Xирург - Марина Степнова

Они препирались яростно и азартно, словно дети, не поделившие коробку с разноцветным LEGO. Но Хасан оказался упрямее. И голос, вдосталь потоптавшись на его болевом пороге, был вынужден уступить и исчезнуть на пару дней — в ту пору ибн Саббах частенько пытался сообразить: если скорость распространения звука в воздухе при комнатной температуре составляет примерно 1220 км/ч, а голос при столкновении с проблемой, выходящей за пределы его компетенции, отправляется в совещательную командировку в среднем на сорок восемь часов (плюс минус незначительные временные обрезки), значит, Тот, с кем голос консультируется, находится от Земли на примерном расстоянии…

Вы не поверите, но понадобилась куча времени, чтобы эта смешная задача перестала его интересовать. Куча времен и очень много боли.

А голос, разумеется, вернулся. Он всегда возвращался. И дал Хасану добро — тоже, как всегда. Собственно, Хасан и припомнить не мог, чтобы ему хоть раз запретили что-нибудь всерьез. Только на этот раз в протокольной формуле одобрения (пусть будет так, досточтимый Сейид и Даи Кабира, Хасан ибн Саббах, да продлит Аллах твои дни), дебильной и засахаренной, как любая протокольная формула, впервые прозвучала неслыханная прежде Хасаном искра хрустальной иронии. Ты издеваешься что ли? — угрюмо поинтересовался ибн Саббах. Нет, ответил голос. Ни капельки. Ты же сам этого хотел. Так получи.

И получу, настырно сказал Хасан ибн Саббах, чувствуя, как сосет под ложечкой неприятное и незнакомое чувство. Потому что раньше Бог Хасана никогда не смеялся. Никогда.

Зонды.

Зонд анатомический трупный с делениями. Зонд для адаптации концов разорванного слезного канальца левый, правый (комплект). Зонд для аттика. Зонд желудочный для разделения спаек при операциях. Зонд зобный с отверстием. Конический для слезного канала. Зонд маточный. Зонд носовой Воячека пуговчатый. Носовой копьевидный. Зонд ушной Воячека острый. Хирургический желобоватый с пуговкой. Хирургический пуговчатый с ушком. Зонд цилиндрический двухсторонний для слезного канала. Зонды для взятия соскоба.

Ступенька, ступенька, скрип, ступенька. Коридор. Тяжелый запах — Хрипунов подумал, что ТОТ САМЫЙ, но нет — кишащие опарышем кошки на пустыре благоухали сладко и концептуально, словно парфюм Paloma Picasso, а в морге было просто трудно дышать, потому что к сердцу Palomы примешивались жесткие альдегидные ноты смертного страха и формалина. Потом дядя Саша как-то сказал, что единственное, к чему невозможно привыкнуть — это трупный запах. Амундсен говорил то же самое про холод. Хрипунов уже в двенадцать лет знал, что единственное к чему невозможно привыкнуть никогда — это сама жизнь.

Несмотря на внешнюю неказистость (одноэтажный кирпичный домик, по цоколь вбитый в сытную больничную землю и романтично увитый кустами мохнатого боярышника), внутри морг оказался запутанным, ледяным и сложным, как мир. Хрипунов побродил по странным закуткам и молчаливым коридорам, несколько раз зачем-то поднялся и спустился по певучим — в несколько ступенек — лесенкам и, наконец, оказался в просторном предбаннике, который выглядел — в отличие от всего прочего — довольно обжитым. Если, конечно, слово «обжитой» вообще уместно в морге. Во всяком случае, здесь был вполне привычный стол с двумя стульями, совершенно нестрашная кушетка, и вешалка, на которой мирно соседствовали мужской цивильный пиджак и медицинский халат, не слишком, конечно, чистый, но и не заляпанный ничем, вроде крови христианских младенцев и ошметков их же христианских кишок. Взрослого человека, наверно, именно эти простые человеческие вещи и напугали бы больше всего, но Хрипунов вещей никогда не боялся, впрочем, он и до предбанника особенно по поводу морга не рефлексировал. Подумаешь — морг.

Заканчивался предбанник внушительной жестяной дверью, и, поскольку идти больше было некуда, Хрипунов навалился на эту самую дверь цыплячьим плечом и она — с легкостью ночного кошмара — отворилась, и там, за дверью, в полутьме, оказался гигантский, за горизонт уходящий, металлический стол, и с этого стола — сияя ТЕМ САМЫМ прелестным стеариновым лицом — прямо навстречу Хрипунову стремительно села девушка. Голая. И совершенно мертвая. Хрипунов попятился потрясенно, закрываясь рукой, как будто из прозекторской рванулось ему в глаза голодное взлохмаченное пламя, споткнулся о порог и вдруг заорал, натягивая и калеча голосовые связки — страшнее, чем орал от менингита перед своей помойной смертью, но зато впервые за долгие недели разумно и совершенно по-человечески. НЕ ОНА, орал он, НЕ ОНА, НЕ ОНА!!! — пока перепугавшийся дядя Саша не уронил свою упокойницу, которую сам же и посадил на минуточку, чтобы поправить волосы и половчее добраться до черепа (после трепанации скальп аккуратным окровавленным чехлом натягивается на лицо), и не кинулся к Хирпунову, растопырив толстые резиновые пальцы. А тот все орал, закатываясь и тряся головой — НЕ ОНА!!! И это действительно было не она. Просто мертвая девушка. Совсем другая.

