Сэндсторм - Лоренс Гоф

– Кто заказывает музыку, тот и платит, – проговорил Свитс.

Дауни был не в том настроении, чтобы спорить. Он бросил на столик несколько монет, поднялся и направился к выходу, стремясь поскорее оказаться на улице. Дауни не переносил аэропорты. Где еще вам продадут пиво с бешеной наценкой, угрюмый официант сунет нечто совершенно несъедобное, а дышать за едой придется керосином? Когда они подошли к машине, Свитс сразу же занял место рядом с водителем, поэтому Мунго не оставалось ничего другого, как расположиться сзади вместе с Дауни. Таксист исподтишка поглядел на Свитса, облаченного в ярко-желтый пиджак, из-под которого выглядывала розовая рубашка, и брюки цвета фруктового мороженого.

– Чего уставился? – буркнул Свитс.

В ответ водитель разразился пышной тирадой, в которой жаловался на затянувшееся ожидание, на скуку и на потерянный заработок.

– Заткнись и поезжай, – велел Дауни и повернулся к Мартину. – Ради всего святого, объясни мне, где Лайам.

– Мы же послали телеграмму.

– Я ее не получал.

– Мы так и поняли, – проговорил Мунго, ерзая на сиденье: ему не хватало места, – когда обнаружили в конверте три билета.

Дауни достал из кармана шоколадный батончик сорвал обертку и сунул шоколадку в рот. Фостер утверждает, что есть шоколад на людях и в таких количествах неприлично. Ну и пусть! И потом, уж лучше растолстеть, чем заработать язву желудка. Между тем Мунго продолжал:

– Все произошло около месяца назад. Мы узнали о новой плантации коки акра в три размером. Она располагалась на склоне холма. Вид был замечательный. – Он покачал головой. – В Колумбии очень красиво. Солнце светит с голубого неба, растения отбрасывают густую тень, земля красноватого оттенка, листья коки шелестят на ветру, переливаются точно посеребренные… Время от времени над лесом взлетает стая попугаев. Ну и гомон тогда поднимается, Джек! – Мунго улыбнулся, не разжимая губ. – Я однажды спросил у Лайама, мол, как он думает, что кричат птицы. – Дауни откусил от шоколадки и вопросительно поглядел на Мартина. – А Лайам ответил: «Они кричат: „Добрый день“».

Дауни медленно жевал, терпеливо ожидая продолжения.

Минуту-другую спустя Мунго произнес:

– На дальнем конце поля стояла деревянная хижина размером с сарай или мастерскую. Я заглянул туда, проверил, что к чему. Там валялись пустые мешки. Ну, для листьев коки. – Он посмотрел на свои руки. – Денек выдался просто чудесный. На небе ни облачка, легкий ветерок. Мы не знали, как нам поступить. Вообще-то нам приказали сжигать все плантации, но эта только-только выросла, так что гореть там особенно было нечему. – Дауни внимательно наблюдал за пальцами Мунго, которые то цеплялись друг за друга, то размыкали объятия. Он уже понял, чем завершится рассказ, начатый с очевидным умыслом издалека. – Вдобавок, мы здорово устали, пока добрались до цели. Ну, пораскинули мозгами и решили, что поставим десяток противопехотных мин и отправимся восвояси.

Размеры мин составляли восемь дюймов в поперечнике и три в высоту. Стандартная процедура установки заключалась в том, что мины размещали по периметру плантации, а те, что оставались, зарывали уже без всякого порядка посреди поля. Если не считать детонаторов, в минах не было ни грамма металла. Просто начиненные взрывчаткой пластиковые корпуса, которые практически невозможно обнаружить металлоискателем. Тот, кто наступал на такую мину, почти сразу лишался ноги, а в джунглях серьезная рана означала медленную, мучительную смерть, если человек в гордом одиночестве, или пулю в голову, если он среди друзей. Первый взрыв обычно сулил крупные премиальные наличными; второй или максимум третий означал полное уничтожение урожая. Дауни вообразил себе, как Лайам О'Брэди, замечтавшись, наступает на мину, гремит взрыв, словно рвется большая хлопушка, и Лайам взлетает над землей, вместо ног у него окровавленные культи, а попугаи на деревьях кричат: «Добрый день! Добрый день!».

– Установка мин заняла у нас где-то с час, – проговорил Мунго. – Лайам работал на дальнем конце поля. Мы с Хьюби, когда закончили, двинулись к нему по краю плантации. Нам оставалось пройти футов, наверно, сто, когда Лайам вошел в ту хижину.

Такси замерло на перекрестке, первым в своем ряду. Водитель дожидался сигнала регулировщика. Мунго посмотрел на прокативший мимо автобус. Люди висели в его дверях, высовывались из окон, некоторые даже ехали на крыше; кое-кто, похоже, держался не за поручень, а за более удачливых пассажиров, которым посчастливилось пробиться в салон. Интересно, как в такой ситуации быть контролеру? Господи, а он-то думал, что в Нью-Йорке много народу!

