Ангелы уходят не прощаясь - Виктор Лихачев

— Конечно, заслужили. Знаете, почему вы падаете?

— Знаю. Потому что повредил связки.

— И совсем не поэтому.

— Вот как, тебе известна истинная причина?

— Да вы и сами ее знаете, только боитесь самому себе признаться.

— «Какая странная девочка, — подумал Покровский, — мать называет по имени, пытается говорить о вещах, о которых понятия не имеет».

В этот момент Наташа как-то странно посмотрела на Арсения, он даже смутился: ему показалось, что девочка прочитала его мысли. Ерунда какая-то. В дверях дома уже показалась Елена.

— Итак, я часто падаю потому…

— Потому что перестали идти вперед.

— Вот как? А что же я делаю?

— Топчитесь на одном месте. Там этого не любят.

— Где это — там? — Покровский упорно продолжал притворяться непонимающим.

— Там же, где слышат каждое ваше слово.

Подошла мама девочки. В руках она держала очень красивую трость.

— Вот, возьмите. Вернете, когда перестанете падать.

* * * Где-то за час Арсений доковылял до монастыря. У него были свои ключи от кельи. Стараясь не шуметь, тихо поднялся к себе. Спать не хотелось, зато захотелось побыстрее взять ручку, чистый лист бумаги и приняться за работу. Право, хороший был день. Странный журналист, странная девочка Наташа, странная женщина Лена.Впрочем, для них он, наверное, тоже странный. Но сейчас, этим поздним вечером, писатель думал не о встречах, которые сегодня ему были подарены Богом. Перед глазами стоял куст бузины. Покровский долго не открывал их, со стороны могло показаться, что он уже спит. Так прошло около часа. Затем он вздрогнул, словно очнувшись от наваждения. Но если бы кто увидел глаза писателя в этот момент, то понял бы, что он находится сейчас не здесь, в маленькой келье, а где-то далеко-далеко.Арсений взял ручку, чистый лист — и начал работать.

* * * К реальности его вернул стук в дверь. Мгновение спустя перед ним стоял отец Леонид. За эти дни они встречались всего лишь пару раз, но Покровский сразу же почувствовал симпатию к этому никогда не унывающему человеку. Широкоплечий, с простым крестьянским лицом, с большими руками, не привыкшими бояться любой работы — разве таким в пору своего прихода к вере, представлялся писателю идеальный священник? В пятнадцати километрах от Энска, в селе Троица, где жила его семья — матушка Галина и пятеро детей, у отца Леонида был свой приход. А еще он служил здесь, ездил по требам в самые глухие места района. Слышал писатель, что батюшка окормлял какую-то тюрьму… Одним словом, его старенькую зеленую «Ниву» можно было увидеть в течении суток где угодно. Следовательно, сейчас она стояла у монастырских ворот.

— Здравствовать вам, Арсений Васильевич! Уже за работой? Похвально!

Покровский хотел сказать, что он еще не ложился, но промолчал. Получилось бы, что напрашивается на похвалу.

— И вам здравствовать, отец Леонид.

— Собирайтесь, поедем.

— Куда? — удивился Арсений, потом поправился и переспросил так как всегда учили родители: — Далеко? — они с батюшкой ни о чем не договаривались.

— В тюрьму. Нам туда самое время.

Шутит? В глазах веселые искорки — доволен произведенным эффектом, но вроде бы серьезен.

— Вы уже созрели, Арсений Васильевич.

— Считаете?

— Ну да, я к вам присматривался… Вначале мне показалось… впрочем это не важно.

«А почему он так уверен, что я брошу все и поеду в какую-то тюрьму?» — подумал Покровский, но потом сам же устыдился своей мысли. Разве, и в самом деле, может он отказать этому человеку?

Арсений собрался быстро. Из всех вещей взял только листки с недописанным рассказом, — он еще не успел его перечитать и решил сделать это по дороге. Однако сделать этого не получилось. Отец Леонид устроил ему небольшой инструктаж.

— Режим в тюрьме очень строгий, Арсений Васильевич. Люди, как они сами говорят, мотают большие сроки. Поэтому такие встречи можно устраивать только в выходные дни. А с другой стороны, у нас сейчас демократия. Придут только те, кто захочет — они вольны распоряжаться своим временем, как им заблагорассудится. Насильно никого не поведут. Книги ваши читали, но пока немногие. Поэтому не обессудьте: кто придет, тот и придет. Как вы на это смотрите?

— Нормально смотрю. Правда, никогда еще не выступал в тюрьмах.

