью: кругленьким и плоским лицом, короткими и черными, как смоль, волосами и узким разрезом глаз, казавшимися из-за аляповатого и броского макияжа постоянно прищуренными, бешеной тирадой, мешая английский и французский, изливала в камеру впечатления от концерта. Журналистка была перевозбужденной, порой даже заикаясь от потока эмоций. Оператор, совершенно равнодушный, меланхоличного вида мужчина средних лет, сидел со скучающим и несчастным видом. А азиатка продолжала скороговоркой описывать свои впечатления, перейдя от концерта к личности Юлии Девил, а потом к опере, жутким голосом заведя байку о подземном озере. Она уже в пол оборота повернулась к Мине, видимо, желая растормошить её на интервью о впечатлениях, будто ей своих собственных не хватало, как со стороны оперы кафе накрылановая волна гудящих голосов. Все сидевшие рядом мужчины и женщины подскочили, и без разбора оставляя купюры на столе, побежали через улицу, доставая на бегу фотоаппараты и камеры, журналистка вместе со своим оператором сразу оказалась впереди толпы, не смотря на невероятно высокие шпильки.

К парадной лестнице оперы Гарнье подъехали, подрезав вынырнувшие откуда-тоиз боковых улочек два телевизионных фургона, три Роллс-ройса Фантом новой модели, огромных, старомодно квадратных и более черных, чем царившая на улице ночь, поблёскивая хромом в свете фонарей. Двери оперы распахнулись, и по лестнице стала спускаться Юлия Девил, в длинном сером платье, поверх которого было накинуто как всегда чёрное замшевое полупальто. Рассеянным жестом она поправила затянутой в перчатку рукой солнечные очки, и одарила, вмиг собравшуюся, не смотря на все старания организаторов концерта и охраны, толпу плотоядной улыбкой. Тёмные очки смотрелись до смешного неуместными до