– И что? – спросил Дауни.

– Он пробыл внутри секунд десять, а потом выбрался наружу – задом, перегнувшись пополам. Мы побежали. Кто-то всадил в Лайама мачете, по самую рукоять; лезвие торчало из спины на добрых два фута. Он повернулся, посмотрел на нас и упал на бок. Помнится, над ним заклубилась пыль, красная пыль… Когда мы добежали, он… – Мунго искоса поглядел на Дауни. Вид у него был как у собаки, которая изодрала в клочья утреннюю газету; он как будто молил Дауни о прощении. Ерунда, мысленно отмахнулся Дауни. Мунго Мартин не из тех, кому требуется утешение. – В хижине, как выяснилось, прятался мальчишка. Он затаился за грудой мешков в углу, вжался в стену, словно хотел продавить ее. Я схватил его за волосы и выволок наружу. Вздувшийся живот, большие карие глаза, рваные брюки, ни рубашки, ни башмаков, белые зубы. Ему было лет восемь, рановато, чтобы начинать жевать коку. Он застал Лайама врасплох; когда очутился на улице и увидел труп в луже крови, то заревел во весь голос. Он, верно, испугался, когда Лайам вошел в хижину, и с дури ткнул своим мачете. Впрочем, какая разница? – Мунго на мгновение задумался, потом изрек: – Что сделано, то сделано, правда?

Полицейский махнул рукой. Такси рванулось вперед.

– Мы заставили его выкопать могилу, глубокую, чин по чину, положили туда Лайама, засыпали и как следует утоптали землю. Потом кинули монетку. – Мунго потер шрам. – Я проиграл, и мне пришлось застрелить маленького гаденыша. Три пули, прямо в сердце. Он умер так быстро, что его душа, должно быть, никак не может сообразить, куда же ей податься.

Дауни сунул в рот остаток шоколадки, облизал пальцы, причмокнул, норовя смягчить для себя впечатление, произведенное рассказом Мунго. Очевидно, где-то впереди произошла авария: движение замедлилось, такси притормозило, судорожно дернулось – раз, другой, третий… Температура на улице была под восемьдесят,[4] на ветер и намека не было. Воздух буквально обжигал внутренности. Мунго надел темные очки с поляризованными стеклами и откинулся на спинку, сложив руки на коленях. Свитс на переднем сиденье тихонько посапывал во сне.

Листья коки шелестели на ветру. Стаи попугаев купались в радуге, что зависла в кобальтовом небе. Лайам О'Брэди вошел в хижину размером с уборную – и выбрался наружу, прижимая руки к животу, в который вонзилось ржавое мачете, каким оказался вооружен маленький восьмилетний индеец…

Дауни тряхнул головой, отгоняя видение. Нет, такого не могло быть, ведь Лайам – не какой-нибудь там сосунок, что вчера из Лэнгли: Лайам разбирался, что к чему… Дауни вздохнул. Нет в мире совершенства! Все сводится к одному: насколько сильно кто-то хочет от тебя избавиться и насколько ты везуч, чтобы пройти по лезвию бритвы и не порезаться. Как ни горько, приходится признать: Лайам погиб, погиб от руки колумбийского молокососа. Хьюби Свитс повернулся к Дауни и потряс того за плечо.

Дауни настолько глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как такси подъехало к музею.

– Шикарное местечко, – одобрил Свитс. – Арендуете или уже прикупили?

– Отель в двух кварталах отсюда. Мы прогуляемся пешком.

– По такой жаре?

– Привыкай, Хьюби.

В потоке транспорта на улице Шари-Каср-эль-Нил образовался просвет, и трое мужчин перебежали на противоположную сторону и двинулись к отелю.

– «Хилтон», – проговорил Свитс. – Пожалуй, это лучше, чем ночевать в лесу.

– Ваш номер на третьем этаже. Окна выходят на реку.

– На какую еще реку?

– На Нил, Хьюби.

– А, ну да, конечно. Какая у нас программа? Немножко отдохнем, а потом отправимся лазать по пирамидам и все такое прочее?

Дауни не ответил. Смерть Лайама была для него не то чтобы сокрушительным, но все же весьма ощутимым ударом, как бы предвещала беду. Они вошли в отель, и вдруг Дауни показалось, что перед ним – холодная, невидимая стена: температура внутри здания была намного ниже той, что стояла на улице.

Дауни помахал коридорному, и мужчины направились к лифтам. В холле кишмя кишели туристы: путеводители, темные очки, красные шеи и лица, – они как будто чего-то ожидали, однако, судя по всему, сами не знали, чего именно. Дауни нажал кнопку лифта и внезапно ощутил на себе чей-то взгляд.