Том 6. Мертвые души. Том 1 - Николай Гоголь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Ноздрев это говорил, Порфирий принес бутылку. Но Чичиков отказался решительно как играть, так и пить.
«Отчего ж ты не хочешь играть?» сказал Ноздрев.
«Ну оттого, что не расположен. Да признаться сказать, я вовсе не охотник играть».
«Отчего ж не охотник?»
Чичиков пожал плечами и прибавил: «Потому что не охотник».
«Дрянь же ты!»
«Что ж делать? так бог создал».
«Фетюк, просто! Я думал было прежде, что ты хоть сколько- нибудь порядочный человек, а ты никакого не понимаешь обращения. С тобой никак нельзя говорить, как с человеком близким… никакого прямодушия, ни искренности! совершенный Собакевич, такой подлец!»
«Да за что же ты бранишь меня? Виноват разве я, что не играю? Продай мне душ одних, если уж ты такой человек, что дрожишь из-за этакого вздору».
«Чорта лысого получишь! хотел было, даром хотел отдать, но теперь вот не получишь же! Хоть три царства давай, не отдам. Такой шильник, печник гадкой! С этих пор с тобою никакого дела не хочу иметь. Порфирий, ступай, поди скажи конюху, чтобы не давал овса лошадям его, пусть их едят одно сено».
Последнего заключения Чичиков никак не ожидал.
«Лучше б ты мне просто на глаза не показывался!» сказал Ноздрев.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и хозяин поужинали вместе, хотя на этот раз не стояло на столе никаких вин с затейливыми именами. Торчала одна только бутылка с каким-то кипрским, которое было то, что называют кислятина во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в боковую комнату, где была приготовлена для него постель: «Вот тебе твоя постель! Не хочу и доброй ночи желать тебе!»
Чичиков остался по уходе Ноздрева в самом неприятном расположении духа. Он внутренно досадовал на себя, бранил себя за то, что к нему заехал и потерял даром время. Но еще более бранил себя за то, что заговорил с ним о деле и поступил неосторожно, как ребенок, как дурак: ибо дело совсем не такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву; Ноздрев, человек-дрянь, Ноздрев может наврать, прибавить, распустить чорт знает что, выйдут еще какие-нибудь сплетни — не хорошо, не хорошо. «Просто, дурак я!» говорил он сам себе. Ночь спал он очень дурно. Какие-то маленькие пребойкие насекомые кусали его нестерпимо больно, так что он всей горстью скреб по уязвленному месту, приговаривая: «А, чтоб вас чорт побрал вместе с Ноздревым!» Проснулся он ранним утром. Первым делом его было, надевши халат и сапоги, отправиться чрез двор в конюшню, чтобы приказать Селифану сей же час закладывать бричку. Возвращаясь через двор, он встретился с Ноздревым, который был также в халате, с трубкою в зубах.
Ноздрев приветствовал его по-дружески и спросил: каково ему спалось.
«Так себе», отвечал Чичиков весьма сухо.
«А я, брат», говорил Ноздрев: «такая мерзость лезла всю ночь, что гнусно рассказывать; и во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал. Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей! И вообрази, кто? Вот ни за что не угадаешь: штабс-ротмистр Поцелуев вместе с Кувшинниковым».
«Да», подумал про себя Чичиков: «хорошо бы, если б тебя отодрали наяву».
«Ей-богу! Да пребольно! Проснулся, чорт возьми, в самом деле что-то почесывается, верно, ведьмы блохи. Ну, ты ступай теперь, одевайся; я к тебе сейчас приду. Нужно только ругнуть подлеца приказчика».
Чичиков ушел в комнату одеться и умыться. Когда после того вышел он в столовую, там уже стоял на столе чайный прибор с бутылкою рома. В комнате были следы вчерашнего обеда и ужина; кажется, половая щетка не притрагивалась вовсе. На полу валялись хлебные крохи, а табачная зола видна была даже на скатерти. Сам хозяин, не замедливший скоро войти, ничего не имел у себя под халатом, кроме открытой груди, на которой росла какая-то борода. Держа в руке чубук и прихлебывая из чашки, он был очень хорош для живописца, не любящего страх господ прилизанных и завитых, подобно цирульным вывескам, или выстриженных под гребенку.
«Ну, так как же думаешь?» сказал Ноздрев, немного помолчавши. «Не хочешь играть на души?»
«Я уже сказал тебе, брат, что не играю; купить, изволь, куплю».
