Я Боюсь… - Екатерина Шпиллер

И еще важное: меня нынешнюю преследует Я-прошлая. Мне кажется, что слова, которые Я-та сказала бы в какой-то ситуации, а на самом деле Я-настоящая этого не говорила. Так вот, мне кажется, что я их все-таки произнесла. Молчи, молчи, молчи, пока не забудешь их, пока те черные эмоции, чувства, которые главенствовали в твоей душе все прошедшее время, не уйдут окончательно, пока душа не очистится от скверны; молчи, пока знаешь слова… Они срываются еще с твоего языка – злые, ненавистнические. Молчи!!!…Но не получается. Я же человек. И к несчастью, эмоциональный.

Ах да, о глупостях: якобы сказав что-то, я начинаю мучиться, и тогда (эффект накрывшей волны) завожу разговор с тем (или теми), с кем уже якобы вела разговор на ту же тему и как бы «прощупываю» собеседника. В каких-то возможных ситуациях (с близкими друзьями, к примеру) я раскрываю карты без всякого прощупывания и оправдываюсь, оправдываюсь… в том, чего не было. Или было? Наверное, некоторые уже думают, что я или жуткий человек (все время есть в чем каяться), или чокнутая святая.

Становится мне легче от всего этого? Да ни фига! На мгновение, на секундочку. А потом страх, словно петля, еще сильнее сдавливает мне дыхание. Начинает казаться, что вот теперь-то я себя точно подставила. Случаи, когда я не могу ничего проверить, прощупать, особенно мучительны. Я тыркаюсь, как слепой котенок, во все возможные варианты, не находя спасения, потому что ниточки в руках нет – человек (объект) ушел, уехал, я его не знаю и вряд ли увижу еще. Так зачем его бояться? А-а-а! А случайность? А невероятная вероятность? Я стала жуть, как бояться случайностей, направленных против меня. Мне стало казаться, что все невозможное, чего быть не может хотя бы по теории вероятности, сойдется и обернется против меня. Мания величия? Полноте, никто себя так не презирает, как я. Возможно, много кругом насилия, бессмысленной жестокости, крови… Слишком много для меня…

БОГ

Я не верю в божественное предопределение, в судьбу, что так успокаивает многих. Хочу поверить, хочу очень, но… Как сказал один батюшка, если истинно веруешь, то ничего не страшно, страха нет. Значит, я не истинно верую. С Богом у меня очень сложные отношения (а разве с Богом могут быть простые отношения? – по-моему, это из какого-то фильма). И вряд ли он захочет помочь мне в моем смятении (он в меня не верит). Бог считает, что «мир душевный приобретается скорбями…Хотя хотящим угодить Богу путь лежит сквозь многие скорби». Прям-таки, как Совдепия – через трудности тащись по жизни, через борьбу, к светлому будущему. И я должна быть прекрасным человеком со всеми этими «скорбями». Но я же не ангел, а человек. Не самый могучий, причем. Так что же – ату меня? Где же его всепрощение и милосердие? «Господь кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает». Так это любовь? Не надо мне такой любви! Ведь жизнь моя – с близкими мне людьми, с моей семьей – одна, что бы там ни было дальше. А он? Наставляет, поучает, наказывает – вот все, что я поняла о Боге.

И еще одно: меня не утешает идея вечной бестелесной жизни ТАМ, с Ним, с Богом. Заглянув в себя, я поняла, что люблю эту, плотскую, земную жизнь с ее «низкими» радостями и, если уж продолжаться после смерти, то хочу дальше воплощаться в человека, в женщину. Ведь нет большего счастья, чем рожать ребенка, прижимать его голенькое тельце к своей груди, нюхать его волосики, целовать попку, словом, наслаждаться чисто физически. Я не доросла до понимания счастья в единении моей души с бестелесным богом. Поэтому слова батюшек о блаженстве вечной жизни и о том, что нынешнее мое существование лишь подготовка к ней, не доходят до меня и лишний раз убеждают в моем ничтожестве. Увы!

– Выбрось всю эту чушь из головы. Ничего нет – ты сама придумала свой ужасный мир, ад, живешь в нем, окружив себя несуществующими призраками, – говорит муж.

– А если вдруг?

– Ну, не можешь выбросить из головы, внуши себе, что весь этот кошмар ты используешь для детективного рассказа о преследуемой всеми несчастной молодой женщине. Это все сгодится тебе для будущего творчества.

– Дурак!

А, кто знает, может быть когда-нибудь действительно напишу страшный рассказ о мании преследования…

Я о многом еще могла бы написать. О том, что было еще тогда, тем летом, когда я стала много ходить в церковь, как это было, что дало и не дало мне… Но, откровенно говоря, я устала. Его величество Страх отъедает от меня слишком много, он становится все более ненасытным, требует все больше пищи. Я уменьшаюсь? Или меня столько же? Кто знает…

Я не хочу в дурдом, я не хочу таблеток, мне нужна рука, которая взяла бы меня крепко-крепко и вытащила, вырвала из этой трясины.

