Братья по крови. Книга первая (СИ) - Артемьев Юрий

Пока я вот так заговаривал зубы старшине, приехала скорая. Я помог брату выйти из комнаты, по-прежнему никого туда больше не пуская. В коридоре его положили на носилки и унесли.

Старшина по рации, висевшей у него на портупее уже вызвал подмогу. Возможно, это будет следователь, который, наконец-то зафиксирует картину преступления…

Но, нет… Прискакала Нелли Леонидовна.

— Тихий! Опять ты!… — попыталась она наехать на меня.

— Нелли Леонидовна! Не входите, пожалуйста, в комнату.

— Это почему ещё? — визгливо спросила та, кто на своей территории не терпела никакого другого мнения, кроме своего

— Мы ждём приезда следователя…

При упоминании о следователе, завуч сдулась и осталась стоять в коридоре.

* * *

Ну а дальше… Завертелось, закрутилось. Приехала и опергруппа, и эксперт, и следователь… Я проследил, чтобы они изъяли и опечатали нож с отпечатками пальцев рыжего и Лёшкиной кровью. И одеяла, которые принесли с собой нападающие. Попросил также, чтобы изъяли как вещественное доказательство и дужку от кровати. А то потом вместо неё появится какая-нибудь дубинка или кастет. Всякое бывает.

Опера опрашивали побитых злодеев. А следователь попытался допросить меня… Но я пояснил, что так как я несовершеннолетний, то показания буду давать только в присутствии опекуна или преподавателя. Пётр Семёнович не подходит, так как он является свидетелем. Нелли Леонидовна — лицо заинтересованное. Как завуч она будет стараться замять это дело, чтобы не подвергаться потом наказанию со стороны РайОНО и прочих вышестоящих организаций. В качестве опекуна подойдёт местная медсестра Раиса Степановна. Но всё-таки допрашивать малолетнего лучше в дневное время… Так как любой адвокат потом может сказать что лицу не достигшему четырнадцати лет не давали спать и допрашивали в три часа ночи.

Следователь слушал меня слушал, захлопнул свою папку и высказал мне всё. что он обо мне думает.

— Ты, чё, малец? Самый умный? Одевайся! Поедешь с нами! В камере выспишься.

— Но мне ещё четырнадцати нет.

— А я этого не знаю… На вид тебе шестнадцать. А когда подтвердится твой возраст, то мы тебя отпустим.

— Нехорошо сироту обижать, гражданин начальник! Бог не простит…

— Вот как ты заговорил, мерзавец…

— А как Ваша фамилия, товарищ? Мне это очень надо знать, чтобы после подать на Вас жалобу в прокуратуру за противоправные действия в отношении несовершеннолетнего законопослушного гражданина СССР.

— Ты не о*уел, пацан? А ну быстро одевайся!

— А если я откажусь? С какой стати мне куда-то с Вами идти, если мы совсем не знакомы? Вдруг Вы извращенец какой-то?

— Чего, *ля?

Следователь отдал команду сержанту и тот тут же схватил меня за руку. Старшина что-то прошептал на ухо следаку, но тот только отмахнулся от него.

Меня прямо так, в трусах и в майке, абсолютно босого, запихнули в милицейский «бобик». Ну а потом уже повезли куда-то. Похоже, что либо тут у ментов полный беспредел творится, либо я что-то не понимаю.

Раннее утро 3 июня. 1974 год.

Москва. ⁇ отделение млиции.

Поездка была не лишком долгой. Местное отделение было в переулке около станции метро. Так что доехали быстрее. Чем просто быстро… Дольше времени меня загружали в машину и выгружали из неё… В отделе меня сразу провели мимо дежурки, и безо всяких разговоров тупо запихнули в полуподвальную камеру. За моей спиной, со скрежетом несмазанных петель, захлопнулась металлическая дверь.

В камере стоял стойкий липкий запах пота, мочи и дерьма. Там были грубо сколоченные деревянные скамейки, но на одной из них уже спал, отвернувшись к стене, какой-то не слишком опрятный человек. Ещё двое, с побитыми мордами, сидели рядом на скамейке у противоположной стены, и вполголоса разговаривали о чём-то. После моего появления они замолчали и стали внимательно меня разглядывать… Наконец, один из них сплюнул на пол и спросил, довольно таки писклявым голосом:

— Ты кто?