Во-первых, через пару дней Хрипунова вчистую выписали из больницы — как заговорившего и не оправдавшего медицинских надежд.

Во-вторых, дядя Саша оказался самым обычным человеком. Лысым, хромым, из морга — но человеком.

В-третьих, Хрипунов, наконец, понял, что вокруг не так. Люди. Они оказались чудовищно, разнообразно и безрадостно некрасивы. Даже хрипуновская мама. Все. Невозможные уроды. Просто Хрипунов этого раньше не замечал.

Кусачки.

Кусачки Дальгрена для взрослых. Кусачки Дальгрена для детей. Кусачки дистальные (безопасные). Кусачки для гемиламинэктомии. Кусачки для первого ребра. Кусачки для сосцевидного отростка (по Янсену). Кусачки Егорова-Фрейдина. Кусачки костные для операций на позвоночнике (для межпозвонковых дисков). Костные для операций на позвоночнике окончатые для скусывания дужек позвонков. Костные для операций на позвоночнике с двойным изгибом. Кусачки нейрохирургические изогнутые по плоскости. Кусачки прямые. Реберные универсальные с изогнутым ножом. Кусачки с полукруглыми губками мощные. Кусачки с прямоугольными губками. Кусачки технические.

Ты можешь задать мне один вопрос о своем будущем. Любой.

Они все зависали на этих словах — почти на несколько минут. Соображали. И всегда — ВСЕ — обдумав и перебрав, как четки, свои убогие желания, просили одно и то же. ВСЕ и ВСЕГДА. Так что Хасану иногда едва хватало терпения дождаться привычной просьбы.

Я хочу увидеть свою смерть.

Хасан утомленно кивал, голос быстренько подкручивал настройки, и следующие несколько минут проходили в священном молчании. Неподвижный Хасан ибн Саббах (колени у подбородка, затылок холодит стена), пыльные световые столбы, тихое стрекотание в воздухе и коленопреклоненный человек, уставивший прямо перед собой выкатившиеся глаза (лоб, усыпанный перловкой ледяного пота, трясущиеся руки, смертный ужас, с которым не справлялось даже жужжащее персидское солнце). Один нервный бедолага так и помер прямо во время сеанса от острой сердечной недостаточности, и последней картинкой, которую он успел увидеть, был он сам, падающий головой в ноги невозмутимого Хасана ибн Саббаха. Когерентность смерти — раздумчиво отметил голос. Неплохое название для романа.

Другие выживали, хотя многих приходилось лупить по щекам и окатывать драгоценной водой, чтобы вложить в потрясенную голову самую главную истину — все в этом мире коловратно, парень, придешь через год — мультик может оказаться совсем с другим сюжетом, ибо все в руках Хасана ибн Саббаха, великого и всемогущего, так готов ли ты стать его верным фидаином? Кто бы сомневался. А теперь пошел в распоряжение Исама, пес. Увидимся через год.

И они служили. Рабски, беспрекословно, фанатично, неслыханно, с огоньком. Как никто никогда и никому не служил на этой земле. Ни за какие мыслимые почести и блага. Чтобы раз в год, дрожа, прийти в дом Хасана ибн Саббаха и увидеть там свою смерть. Увидеть. И не умереть.

Лопатка Буяльского для оттеснения внутренностей. Лопатка роговичная для инородных тел желобчатая. Лопаточка для разделения тканей.

В морге было все по-другому. Сперва Хрипунов заскакивал туда пару раз в неделю — посидеть в предбаннике, степенно раскачивая тощими ногами в растоптанных сандалетах и попить с дядей Сашей чаю с хрупкими пожилыми баранками. Все равно делать нечего — каникулы же. Иногда предбанник оказывался пустым. Тогда Хрипунов шустро обшарив морг (который с каждым разом становился все меньше, все теснее и все привычнее), возвращался к жестяной двери и тихонько, как дворняжка, скреб ее передними лапами, мечтая, что дядя Саша не просто выйдет через минуту, волоча ногу и привычно горбясь, а пригласит Хрипунова туда, внутрь, к жуткому столу, на котором, по хрипуновскому разумению, все еще сидела, раскинув по плечам рыжеватые волосы, девушка с круглой желтой грудью (остального Хрипунов не разглядел) и удивительным лицом. Твердым, неподвижным и идеально прекрасным. Не то что у живых.