Скандальные признания - Маргерит Кэй

Смазывая мазью натертые места на коленках и бедрах, она морщилась и вздрагивала, но, когда стала убирать от посторонних глаз мужскую одежду, что надевала прошлой ночью, настроение постепенно стало улучшаться. К тому времени, когда она села пить кофе, уже улыбалась самой себе. История Беллы Донны, мстительного и чувственного порождения ночи, теперь получит новое продолжение. После стольких бесплодных месяцев она наконец-то почувствовала вдохновение.

Интересно, что бы подумал Эллиот, если бы знал, что стал ее музой? Дебора перестала точить перо, и перед глазами возникла картина: она на столе в холле обнимает Эллиота ногами за талию. И ее снова обжег огонь страсти. Она закрыла глаза и задрожала при воспоминании о его губах и руках, о прикосновении к щеке его грубой щетины. Как же быстро и сильно она возбудилась! Восхитительно. Не упади тогда эта картина, она бы не пошла за свечой, не разрушила бы настроение и, скорее всего, отдалась ему. Она похолодела, вспоминая, как впивалась в него ногтями, прижималась к отвердевшей мужественности. Бога ради, что на нее нашло?!

Ей бы стало легче, если бы удалось убедить себя, что она вжилась в характер Беллы и забыла о своем собственном. Но это была бы неправда. Белла Донна вела себя расчетливо. Она использовала мужчин и потом отвергала. Точно так же она избавлялась и от своих личин, когда те становились ей не нужны. Прошлой ночью Дебора испытывала настолько всепоглощающее желание и потребность, что это испугало ее. Сила чувства и потеря самообладания приводили ее в ужас. Она не хотела испытывать ни того ни другого.

«Я хотел тебя с того момента, как мы встретились», — сказал вчера Эллиот. Но их встреча тоже была приправлена опасностью. Именно поэтому он ее захотел, а она его, разве не так? Только балансирование на самом краю, когда дерзость и безрассудство соперничают со страхом, и могло объяснить мощь их взаимного желания. Именно поэтому она забыла уроки своего брака и позволила инстинктам взять верх.

Нет, прошлой ночью она была не Беллой. Но и не Деборой. Она не могла соединить это дерзкое живое создание с женщиной в сером платье с такой же серой жизнью. Но разве не этого она ждала от вчерашних ночных приключений? Сбросить кожу, выйти за пределы скучной жизни, сбежать на несколько часов от себя самой? Все это она и получила с избытком.

Сейчас необходимо вернуться к действительности, которая кажется очень блеклой, но, по крайней мере, безопасной. И не важно, что жизнь без волнений и приключений очень одинока. Дебора привыкла к одиночеству. Более того, чувствовала себя одинокой почти всю свою замужнюю жизнь. Одинокой, раненой и потерянной. Она слишком хорошо помнила, как невеста с искрящимся взглядом превратилась в ненавистную жену.

Больше она не будет такой легковерной. И не станет причиной всех неудач и разочарований. Теперь не надо прятаться от подруг из страха, что они узнают о ее несчастливой жизни. Не придется притворяться перед самой собой, что она не жалкая жертва. Она больше не позволит чувству вины и желанию безопасности руководить своей жизнью. Как и самому жестокому на свете чувству — любви. Может, ее жизнь и пуста, но зато она сама себе хозяйка. Да, вдали от чувств, но ведь и от боли тоже. С этого момента она от них на безопасном расстоянии. Что бы ни нашло на нее прошлой ночью, это была не она, не Дебора. Это лишь выброс эмоций. Катарсис. Противоядие, прививка опасности против недуга скуки. И теперь все закончилось.

Дебора решительно взялась за перо. «Часы пробили полночь, когда Белла украдкой выскользнула в ночную тьму в мужском одеянии. Она собиралась исполнить миссию, которая потрясет все светское общество и столкнет ее с самым опасным и привлекательным мужчиной Англии».

— Ты выглядишь каким-то усталым. — Элизабет Мюррей озадаченно посмотрела на Эллиота.

Сходство между сестрой и братом было очевидным, с первого взгляда становилось понятно: они родственники. Одинаковые карие, глубоко посаженые глаза, темные волосы и ясный проницательный взгляд. Те, кто удостаивался этого взгляда, обычно начинали нервничать, боясь неосторожно выдать свои тайны. И хотя Лиззи отличалась более светлой кожей и мягкими чертами лица, она частично унаследовала энергичность брата и весь его шарм. Сочетание того и другого ее друзья находили очаровательным, муж — завораживающим, а критиков оно даже слегка пугало.

— Развлекаешься от заката до рассвета? — с улыбкой поинтересовалась она, стягивая светло-лиловые лайковые перчатки. И без церемоний плюхнулась в потертое кресло у камина.

Эллиот усмехнулся:

— Боже, ты же меня знаешь. Танцую до четырех утра и ухлестываю за очередной богатой наследницей, чтобы расплатиться с карточными долгами. Обычное занятие для джентльменов.

Лиззи захихикала:

— Я очень удивилась, когда не застала тебя в толпе поклонников Мэрианн Килвиннинг. Говорят, у нее состояние по меньшей мере тысяч в двадцать.

Эллиот щелкнул пальцами:

— Ерундовая сумма. Я много больше оставляю за одну игру «У Уайта».

Улыбка Лиззи увяла.

— Я слышала, твой приятель Каннингем как-то проиграл за одну ночь примерно столько же. Я знаю, это считается очень модным, но не могу отделаться от мысли, что джентльмены могли бы найти способ и получше потратить деньги.

— Ты в этом не одинока.

— А как прошел разговор с Веллингтоном?

— Он хорошо меня принял, — горько сказал Эллиот, — но все как обычно. Неотложные обязательства, необходимость делать инвестиции, истощенные ресурсы, ничего особенного, одни банальности. — Он вздохнул. — Наверное, в чем-то я несправедлив к нему. Он конфиденциально сообщил мне, что подумывает снова заняться политикой. И если займет пост в кабинете министров, постарается сделать все, что сможет… о, Лиззи, я не знаю. Эти люди… те самые, что отдали своей стране здоровье и молодость… они не могут так долго ждать. Им требуется помощь уже сейчас, им нужно кормить себя и свои семьи, а не выслушивать эфемерные обещания о том, что надо подождать и помощь подоспеет. Мы этого еще во время войны наслушались.

— Генри. Я знаю, — тихо произнесла Лиззи и раскрыла глаза, чтобы не заплакать. Лицо брата утратило всякое выражение. Она ненавидела ронять слезы, но, что важнее, Эллиот очень не любил, когда задевали эту болезненную для него тему.

— Генри и сотни — тысячи — других. Братья, мужья, отцы, друзья. Мне противна эта ситуация.

— И Веллингтон не собирается ничего предпринимать?

— Прости, что говорю это, Лиззи, но в душе он традиционалист. Как Ливерпуль и остальные тори, он боится, что мужчины, которые провели столько лет за пределами Англии, могли стать радикалами. Он считает, что голод и нищета научат их большему уважению. Лично я думаю, это произведет совершенно противоположный эффект, и, что еще важнее, это чертовски несправедливо. Извини, я не хотел богохульствовать и не собирался наводить на тебя скуку.