— Конь в пальто… — грубо ответил я. — А тебя не учили, что в хате западло на пол плевать? Тут люди живут. Видишь, я босыми ногами пол топчу. Ты что же думаешь, я по твоим плевкам ходить буду? Вытри!

— Чё ты сказал, сопляк? Да я тебя в рот……

Тут он почти был прав, как ни погляди. Несмотря на то, что было начало лета, в трусах и майке ночью было не тепло. А босые ноги не прибавлял здоровья моему организму. Поэтому носом я уже шмыгал… Но называть меня сопляком — это уже перебор на сегодня. Хотя нет… Перебором была вторая фраза… За такое в приличных местах сразу на нож ставят… Жаль, что ножа нет…

Сидел этот гнусавый очень удобно. Удар ногой в челюсть, отправил его на грязный пол. Он как раз умудрился упасть на то место, куда плюнул минуту назад.

— Следи за базаром фуфлыжник! Или ты по мальчикам сохнешь? Обломайся! Я не из таких…

Не успел ещё первый подняться, как его собеседник уже встал с лавки.

— Пи**ец, тебе, малявка!

Я прислонился спиной к металлической двери. Шансов у меня выстоять в честном поединке против этих двоих в условиях тесной камеры было ноль целых хрен десятых. Бежать тут некуда. Подручных средств тоже нема. Осталось только шуметь погромче. Глядишь, менты среагируют на шум. Это же их обязанность, следить, чтобы беспорядки не нарушались… Ну, или как-то так…

Сильно пошуметь мы не успели. С проворностью кошки, тот, кто ещё секунду назад тихо спал на лавке, оказался на ногах. Два коротких выверенных удара, и два тела разлетелись по разным углам.

— Цыц, парашники!

Он стоял посреди камеры. Спокойный и уверенный в себе. Ботинки без шнурков, мятые брюки, а потёртый пиджак был надет на голое тело. На груди, через распахнутые полы пиджака были видны множественные татуировки. Купола и ещё что-то… Всё не разглядеть.

— Пацан верно сказал. Чего непонятного? Вам место под шконкой, чушкари.

— Тихон, ты чё… — заверещал один из них.

— Заткнись! Или я тебя щас заткну…

В камере стало тихо…

— Иди сюда, пацан! Присаживайся рядом! В ногах правды нет…

* * *

Сидеть на деревянной лавке было куда приятнее, чем стоять босыми ногами на каменном полу.

— Тебя из-под одеяла взяли? И чего ты с ментами не поделил?

На наседку этот сиделец вроде бы не похож. Грубить ему не хотелось. Но мне особо и нечего было скрывать.

— Детдомовский я. Нас с братом ночью убивать пришли. Семеро их было…

— Было… — усмехнулся тот, кого назвали Тихоном. — А сколько осталось?

— А никого не осталось. Все там и легли. Брата моего ножом пырнули. Я не знаю даже, жив он или нет…

— Лепилы чего говорят?

— Скорая его увезла сразу. Ничего не сказали.

— А куда пырнули?

— Вот сюда. — я показал себе на левую часть живота.

— На себе не показывай! Примета нехорошая. А тот, кто его пырнул?

— Я его зажмурил, похоже.

— Ножом?

— Дужкой от кровати. Это же всё у нас в детдоме было. Мы спали, когда они пришли. На Лёху одеяло накинули и бить начали. А я умудрился проснуться за секунду до нападения и успел на ноги вскочить. Чуйка разбудила.

— Хорошая способность — беду чуять. Полезная…Так говоришь, семеро их было?

— Да.

— И всех замочил?

— Нет. Остальных так… Погладил слегка…

— Тебе сколько лет-то?

— Тринадцать пока… Четырнадцать только в августе будет и мне, и брату… Если выживет…

— Шанс выжить есть. Если бы в правый бок прилетело, то хуже. Там печень. Это верная смерть… Так что, не ссы, пацан. Даст Бог, выживет брат. Тебя, как звать-то?

— Саша… Тихий.

— Погремуха такая?

— Нет. Фамилия…

— От бати такая досталась или в детдоме дали?

— От матери. У бати фамилия была Тихо́й, а у матери Тиха́я. Мать умерла нас с братом рожая. Ну а когда документы оформляли, нас так и записали. Мать — Тихая. Ну, а мы с братом Сашка Тихий и Лёшка Тихий. На бумаге ударение не ставится…