Рецепт от Фрейда - Ирина Градова

– Антипсихотическое средство, действующим веществом является хлорпромазин. Честно говоря, меня удивили две вещи: во-первых, вашему другу прописали инъекции, а не драже или таблетки. Во-вторых, этот препарат используется в его лечении на протяжении очень долгого времени.

– Это необычно?

– Ларгактил обладает седативным свойством и купирует различные виды психомоторного возбуждения, уменьшая агрессивность. Одной из главных особенностей хлорпромазина является угнетение условно-рефлекторной деятельности, то есть двигательно-оборонительных рефлексов, и расслабление скелетной мускулатуры при сохраненном сознании. При назначении в больших дозах возникает сон.

– То есть вы превращаете Макса в овощ? – уточнил Аарне.

– Я не его лечащий врач, не забывайте! – предупреждающе повысила голос Неля, не желая быть обвиненной в чужих грехах. – Но кое в чем вы правы. Антипсихотический эффект ларгактила развивается в течение недели, когда достигается стабильная концентрация препарата в плазме, а Максу вкалывают его уже несколько месяцев!

– А какие, как это… показания к применению этого вашего ларгактила? – поинтересовался Аарне.

– Психомоторное возбуждение, острые бредовые состояния, алкогольный психоз и так далее.

Он снова взъерошил шевелюру пятерней, изумленно покачивая головой.

– Насколько опасен препарат? – спросил он.

– Если применять по правилам, то не более опасен, чем другие антипсихотические средства. Они все, в той или иной мере, не безобидны. У хлорпромазина имеются серьезные побочные действия.

– Например?

– Сонливость, головокружение, резкое снижение артериального давления. При длительном применении в высоких дозах случаются судороги, тремор, тошнота, рвота и нейролептическая депрессия. Иногда нарушается сердечный ритм.

– Да как вообще можно прописывать такую отраву?!

– Как я уже упоминала, в малых дозах…

– Кто этот мясник, который ставит на нем опыты?! – перебил финн.

– Успокойтесь, Аарне, – примирительно подняла руки Неля. – Никто не желает Максу зла, но для начала необходимо выяснить, как ваш друг вляпался в такую историю!

– Хотите кофе? – вдруг спросил хозяин квартиры. – Или, может, чего-нибудь покрепче?

– Кофе достаточно, спасибо.

Аарне вышел на кухню.

– А могу задать личный вопрос? – спросила Неля, когда он вернулся с двумя чашками кофе.

– Конечно.

– Откуда вы так хорошо знаете русский?

– Мой отец работал в топливно-энергетическом секторе, и его компания сотрудничала с российской. Я пять лет жил в Петербурге и ходил в русскую школу. Познакомившись с Максом, снова оказался тут и живу уже десять лет, не считая тех пяти, в детстве. Я хочу его навестить, – без всякого перехода добавил Аарне.

– Боюсь, сейчас это невозможно.

– Почему? Лечебница – это ведь не тюрьма?

– Конечно, нет! Но сейчас самое важное, в интересах Макса, чтобы никто не знал о нашей беседе, ясно? Кроме того, вы ведь собираетесь на гастроли?

– Да, – кисло признал Аарне. – Но теперь, когда я знаю, что случилось с Максом, мне даже как-то неловко… Это ведь все благодаря ему, понимаете? Наша группа распалась, проект рухнул, но он сделал нас, и только по этой причине у каждого сейчас успешная карьера. И лишь он остался совершенно один!

– Чем вы можете помочь Максу – он вас даже не узнает!

– Я вернусь через пару недель. Могу я связаться с вами, когда приеду?

– Обязательно. Может, тогда мне уже будет что рассказать.

В лифте в кармане завибрировал телефон. Звонила мама. По мере того как Неля вслушивалась в ее взволнованный голос, ее глаза наполнялись слезами.

Телефон Лычко молчал вторые сутки, и Любавин решил, что придется ехать. Бывшая работница «Горки» проживала в центре, недалеко от Исаакиевского собора. Дома здесь старые, но многие удостоились капитального ремонта и выглядели вполне презентабельно. Профессор спросил себя, как простой врач психиатрической лечебницы мог позволить себе такую роскошь?

Правда, дом Лычко особым богатством не отличался – видимо, еще недостаточно толстосумов скупили здесь квартиры. Нужная Любавину квартира находилась на первом этаже. При нажатии на кнопку звонкая трель отчетливо прозвучала по ту сторону, однако, как ни прислушивался, профессор не услышал приближающихся шагов. Неужели никого нет дома? Эта Лычко нужна ему как воздух, а ее нет?!

Дело «Синей Горки» стало для него первостепенным. Никто никогда не смел усомниться в любавинских заключениях, а если такое и случалось, то иллюзии быстро рассеивались. И только «Горка» выросла на его профессиональном пути непреодолимым препятствием. Дважды – дважды слово Любавина подвергли сомнению и, что самое страшное, опровергли!

