Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном - Сборник

Подсудимый инженер-подполковник Данзас на вопросы комиссии объяснил следующее: о всем предшествовавшем до 27-го января он ничего не знал, бывая редко у Александра Сергеевича Пушкина, от него ничего о сношениях его с бароном Геккерном не слыхал; 27-го января в 1-м часу пополудни встретил его Пушкин на Цепном мосту, что близ Летнего сада, остановил и предложил ему быть свидетелем разговора, который он должен был иметь с виконтом д’Аршиаком; не предугадывая никаких важных последствий, а тем менее дуэли, он сел в его сани и отправился с ним, во время пути он с ним разговаривал о предметах посторонних с совершенным хладнокровием. Прибыв к г-ну д’Аршиаку, жившему в доме французского посольства, г-н Пушкин начал объяснение свое у г-на д’Аршиака следующим: получив письма от неизвестного, в коих виновником почитал нидерландского посланника, и узнав о распространившихся в свете нелепых слухах, касающихся до чести жены его, он в ноябре месяце вызывал на дуэль г-на поручика Геккерна, на которого публика указывала, но когда Геккерн предложил жениться на свояченице Пушкина, тогда, отступив от поединка, он, однако ж, непременным условием требовал от Геккерна, чтоб не было никаких сношений между двумя семействами. Невзирая на сие, г-да Геккерны даже после свадьбы не переставали дерзким обхождением с женой его, с которой встречались только в свете, давать повод к усилению мнения, поносительного как для его чести, так и для чести его жены. Дабы положить сему конец, он написал 26-го января письмо к нидерландскому посланнику, бывшее причиной вызова г-на Геккерна. За сим Пушкин собственно для его сведения прочел собственноручную копию с помянутого письма, которое, вероятно, было уже известно секунданту г-на Геккерна; более же он ничего ни прежде, ни после от Пушкина не слыхал; других же доказательств к подтверждению он от него не требовал, потому что, знав его всегда за человека справедливого, он словам его поверил. Тут он только узнал, что дело шло о дуэли и что вызов был со стороны Геккерна.

Объяснив все причины неудовольствия, Пушкин встал и сказал г-ну д’Аршиаку, что он предоставляет ему как секунданту своему сговориться с ним, д’Аршиаком, изъявив твердую волю, чтобы дело непременно было кончено того же дня. Г-н д’Аршиак спросил его при Пушкине, согласен ли он принять на себя обязанность секунданта. После такого неожиданного предложения со стороны Пушкина, сделанного при секунданте с противной стороны, он не мог отказаться от соучастия, тем более что г-н Пушкин был с детства его товарищем и приятелем; к тому же он имел намерение и надежду, хотя весьма слабую, к примирению. После ухода Пушкина первый вопрос его был г-ну д’Аршиаку, нет ли средств окончить дело миролюбно. Г-н д’Аршиак, представитель почитавшего себя обиженным г-на Геккерна, вызвавшего Пушкина на дуэль, решительно отвечал, что никаких средств нет к примирению. И за сим предложил ему постановить следующие условия: приехать соперникам в начале 5 часа пополудни за Комендантскую дачу и стреляться там на пистолетах. Расстояние между соперниками назначить 20 шагов, с тем, чтобы каждый мог делать пять шагов и подойти к барьеру. Никому не давать преимущество первого выстрела, но чтобы каждый дал по одному выстрелу, когда угодно, на означенных пяти шагах до барьера, наблюдая, чтобы каждый стрелял друг в друга в одинаковом расстоянии, а в случае промахов с обеих сторон начинать же на тех же условиях. К сим условиям г-н д’Аршиак присовокупил не допускать никаких объяснений между противниками, но он возразил, что согласен, что во избежание новых каких-либо распрей не дозволить им самим объясняться, но, имея еще в виду не упускать случая к примирению, он предложил, со своей стороны, чтобы в случае малейшей возможности секунданты могли объясняться за них.

По окончании разговора его с г-ном д’Аршиаком он отправился к Пушкину, который тотчас послал за пистолетами, по словам его, на сей предмет уже купленными; в исходе 4-го часа они отправились на место дуэли, куда и прибыли почти в одно время с противниками. Г-н д’Аршиак тотчас приступил к измерению расстояния, за сим ему ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Барьер означен был шинелями секундантов. Потом г-н д’Аршиак и он зарядили каждый свою пару пистолетов и вручили по одному противникам, они по его знаку тотчас начали сходиться. Г-н Геккерн, не доходя шага до барьера, выстрелил и ранил Пушкина, который упал у своего барьера; они бросились к нему на помощь, но Геккерн остановлен был словами Пушкина, которой сказал по-французски: «Подождите, я чувствую в себе довольно силы, чтоб сделать свой выстрел». Г-н Геккерн после сего стал на свое место правым боком вперед и прикрыв рукой грудь. Так как пистолет Пушкина при падении его забился снегом, он подал ему другой.