— А в тюрьмах тоже люди, Арсений Васильевич. Как наш народ говорит: от тюрьмы да от сумы не зарекайся…

Они помолчали. Каждый думал о своем. Наконец отец Леонид вновь заговорил.

— О чем бишь я? Да, там такие судьбы — о каждом можно роман написать. У меня с чего там все началось? Звонит как-то начальник тюрьмы, славный я вам скажу дядька, и говорит, мол, мои желают, чтобы было место, где помолиться можно. Как, спрашивает, отец Леонид, насчет храма? О деньгах не беспокойтесь. Я ему отвечаю, что деньги — это не главное. С храмом нужно погодить, а начать надо с простой молельной комнаты. А уж там, как Господь судит. Ну вот так и образовалась группа человек в пятнадцать. Нам выделили место, они там почти все своими руками сделали. Им-то я книги ваши и привез. Когда узнали, что вы сейчас в Энске — попросили о встрече.

— А вы мне сказали…

— Совершенно верно. Каким-то вы мне по приезде показались…

Чувствовалось, что священник ищет нужное слово, дабы не обидеть собеседника.

— Говорите смело, я не обижусь.

— Одним словом, не такой как в книге.

— Но ведь книга не про меня…

И вновь в глазах отца Леонида засверкали веселые искорки.

— А то про кого же? Я думаю, что любой писатель в первую очередь про себя и пишет. Разве не так? Вот, нашел! — воскликнул он радостно. — Взъерошенный! При первой встрече вы мне именно таким и показались. Знаете, как бывает? Не сидится человеку, то он на одно место сядет, то на другое, то вскочит, то побежит. Все торопится куда-то, а куда — не знает. Будто ищет чего-то, а что…

— Тоже не знает, — грустно улыбнулся писатель. — Все так.

— Нет, сейчас вы явно в себя приходите.

— Только начинаю, батюшка.

— А как в вашей книге написано: путь в тысячу километров начинается с первого шага.

— Вообще-то это сказали древние китайцы…

— А не важно. На мудрую мысль авторского права нет. Я ее у вас прочитал.

— Эх, мне бы не только писать мудро, но и самому так жить… Тут вчера буквально на улице девушку повстречал. Знаете, что она мне «мудрому», сказала?

— И что же?

— Я перед их домом на четыре кости, простите, грохнулся… Кстати, а где она?

— Да кто?

— Трость? Вчера еле до монастыря дошел, если бы не трость, которую они мне дали… Надо же, забыл!

— Арсений Васильевич, ничего не понимаю.

— Где-то с месяц я связки на ноге повредил. Ходить можно, но только забудусь и перенесу вес на одну ногу, то валюсь сразу же на землю, как куль с мукой. Вот и вчера, возвращаюсь из… Короче, возвращаюсь поздно вечером и у одного из домов совершенно уже привычный акробатический этюд, а совершенно случайно неподалеку в садике…

— Вы же сами пишите: кто верит в случайности, тот не верит в Бога. Не случайно, значит.

— Значит, не случайно, батюшка, девочка там была. Одним словом, познакомились мы. Вот она мне и выдала: вы, говорит, часто падаете потому, что перестали идти вперед.

— Так и сказала?

— Да.

— Ай, молодца! Вы знаете, Арсений Васильевич, как в старой армии называли солдат?

— Знаю. Этими, как их — шпицрутенами.

— Ставили солдата в полной боевой выкладке, с ружьем и приказывали стоять по стойке смирно несколько часов. И стоял солдатик до тех пор, покуда не падал, как подкошенный…

— Как подкошенный, — чуть слышно повторил Покровский. Затем резко повернулся к отцу Леониду:

— Значит, все последнее время я стоял на месте?

В этот момент машина подъехала к массивным железным воротам. Священник сначала выключил мотор, взял свой портфель, а затем ответил писателю словами, которые тот уже слышал:

— Да вы и сами все прекрасно понимаете.

* * *

Через полчаса Покровский уже стоял перед сотней мужчин, одетых в одинаковые одежды. Актовый зал был заполнен чуть меньше, чем наполовину. Арсений даже немного обиделся на батюшку: он ожидал от того каких-то вступительных слов, пока его собственные мысли придут в порядок. А отец Леонид только и сказал: «Ну, вот вам и обещанная встреча», а затем сел, но не рядом с писателем и не со всеми вместе, а чуть в сторонке, словно желая видеть и зал, и выступавшего. Впрочем, в тот момент Арсений не придал этому значения. Ему хотелось начать с чего-то умного и проникновенного, но в голову ничего не приходило. Посмотрел на священника — тот ободряюще улыбнулся. Потом поклонился: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного!» Обвел взглядом зал. Улыбнулся.

— Здравствуйте!