Последыш. Книги I и II - Макс Мах

деда — казнили, а моя бедная Хельга просидела все эти годы в Шлиссельбурге, в одиночной камере. С большим трудом удалось выхлопотать для них изменение участи, но большего мы добиться так и не смогли. Когда стало известно о твоем рождении, — а мы через своих соглядатаев старались все время держать руку на пульсе, — мы обратились к императору с просьбой забрать тебя с острова. Но Константин отказал. По правде сказать, он был человеком низким и злопамятным. Отказал, да еще и публичную выволочку устроил. И так раз за разом каждые пять лет. Прошение, отказ и скандал, и новое прошение. Константин умер полгода назад. Еще на три месяца затянулась коронация Ивана. Да и позже — по восшествии на престол, — у нас не сразу получилось объясниться с новым императором. К тому же он племянник Константина. Так что, сам понимаешь, все непросто.

— Понимаю, — кивнул Игорь. — А что же родственники моего отца?

— Они тоже просили о снисхождении, — без всякой охоты признала княгиня, — но им, разумеется, было сложнее, чем нам. Они участвовали во всей этой истории с коронацией Константина, а мы, хоть и западники, — нет.

— Понятно, — кивнул Бармин. — Что теперь?

— Теперь ты прощен. С тебя сняты все вины и возвращены имя и титул. Даже часть земель обещали вернуть…

«Значит, бедняга Ингвар попал под амнистию даже без того, чтобы быть осужденным! — покачал он мысленно головой. — Это же какой сукой надо быть, чтобы за грехи отцов на ребенке отыгрываться? Гуманисты хреновы!»

— Поживешь пока со мной, — продолжала между тем княгиня. — У тебя же нет ни подходящего образования, ни воспитания. Кроме того, тебя требуется ввести в общество. Этим мы и займемся.

— Юлиана и Ольга мне помогут, — добавила через секунду. — Они моложе и нынешний свет знают лучше. Как тебе такой план?

— Спасибо, Анна Георгиевна, — вежливо улыбнулся Игорь, опрокинув очередную чарку старки и закуривая новую сигарету. — Принимается с благодарностью. Два вопроса, если позволите.

— Спрашивай, — предложила прервавшая наконец молчание Ульяна-Юлиана.

— Насколько большой свободой я буду располагать?

— Тебя никто не собирается ограничивать ни в передвижениях, ни в образе жизни, — как бы сетуя на его непонятливость, покачала головой старая княгиня. — Ты свободен делать все, что тебе заблагорассудится. В пределах разумного, разумеется.

— Учти так же, — снова вступила Ульяна, — что ты пока не адаптировался к жизни в империи. Не знаешь реалий, правил и законов… А ведь есть еще масса нюансов и условностей в зависимости от круга общения, места и времени.

«Значит, не свободен… — Отметил мысленно Бармин. — Будут держать на коротком поводке, что, в общем-то понятно и объяснимо. И, наверняка, разумно и правильно по сути, но никак не по форме».

— Понимаю и принимаю, — сказал он вслух. — Вам виднее.

— Вот и славно, — улыбнулась бабушка. — Но у тебя, кажется, есть еще какой-то вопрос.

— На самом деле, вопросов много, — объяснил Игорь, — но сейчас задам самый актуальный. Что насчет свободы вероисповедания?

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась тетка.

— Потому что я не христианин, а язычник, — заявил Бармин, которому понравилась сама идея быть язычником.

— Язычник, — задумчиво повторила за ним княгиня. — Вот как. Что ж, не смертельно. У нас, на Западе, язычники составляют едва ли не треть населения. Даже в моем замке есть капище и священная роща. Это на другой стороне парка. Тебе потом слуги покажут.

— На Востоке язычников и того больше, — продолжила, выпустив изо рта дым новой затяжки, — но определенные трудности у тебя с этим будут непременно. Иван, как и его отец, — ревностный христианин, и ему легче найти общий язык с иудеями и схизматиками, чем иметь дело с германо-скандинавским или славянским политеизмом… Преследований, разумеется, нет, — чай не в средневековье, — но жить тебе с твоей верой будет непросто.

Как ни странно, разговор на этом отнюдь не угас, хотя, чего уж там, момент для этого был самый подходящий. Вернее, тема удачная. На такой теме легко поставить точку или даже многоточие, но неожиданно в разговор вступила Ольга, спросившая, а как с этим делом, — то есть, с исправлением культа, — было на острове. И почему Игорь выбрал именно язычество? Пришлось объяснять, что в церковь его все равно не пускали, а у язычников в Барентсбурге и окрестностях было сразу несколько алтарей, и они никого от себя не гнали. Так что, сначала он прилип к славянам, а несколько позже познакомился так же с германо-скандинавским политеизмом, который ему, вроде бы, должен быть ближе в связи с происхождением.

— Так вы, Ингвар, какое язычество, в конце концов, выбрали? — спросила Ольга, когда он закончил объяснять свой казус.

— Без предпочтений, — улыбнулся он ей в ответ. Смотреть на Ольгу было более чем приятно, улыбаться ей и того лучше. Но, возможно, все сводилось к простому факту: это была первая молодая женщина, которую Бармин увидел в этом мире.

— Как это? — удивилась красавица. — Извините, Ингвар, но мне кажется, это неправильно. Что значит, без предпочтений? Это, как, если бы я сказала, что поскольку верую в Спасителя, то для меня нет никакой разницы, в каком храме молиться: в католическом или православном!

— А вам не все равно? — Это он зря сказал, если честно. Слова сорвались с языка практически случайно. Без цели обидеть кого-либо, — тем более, Ольгу, — обидеть или просто задеть, но вышло, как вышло, а слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Что же касается религии, то, возможно, случай Бармина был и вовсе непонятен, и даже неприемлем в реальности Ингвара Менгдена.

Дело в том, что Игорь был типичным порождением советской эпохи. Научный атеист на официальном уровне и полный пофигист за закрытыми дверями. И храмы, любые храмы интересовали его исключительно с эстетической точки зрения. Литература, ветхий и новый завет, апокрифы и философские споры. Фрески и иконы, опять же архитектура. Хоровое пение. Оно было великолепным практически у всех вероисповеданий, — что у григорианцев[31], что у православных, что у иудеев, — и орган, разумеется, который есть у протестантов и католиков. Но вот к самой религии Бармин оказался практически равнодушен. Не враг, но