Пушкин, опершись левой рукой на снег, выстрелил; когда раненый в руку Геккерн упал, тогда Пушкин бросил свой пистолет в сторону, сказав: «Браво». Видя опасность раны Пушкина, он и д’Аршиак обратили на него все внимание, усадили его в сани, в коих довезли до Комендантской дачи расстоянием с полверсты от места дуэли, а оттуда в карете довез он его к нему на квартиру, оттуда немедленно отправился искать медиков.

Быв сам неожиданно взят Пушкиным, он ни о каких других свидетелях и участниках не знает, равно и письменных удостоверений представить не может.

Впоследствии инженер-подполковник Данзас в рапорте от 14-го февраля с представлением копии с письма камергера Пушкина к графу д’Аршиаку от 27-го января между 9 и 10 часами утра, доносит, что содержание оного письма ясно доказывает, что утром, в самый день поединка, Пушкин не имел еще секунданта, полагает, что сие может служить к подтверждению показаний его, что он предварительно до встречи с Пушкиным 27-го января ни о чем не знал; он счел необходимым представить сию копию в комиссию для сведения к пояснению обстоятельств, касающихся до выбора секунданта со стороны Пушкина, прибавил еще о сказанном ему г-ном д’Аршиаком после дуэли, то есть, что Пушкин накануне несчастного дня у графини Разумовской на бале предложил г-ну Мегенсу, находящемуся при английском посольстве, быть свидетелем с его стороны, но что сей последний отказался, сообщает предложение Пушкина г-ну Мегенсу письмо его к графу д’Аршиаку и некоторые темные выражения в его разговоре с ним, когда они ехали на место поединка, он не иначе может пояснить намерения покойного, как тем, что по известному ему и всем, знавшим его коротко, высокому благородству души его, он не хотел вовлечь в ответственность по своему собственному делу никого из соотечественников, и только тогда, когда вынужден был к тому противниками, он решился, наконец, искать его как товарища и друга с детства, на самоотвержение которого он имел более права считать.

После всего, что он услышал у графа д’Аршиака, из слов Пушкина, хотя вызов был со стороны г-на Геккерна, он не мог не почитать избравшего его в свидетели тяжко оскорбленным в том, что человек ценит дороже всего в мире – в чести жены и собственной, оставить его в сем положении показалось ему невозможным, он решился принять на себя обязанность секунданта.

Подсудимый поручик барон г-н Геккерн противу объяснения подсудимого инженер-подполковника Данзаса объяснил, что ему неизвестно, кто писал к г-ну Пушкину безымянное письмо в ноябре месяце 1836 года и кто виновник оного, слухов нелепых, касающихся до чести жены его, он никаких не распространял и не согласен с тем, что он уклонился от дуэли предложением его жениться на его свояченице, что даже подтверждает письмо г-на Пушкина к графу д’Аршиаку где он говорит, прошу свидетелей сего дела смотреть на сей вызов как недействительный, узнавши стороной, что барон Геккерн, решился жениться на девице Гончаровой после дуэли, что же касается до его обращения с г-жой Пушкиной, не имея никаких условий для семейных их сношений, он думал, что был в обязанности кланяться и говорить с нею при встрече в обществе, как и с другими дамами, тем более что муж прислал ее к нему в дом на его свадьбу, что, по мнению его, вовсе не означало, что все их сношения должны были прекратиться; к тому еще присовокупил, что обращение его с нею заключалось в одних только учтивостях, точно так, как выше сказано, и не могло дать повода к усилению поносительного для чести обоих слухов и написать 26-го января письмо к нидерландскому посланнику.

По формулярным и кондуитным спискам показано подсудимым, [что] инженер-подполковнику Данзасу от роду 37 лет, из дворян, сын генерал-майора, в службу поступил из Императорского царскосельского лицея прапорщиком 1817 года ноября 7-го, подпоручиком 1819 апреля 26-го, поручиком 1823 декабря 2-го, штабс-капитаном 1828 января 1-го, капитаном 1829 августа 30-го, подполковником 1836 января 28-го, в походах и домовых отпусках находился, в штрафах не бывал, к повышению чина всегда аттестовался, имеет ордена Св. Владимира 4-й степени с бантом и серебряные медали, в память походов против персиан 1826, 1827 и 1828 и за Турецкую войну 1828 и 1829 годов установленные, и золотую полусаблю с надписью «За храбрость». Поручику барону Геккерну от роду 25 лет, из воспитанников французского Королевского военного училища Сант-Сир, при вступлении в службу корнетом 1834 февраля 8-го на верноподданство России не присягал, поручиком 1836 января 28-го, в походах, домовых отпусках, штрафах и арестах не бывал, к повышению чина аттестовался достойным.