И злиться на меня, пожалуйста, не надо. Я, как Деточкин (главный герой фильма «Берегись автомобиля» – прим. авт.), виновата, но не виновата. И я не безнадежна. Эй, кто-нибудь, дайте руку… И вам зачтется. А я хочу, все еще хочу жить и быть среди людей.

Больше всего на свете я люблю поздний вечер и ночь – благословенное время! День прошел, «ничего не произошло – лови момент» (Д. Хармс). Уже ничто не угрожает нам. А сон! Это отдохновение, блаженство! Сон меня щадит, страха там нет.

Но наступает чертово утро. И страх говорит мне: «Здравствуй, дорогая! Ну вот, мы опять вместе». Доброе утро, страх!

P.S.: Свеженькая гениальная идея! Слушайте! Все советские люди состоят из двух основных субстанций, взлелеянных в них с раннего возраста – агрессии и страха. Агрессия для того, чтобы в случае чего, ничтоже сумняшеся, уничтожить себе подобного и даже получить от этого удовольствие. А страх, понятное дело, – для полного подчинения существующей власти. Что происходит с людьми, которым не до конца загадили мозги и испоганили душу? Они приходят к Богу или к своему собственному нравственному закону, и агрессия уходит из их душ (наблюдение на себе – трагическая медицина). Резервуар освободился, но добром и миролюбием он быстренько наполниться не может. Такое в нас не предусмотрено технической документацией. А свято место пусто не бывает. И туда хлынул страх! Он заполнил собой все пространство внутри человека. Результат: самоубийства, психушки, полный душевный дискомфорт. Причем, прошу обратить внимание, это удел отнюдь не самых плохих людей. Диагноз есть как будто. Теперь дело за лечением. Но тут я бессильна. Так что благодарное человечество аплодировать будет не мне. Ну и фиг с ним!

«Страх определяют как ожидание зла», – сформулировал в свое время Аристотель. Умным дядькой был этот древний грек! «Ожидание зла» – как точно сказано. Из-за того самого выгрызающего все нутро чувства вины за то, что ты был «плохим», «хуже всех», «неправильным» и прочее, возникает это самое «ожидание зла», то есть, возмездия за все это. Ты понимаешь, что оно справедливо, и даже не пытаешься бороться, что-то доказывать, каяться и уверять (кого?), что все осознал, понял и просишь прощения. У кого и за что? Да у всех и за все! Ты – плохой. Весь мир совершенно справедливо ополчился против тебя и…

Читаю дневник и вспоминаю тогдашнее мое состояние. Ух, не дай бог… Особенно убивало то, что не с кем было ни поговорить, ни пожаловаться, некому поплакаться даже. И помощи ждать было неоткуда…

Уже в нынешней своей жизни я стала собирать разные истории страхов с помощью тех, кто поделился со мной, анализировать причины появления этой гадости в нашей жизни. Много воспоминаний, много боли…

А одна из историй оказалась мне настолько знакомой и близкой, будто произошла со мной-той, которая писала записки о своей «вине»…

СПАСТИСЬ НЕЛЬЗЯ ПОГИБНУТЬ

Лика торопливо спустилась в метро, поминутно оглядываясь: мужчина шел за ней шаг в шаг, след в след. Нет, надо что-то делать, как-то «оторваться» от него. Лика резко взяла вправо и оказалась стоящей в ряду старушек, торговавших носками, варежками, сигаретами, жвачками… О, боже, какое облегчение! Мужчина прошел мимо, туда, к стеклянным дверям, к эскалаторам. Лика глубоко вздохнула, закрыла глаза и дрожащими пальцами вытерла пот со лба.

– Дочка, ты чего? Тебе плохо? – участливо спросила ее бабка с носками.

Лика повернула голову и с благодарностью поглядела на маленькую старушку: надо же, заметила, что с ней что-то не так. Как же Лике хотелось броситься к этой бабушке на шею, завыть, зарыдать, попросить о помощи… Но Лика прекрасно понимала, что такое поведение может кончиться вызовом специальной психиатрической скорой помощи. Если она только начнет объяснять незнакомым людям, отчего ей так плохо…

Поэтому Лика принужденно улыбнулась, облизнула пересохшие губы и сказала деланно бодрым голосом:

– Ой, да ничего страшного, немножко голова закружилась, уже все нормально! – и деланно весело зашагала в глубь подземки.

И на самом деле ей стало значительно легче: мужчина шел не за ней. Ей опять показалось, зря показалось. На сей раз миновало. Пронесло. Как, впрочем, проносило всегда. Но чем чаще все заканчивалось хорошо, тем больше Лика боялась: казалось, что с каждым днем неизбежное все ближе, круг сужается, и Оно случится.