«Продать я не хочу, это будет не по-приятельски. Я не стану снимать плевы с чорт знает чего. В банчик — другое дело. А? Прокинем хоть талию!»
«Я уж сказал, что нет».
«А меняться не хочешь?»
«Не хочу».
«Ну, послушай, сыграем в шашки; выиграешь — твои все. Ведь у меня много таких, которых нужно вычеркнуть из ревизии. Эй, Порфирий, принеси-ка сюда шашечницу».
«Напрасен труд: я не буду играть».
«Да ведь это не в банк; тут никакого не может быть счастия или фальши: всё ведь от искусства; я даже тебя предваряю, что я совсем не умею играть, разве что-нибудь мне дашь вперед».
«Сем-ка я», подумал про себя Чичиков: «сыграю с ним в шашки. В шашки игрывал я недурно, а на штуки ему здесь трудно подняться».
«Изволь, так и быть, в шашки сыграю», сказал Чичиков.
«Души идут в ста рублях!»
«Зачем же? довольно, если пойдут в пятидесяти».
«Нет, что ж за куш пятьдесят? Лучше ж в эту сумму я включу тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам».
«Ну, изволь!» сказал Чичиков.
«Сколько же ты мне дашь вперед?» сказал Ноздрев
«Это с какой стати? конечно, ничего».
«По крайней мере, пусть будут мои два хода».
«Не хочу, я сам плохо играю».
«Знаем мы вас, как вы плохо играете!» сказал Ноздрев, выступая шашкой.
«Давненько не брал я в руки шашек!» говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
«Знаем мы вас, как вы плохо играете!» сказал Ноздрев, выступая шашкой.
«Давненько не брал я в руки шашек!» говорил Чичиков, подвигая шашку.
«Знаем мы вас, как вы плохо играете!» сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то же самое время подвинув обшлагом рукава и другую шашку.
«Давненько не брал я в руки!.. Э, э! это, брат, что? отсади-ка ее назад!» говорил Чичиков.
«Кого?»
«Да шашку-то», — сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только бог знал. «Нет», сказал Чичиков, вставши из-за стола: «с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг!»
«Отчего ж по три? Это по ошибке. Одна подвинулась нечаянно, я ее отодвину, изволь».
«А другая-то откуда взялась?»
«Какая другая?»
«А вот эта, что пробирается в дамки?»
«Вот тебе на, будто не помнишь!»
«Нет, брат, я все ходы считал и всё помню; ты ее только теперь пристроил; ей место вон где!»
«Как, где место?» сказал Ноздрев, покрасневши. «Да ты, брат, как я вижу, сочинитель!»
«Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно»
«За кого ж ты меня почитаешь?» говорил Ноздрев. «Стану я разве плутовать?»
«Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду».
«Нет, ты не можешь отказаться», говорил Ноздрев, горячась: «игра начата!»
«Я имею право отказаться, потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку».
«Нет, врешь, ты этого не можешь сказать!»
«Нет, брат, сам ты врешь!»
«Я не плутовал, а ты отказаться не можешь, ты должен кончить партию!»
«Этого ты меня не заставишь сделать», сказал Чичиков хладнокровно и, подошедши к доске, смешал шашки.
Ноздрев вспыхнул и подошел к Чичикову так близко, что тот отступил шага на два назад.
«Я тебя заставлю играть! Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы. Мы их поставим опять так, как были».
«Нет, брат, дело кончено, я с тобою не стану играть».
«Так ты не хочешь играть?»
«Ты сам видишь, что с тобою нет возможности играть».
«Нет, скажи напрямик, ты не хочешь играть?» говорил Ноздрев, подступая еще ближе.
«Не хочу!» сказал Чичиков и поднес, однако ж, обе руки на всякий случай поближе к лицу, ибо дело становилось в самом деле жарко. Эта предосторожность была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся рукой… и очень бы могло статься, что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши удар, он схватил Ноздрева за обе задорные его руки и держал его крепко.
«Порфирий, Павлушка!» кричал Ноздрев в бешенстве, порываясь вырваться.
Услыша эти слова, Чичиков, чтобы не сделать дворовых людей свидетелями соблазнительной сцены, и вместе с тем чувствуя, что держать Ноздрева было бесполезно, выпустил его руки. В это же самое время вошел Порфирий и за ним Павлушка, парень дюжий, с которым иметь дело было совсем невыгодно.
«Так ты не хочешь окончивать партии?» говорил Ноздрев. «Отвечай мне напрямик!»
«Партии нет возможности оканчивать», говорил Чичиков и заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных дурака.
