Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн

доносились голоса раздраженных непредвиденной

задержкой учителей, а время, волшебное собственное время, бездарно текло, как песок

между пальцев…

Насонов встал и зажег свет, снова сел и уставился невидящим взглядом в

раскрытый «Огонек» с очередной перестроечной острой статьей. Он не знал, что и думать: плюнуть на все, закрыть кабинет и отправиться домой, или продолжать тупо ожидать

неизвестно чего, теряя последние крохи самоуважения.

Вот такое, или примерно такое, было у него настроение, когда гости, наконец, появились в школе.

Группа хорошо одетых людей, войдя в кабинет истории, увидела сидящего за

учительским столом и что-то сосредоточенно пишущего немолодого человека. Старший

из гостей, удивленный тем, что их подчеркнуто не замечают, выдвинулся вперед и, нависая над Насоновым, резко спросил, распространяя вокруг запах дорогого алкоголя:

— Кто вы такой и почему здесь сидите, представьтесь!

Насонов сделал вид, будто только сейчас заметил вошедших, и покладисто, но не

вставая при этом, доверительно промолвил:

— Честно говоря, зачем я здесь сижу после окончания своего рабочего времени, голодный, — сам не знаю… — задумчиво протянул он, — видите ли, нас предупредили, что в

первой половине дня должны с проверкой приехать какие-то тузы из Киева, но вот уж и

день подошел к концу, а их все нет и нет, совсем заждались. Наверное, пьянствуют где-то…

35

— Кстати, уважаемый, — продолжил он, — я здесь учитель, можно сказать, хозяин

этого кабинета, а представляются обычно сначала гости… Так кто же вы, товарищ?

Голос ответственного работника загремел металлом:

— Я Федор Кузьмич Храпов, заведующий сектором среднего образования отдела

науки Центрального Комитета Компартии Украины! — рявкнул он.

— Рад за вас, вы хорошо устроились, — мягко заметил Насонов, и только теперь

поднявшись, нарочито угодливо произнес:

— Весьма рад знакомству, учитель истории Александр Абрамович Насонов, к вашим

услугам!

Понимая, что попал в глупую ситуацию, и желая спасти положение, столичный

чиновник мигом изменил тон:

— Ну вы и… орешек! — как бы принимая происшедшее за шутку, умиротворяюще

зарокотал он, — недаром мне говорили: этот парень за словом не постоит, не даст себе

наступить на хвост, ну и молодчина же вы, хвалю! Будем знакомы!

Присутствующие, стряхнув с себя тягостное ощущение, облегченно вздохнули.

Молодцы, киевляне, тонко чувствуют такие вещи…

***

Расцвет производственной деятельности Насонова на новом месте работы можно

отнести ко времени, когда энергичного Николая Круглова, директора его школы, забрали

на повышение, а руководить учебным заведением назначили инспектора районо Татьяну

Петровну Онышко.

Дама в высшей степени эффектная, она произвела на стареющего Александра

Абрамовича сильнейшее впечатление. И это было вполне объяснимо.

Ее умное, чуткое лицо, манера элегантно одеваться, изумительная для ее возраста

фигура — плюс легчайшая волна пикантных слухов о целом сонме местных руководящих

деятелей, с которыми она ранее состояла в нежном интиме, привели впечатлительного

Насонова в состояние полного смятения. Судьба, перед самым закатом, подарила ему

женщину его мечты — он был потрясен!

Отныне его под любым предлогом неудержимо тянуло к месту, которого раньше

он всегда избегал: в директорский кабинет. Там начинал он рабочий день, там его и

стремился заканчивать. Руководящая дама суетиться поклоннику позволяла, но не более.

Когда его пассия проводила педсовет, Насонов трепетно устраивался в задних рядах и, с

вожделением лаская взглядом милый облик, зорко следил, чтобы никто, упаси Господь, не

нарушал порядка…

Директор была замужем. Насонов состоял в браке. Но разве может влюбленное

сердце отступать пред столь мелкими помехами?

Допускаю, что в момент его нежных переживаний благородная супруга, достойнейшая Анна Григорьевна, трезво оценивая обстановку, спокойно продолжала

поглощать зарубежные детективы, втайне даже сочувствуя мятущемуся мужу. Куда хуже

обстояли дела с Александром Абрамовичем.

Так уж устроено, что тяжелее всего нам достается понимание тех жизненных

ситуаций, где мы не находимся на должной высоте. И со своим «богатейшим внутренним

миром» не верим иногда, что можем быть кому-то неинтересны, отказываемся понимать, что бываем иной раз просто смешны. Как же так: я — человек! Личность! Центр

мироздания! Все — вокруг меня! И вдруг…

Когда до Насонова, наконец, дошло, что к его непревзойденным мужским чарам

многоопытная директриса достаточно прохладна, чтоб не сказать, совершенно

равнодушна, с его глаз будто спала дьявольская пелена. Мир предстал перед ним в

реальном беспощадном свете, где не было места тончайшим нюансам его наивной

обманутой души, зато вчерашняя возлюбленная в ближайшем рассмотрении превратилась

в злейшего и коварнейшего недруга. Как он мог в ней так ошибаться, ну что ж, пускай

пеняет теперь на себя…

36

Отныне все силы своего изобретательного ума, весь богатейший опыт былых

конфликтов со школьным руководством был им мобилизован на бескомпромиссную

борьбу с той, кто так опрометчиво продолжила порочные традиции вереницы

неблагодарных лживых существ, осмелившихся отказать ему в своей любви.

…— Падшая женщина! — с гневом праведным отзывался о ней Насонов в кругу

заинтересованных таким оборотом дела слушателей, — абсолютно не воздержанна в

половых связях, катастрофически слаба на передок, к тому же — явная антисемитка…

— Ее не спал только ленивый! А какой жуткий пример бедным ученикам… Боже

мой, до чего мы только докатились…

Разговоры разговорами, но в то же время им были срочно разосланы десятки жалоб

в разные инстанции, где, в числе прочего, он сообщал о том, что бессердечная директриса

нагло присваивала деньги, заработанные тяжким трудом учащихся на сельхозработах в

подшефном хозяйстве.

Школу лихорадило от многочисленных комиссий. Проверяющие опрашивали

детей: их ли подпись стоит в ведомостях на получение зарплаты? У нас где копают, там и

выка́пывают: вероятно, в теме присвоения детских денег что-то все-таки было.

Проштрафившуюся руководительницу — подальше от греха и прокуратуры –

быстрехонько спровадили на пенсию по выслуге, в школу был назначен другой директор, работавший до этого в профсоюзных органах.

***

— Что ты думаешь об этом мистере Икс? — спросил у меня Насонов о своем новом

руководителе при первой же встрече.

— Почему Верников — Икс? — вопросом на вопрос отвечал я.

— А как называть директора, который в школе и дня не проработал, мистер Игрек, что ли? Школовед из него, конечно, никакой, — продолжал он, — зато люди из его бывшего

профсоюзного окружения говорят, что в искусстве принимать комиссии, ублажать всяких

гостей — ему нет равных. Недаром первая его жена, с которой они давно в разводе, называла его всегда ласково: «Мой Илюша — вылитый поручик Голицын — всегда и во

всем!»

— Никогда не думал, что у этого профактивиста аристократические корни, -

удивился я, — а с виду довольно простой парень. Впрочем, сейчас модно отыскивать в

своем роду толику «голубой крови»…

— Ну, о «голубых кровях» здесь и близко нет речи, — довольно