Газета Завтра 278 (13 1999) - Газета Завтра

Мы, как водится, встречали “демократов” по одежке. Пора провожать их по уму.

За последние десять лет безопасность страны: военно-политическая, экономическая, информационная, демографическая,— упала до предела. Россия руками своих правителей сделала все, чтобы обессилить и унизить саму себя.

Всю прошлую неделю они вели шумовую атаку: мы, дескать, против! Мы примем все меры! Мы не позволим! Но — лишь в качестве надежных и ответственных партнеров НАТО. Всё это — слова. Наш “гарант” уже лежал на рельсах. Уже не допускал бомбежек Югославии. Уже возрождал Россию. А на деле — покрывал убийство Родины и ее убийц.

Если наша Родина еще не убита ими, то она найдет в себе силы подняться, найдет идеологов и политиков для возврата к полнокровной, достойной великого народа жизни. С каждым днем пребывания у власти “демократов” сделать это будет всё труднее. Но сегодня это — вопрос жизни и смерти в самом прямом значении слов “жизнь” и “смерть”.

Есть ли у нас такие силы и такая воля, есть ли у нас такие лидеры, которые остановили бы медленное самоубийство великого народа? Если их нет — Россия погибнет от высасывающих ее вампиров “мирового рынка”. Если они есть — они любой ценой осуществят “Большой Проект” — проект самодостаточного развития нашего общества.

ПОДВИГ ( За “круглым столом” редакции “Завтра” — Александр ПРОХАНОВ, отец ДМИТРИЙ, Владимир БОНДАРЕНКО, отец КОНСТАНТИН, Юрий ЮРЬЕВ )

Александр ПРОХАНОВ. Наша газета написала о поразительном явлении, которое потрясает душу, удручает и восхищает одновременно. О мученической смерти солдата, который в чеченском плену один, без командиров, без духовных наставников, без матери, без старших товарищей, с одним крестом на груди и с одной таинственно христовой верой, принял мученическую смерть от своих врагов, от палачей, которые предложили ему отречься от Христа, от России и от армии. Он предпочел умереть. Был обезглавлен. Что это такое? Давайте порассуждаем над тем, как это могло произойти, что побудило человека, рожденного в сегодняшней кромешной русской реальности, совершить этот высочайший мученический подвиг? Что он мог испытывать? Перенесемся на секунду в его душу, в его сознание. Что он переживал в эти страшные часы, в последние минуты? Потому что это заслуживает самого глубинного осмысления.

Отец ДМИТРИЙ. Я думаю, конечно, это было страшное испытание, но в его лице вся Россия показала, чем она может жить и к чему стремиться. Потому что, я думаю, дух веры наших предков пробудился в нем, и он остался верен православию, Родине, армии. Конечно, трудно судить, что он переживал. Видимо, все было. Но все-таки победила вера, победила верность. Это значит, что Россия жива, ее не убили, в России осталась вера — основа всей жизни.

Да, мы умираем со Христом, чтобы вместе с Христом воскреснуть. Но это не смерть вместе со страной, а наоборот, возможность для страны дальше жить. Этот момент мне кажется принципиальным, потому что и церковь жива на мученичестве, на крови исповедников веры. И земля наша не ослабевает, а крепнет от того, что находятся люди, которые жертвуют самым дорогим — жизнью ради чего-то высшего.

Отец КОНСТАНТИН. Действительно, я смущаюсь обсуждать поставленный вопрос: по большому счету это вопрос к самому Евгению Родионову-воину. И как человек верующий я исповедую, что Евгений жив, и более того, он участвует сейчас в нашем разговоре. Потому смущаюсь. Чем он жил в тот момент? Думаю, что испытывал и страх, и отчаяние, и желание скорее вернуться домой, увидеть маму...

Недавно я выступал в юридическом институте на тему “Духовно-нравственная основа воспитания военнослужащих и учащихся”. Я поздравил слушателей с 23 февраля и пересказал то, что напечатано в статье “Русский мученик”, показал фильм о Жене Родионове, прокомментировал, и знаете, увидел, как курсанты были потрясены. Когда я закончил, возникла глубокая тишина.

Собственно говоря, где бы я эту кассету ни показывал — в Центре подготовки космонавтов, во время работы секции духовного просвещения и образования военнослужащих, во время проведения седьмых международных рождественских чтений, на сборах заместителей командиров по воспитательной работе МВД и частным образом — всегда возникала благоговейная тишина. Не отчаяние испытывали люди, не вопили: “кровь за кровь”, а были поражены высотой христианского подвига. Господь говорит: “В чем застану, о том и сужу”. Таким образом он делает Евгения близким к мученикам первых веков христианства.