Потоптавшись на коврике, Любавин уже собрался уходить, как вдруг какой-то звук привлек его внимание. И звук этот исходил изнутри квартиры. Значит, там все же кто-то есть, но не желает открывать? Глубоко вздохнув, профессор изо всех сил шарахнул в дверь кулаком.

– Вы нас заливаете! – заорал он в замочную скважину. – Если сейчас же не откроете, я буду вынужден вызвать полицию и сотрудников жилконторы, мы только что сделали ремонт!

Перестав колотить, профессор снова прислушался, и на этот раз был вознагражден, услышав приближающиеся шаркающие шаги.

– Кто это? – полушепотом прошелестели через дверь.

– Сосед! – рявкнул профессор. – Вы устроили потоп!

– У меня все выключено, – проговорила женщина в квартире. В голосе слышался страх, и Любавин спросил себя, он ли так ее напугал, или та причина, по которой она отказывалась подходить к двери ранее.

– Может, труба лопнула, – прокричал он. – Вода льется с потолка, горячая – вы мне всю побелку загубили!

Раздался вздох, после которого он наконец услышал многократный поворот ключа и звук отодвигаемой задвижки: мадам забаррикадировалась не на шутку. Маленькая сухонькая женщина лет пятидесяти пяти, возникшая в узком проеме, с всклокоченными седеющими волосами неопределенного цвета, была облачена в растянутый спортивный костюм. На носу незнакомки как-то неуместно сидели громоздкие очки, под которыми ее глаза, и без того большие, казались прямо-таки огромными, как у стрекозы.

– Мария… Евграфовна? – уточнила Любавин.

– Нет! – взвизгнула она и неожиданно резво нырнула обратно. Однако профессор успел просунуть в дверь ногу, мешая тем самым хозяйке квартиры ее захлопнуть.

– Что вам надо?! – прорыдала она, отступая в темноту. – Я ничего не знаю!

Выходя из дому, Неля машинально отметила про себя число – первое декабря. Начало зимы. Для Вали зима так и не наступила. В шкафу у Нели не было ни одного черного костюма и подходящего пальто – она не питала слабости к черному цвету. С трудом ей удалось отыскать темно-серое платье, когда-то купленное по случаю и ни разу не надеванное, и коричневую кожаную куртку, поверх которой она замотала темную шаль. По дороге купила десять белых гвоздик. Неля гвоздики не любила, как и черный цвет. Когда умер отец, она положила на крышку гроба желтые розы. Папа тоже терпеть не мог гвоздики, называя их «кладбищенскими» цветами, поэтому даже на кладбище она решила их не приносить. Однако для Вали Неля купила гвоздики…

По дороге она думала о том, что так и не перезвонила подруге. Почему, почему она этого не сделала?! Была занята, вылетело из головы, и наверняка ничего важного Валя бы ей не сказала, но… Но Неля, по крайней мере, поговорила бы с ней, в последний раз, и сейчас ей не за что было бы себя корить. О смерти Валентины ей сообщила мама, и сейчас она собиралась заехать за ней, чтобы вместе ехать на кладбище. Девушки познакомились на первом курсе меда. После окончания университета Валя ушла в науку. В последнее время она работала секретарем ученого совета и, похоже, была довольна тем, чем занималась. Подруги редко виделись, даже созванивались нечасто, но ведь друзья – это вовсе не те, с кем общаешься каждый день, а те, встречаясь с которыми после долгого перерыва, не чувствуешь прошедшего времени. Валя относилась как раз к таким людям.

Мама устроилась в салоне и положила красные гвоздики на сиденье рядом с белыми. Ее лицо было печальным.

– Тебе обязательно сегодня возвращаться на работу? – спросила она, как только они отъехали. – Мама Вали просила, чтобы мы помогли с поминками.

– Хорошо, ма, – кивнула Неля, краем глаза ловя в зеркале лицо матери. – Я вернусь вечером.

– Не нравится мне эта твоя работа! – пробормотала Нина Игнатьевна. – Пропадаешь целыми днями, возишься с опасными пациентами…

– Да брось, мам! Я с буйными не работаю, они в другом отделении – даже в другом здании, я и мимо-то не прохожу!

– И все-таки, – упрямо процедила мать, – возвращалась бы ты в центр, а? Тебя с радостью примут обратно!

Неля в этом и не сомневалась. Однако, несмотря на то что работа в «Горке» была навязана дядей Ильей, она начала находить в ней определенную прелесть. В консультационном центре сложных пациентов не было, зато у них имелись деньги. В клинике же, напротив, приходилось работать за гроши (если, конечно, не считать доплат от Ракитина), но именно там Неле было по-настоящему интересно. Впервые со времени учебы она вспомнила, почему стала психиатром – не только из-за того, что им был папа. Вопреки расхожему мнению, пациенты психиатрических клиник просто смотрят на мир другими глазами. И вот этот-то «особый» взгляд на мир Неля стремилась расшифровать. Маме этого не объяснишь.