Я взял с собой книгу “Канонизация святых”, которая была подготовлена поместным собором, и где дана вступительная статья, оценка, как проходила канонизация в древности, в средние века, как она проходит сейчас, и какие моменты для этого значимы. Так вот, в древности сам факт мученической кончины за Христа, за веру являлся основанием для канонизации. Для меня также очень значимо и то, что пишет Достоевский: “Неужели Россия, для которой соблюдать пост является невежеством, ходить в храм — признаком отсталости, символ веры является чем-то утраченным, музейным, второстепенным?” И сам же отвечает, что ни в коей мере, рассказывая о солдате, который попал в плен к туркам и на призыв принять мусульманство как гарантию жизни отказался, несмотря на то, что он был отец многодетного семейства. С него живьем содрали кожу и обезглавили. Для него, для Федора Михайловича, этот факт был фактором торжества внутреннего и внешнего по отношению к России, к ее будущему. И случай с Женей Родионовым — из этого же ряда.

Юрий ЮРЬЕВ. Писал о Жене Родионове и “Московский комсомолец”. Там его подвиг был превращен в какой-то постсоветский ужастик, где торжествовали зло, чернуха, и ни слова не было о том, что произошло светоносное событие. На ту статью практически не было отклика. А сейчас, после публикации “Завтра”, матери постоянно звонят люди. Кто-то приезжает на могилу поклониться ее сыну, привозят кто оренбургский платок или просто слово доброе. Она совершенно оттаяла, говорит, что произошло чудо. И лично я думаю, что это не Евгению отсекли голову, а мученик Евгений, укрепляемый Господом, отсек головы сотне бесов, а может быть, сотне князей бесовских, поэтому такой эффект, такое чудо на наших глазах и происходит.

Владимир БОНДАРЕНКО. А я вот хотел задаться таким вопросом: а готовы ли мы все — общество, церковь, армия — воспринять этот подвиг. Ведь в самой армии командование ни с христианской точки зрения, ни с чисто офицерской или армейской точки зрения не восприняло его. Речь идет не о чувстве мести, а о чувстве христианского подвига, которое укрепляет и душу, и веру, и общество, и церковь саму по себе. Готова ли церковь воспринять этот подвиг как подвиг нового святого? Или и здесь руководят нерешительность и осторожность?

Александр ПРОХАНОВ. В этой кромешной тьме, когда кажется, что все безнадежно, все пало, душа требует чуда, душа начинает роптать: “Где же ты, Господи? Почто меня оставил, где твои явления? Яви себя!” И в эти минуты отчаяния и богооставленности вдруг происходит Нечто. Вы помните, как мы осмысливали мученическую смерть русских патриотов на баррикадах 93-го года, где гибли красные, и белые, случайно попавшие под пули, или сознательно принимающие мученическую смерть. Весь народ интерпретировал это как мученический подвиг, как смерть за Родину, за святость, за Россию, Отечество. Даже была написана икона нашими друзьями, художниками, посвященная огнищу в Доме Советов. Вспоминаю недавнюю странную, загадочную смерть Ивана Орлова, который взорвал себя на Красной площади. С точки зрения официоза это был террорист, его упекли в тюрьму, где он корчился от ран, а потом все-таки погиб. Мы тоже понимали это как некую схватку со змеем, который взрывал, конечно, не Спасскую башню, не охранников, а взрывал померещившегося ему змея в Кремле. Но когда на публикацию о Евгении Родионове откликнулись тысячи людей, я воспринял это как абсолютное чудесное знамение, говорящее о том, что Бог есть, что Бог в России, что Бог среди нас, и носителем божественного промысла и божественного откровения может быть самый смирный, беззащитный, самый обычный среди нас человек — не аристократ, не подвижник, а крестьянско-рабочий сын, коими сейчас полнятся батальоны и бригады Вооруженных Сил. Чудо узнавания о его подвиге продолжает стремительно распространяться по России, по людям. После опубликования статьи, мать, которой грозило выселение, вдруг обретает дорогую для нее квартиру сына. У нас в редакции до сих пор стоит та казна — картонный ящик, куда все приходят и опускают деньги. Конечно, Владимир Григорьевич, государственные институты вяло реагируют на происшедшее, но главное все-таки свершается: свет подвига, как свет поднимающегося солнца, стремительно пронизывает пространство общественных связей и общественных отношений.