Стерегущий - Алексей Сергеев

Статс-секретарь Безобразов держался с достоинством; только лукавый блеск глаз выдавал в нем человека, любившего весело пожить, наслаждаясь всем, что есть в жизни заманчивого.

— Корейцы верят в существование души у тигров, ваше величество. Тигр у них символ мужества и доблести, они стремятся подражать тиграм. В мою бытность в Сеуле я обратил внимание на то, что на многих домах кричащими красками были намалеваны тигры необыкновенно яростного вида. Но их почитатели на них не похожи. Корейцы добродушны и мягки характером. Они законопослушны. И я готов поклясться чем угодно, что никакие революции в этой стране невозможны, какие бы агитаторы там ни появились. Корейцы уважают силу и охотно подчиняются ей. Такой порядок издавна поддерживается их сановниками.

— Именно на это и рассчитывает Япония?

— Так точно, ваше величество. Именно на это. Хотя нет. Пожалуй, еще и на некоторые слабости корейского императорского двора и высших сановников. Позволю себе утрудить внимание вашего величества характерной сценкой. На приеме у корейского императора в Сеуле разговорился я с каким-то придворным, усиленно расхваливавшим мне японцев. Мне показалось это странным. «Вы много чем обязаны японцам?» — спросил я его в упор, «Мы обязаны им буквально всем, — ответил он мне. — Они привозят нам по дешевке товары, дарят чиновникам подарки. Под их благодетельным руководством и управлением Корея скоро станет великой и богатой провинцией славной японской империи. Но самое важное благодеяние в том, что японцы первые научили нас парадно сервировать обеденный стол и приготовлять кушанья на европейский манер. Благодаря японцам мы стали европейцами».

Безобразов замолчал и выжидательно посмотрел на царя. Николай беззвучно засмеялся. Потом, как будто совершенно некстати, спросил:

— Александр Михайлович, за что вы не любите генерала Куропаткина?

— Мне не за что его любить, ваше величество. Я ненавижу Японию, а он готов ей мирволить. Я помню варварское нападение японского преступника на ваше величество, а он забыл. Я говорю, двинуть в Манчжурию и в Корею один только корпус под командою, скажем, генералов Сандецкого или Сухомлинова, и с притязаниями Японии на какое-то место в концерте европейских держав навсегда будет покончено. А генерал Куропаткин бубнит что-то о выводе наших войск из Манчжурии, о необходимости соблюдения каких-то договоров, заключенных в мифологические времена с давно умершим китайским правительством. Не военный министр, а протестантский проповедник! Простите меня, ваше величество, но я не могу молчать. Я должен везде кричать о вреде уступок по отношению к Японии, которые проповедует Куропаткин и которые повлекут за собою необходимость безосновательных новых уступок.

— Кричать везде не следует, — снова беззвучно засмеялся царь. — Достаточно, если вы скажете мне одному об этом, хотя бы вполголоса. Итак, насколько я понимаю, вы безоговорочно за то, чтобы Корея вошла в состав русской короны?

— Ваше величество! — Безобразов актерски запнулся, как будто бы ему не хватило воздуха, и молитвенно поднял глаза кверху. — Цель моей жизни вижу я в этом. Все мои скромные силы, всю мою многотрудную жизнь готов я принести на алтарь отечества. Если только корейский самоцвет засверкает в короне вашего величества, я буду знать, что моя жертва угодна богу, что я прожил не напрасно.

— Быть по сему! — пошутил царь. — Александр Михайлович, сегодня мы будем слушать еще одну записку графа Ламсдорфа. Должен сказать, что меня не удовлетворяет ни часть описательная, где граф как-то слишком объективно излагает историю наших дипломатических отношений с Японией тысяча восемьсот девяносто пятого года, ни заключительная, в которой нет никаких практических выводов, подлежащих осуществлению. Мне хотелось бы встретить в вас сегодня решительного оппонента слишком мягкой политике моего министра иностранных дел, не оправдываемой никакими деловыми соображениями. Мне кажется, что я начинаю уже любить Корею. Я уверен, что проведу на южном побережье Кореи не одно славное лето. Представляю себе, как буду гулять в приморских парках в мундире германского адмирала и ко мне будет приезжать завтракать из Киао-Чао германский император, чтобы позавидовать моему новому приобретению… А в отношении Японии следует быть беспощадным: не только вы, я сам не забыл еще попытки японцев убить меня в их стране только за то, что рано или поздноя должен был стать русским самодержцем и что интересы русского императора и микадо в Корее и Китае не совпадали и никогда не совпадут.

Куропаткин ожидал аудиенции в «пикетной» комнате, где, по преданиям, любила играть в мушку Екатерина II. Двухсветная «пикетная» окнами выходила на Неву. По ее внутренним стенам, на высоте вторых окон, тянулись хоры для музыки в мраморной с позолотой балюстраде. Из того, что свидание с царем должно произойти в этой совершенно изолированной комнате, Куропаткин понял, что разговор будет строго конфиденциальный.

Николай вошел быстро, поздоровался суховато. Сейчас же, словно продолжая только что прерванный разговор, отрывисто спросил:

— Алексей Николаевич, почему вы так упорно боитесь войны с Японией? Есть ли для этого действительно веские основания? Или ваша позиция исходит только из естественных колебаний, столь понятных при принятии решения о начале военных действий?

Волнуясь и заметно комкая слова, Куропаткин принялся излагать царю свои доводы. Николай отвернулся к окну и стал смотреть на бугристую поверхность замерзшей Невы. Через всю ширину реки на Петербургскую сторону, прямо к Петропавловской крепости, был устроен перевоз — расчищенная от снега дорога, усаженная по бокам пушистыми елками. По ней взад и вперед скользили зеленые сани-кресла, подталкиваемые сзади мужиками в красных рубахах, с коньками на валенках.

— Почему они в красном? — вдруг громко возмутился царь. — Ведь знают же… Да еще около дворца!.. Надо сказать генералу Гессе, чтобы распорядился. Не могу же я сам вникать во все мелочи, есть дела и поважнее.

Рассерженный и все же заинтересованный тем, что происходило на перевозе, царь слушал Куропаткина рассеянно, пропуская мимо сознания подсчеты военного министра, что война с Японией обойдется России по крайней мере в миллиард рублей золотом и не меньше пятидесяти тысяч солдатских жизней. Хотел было возразить, что это пустяки: и деньги и человеческие жизни в России найдутся. Но в этот момент его внимание привлекло то обстоятельство, что один из мужиков, бежавших по перевозу, потерял сорвавшийся с ноги конек. Стараясь удержать равновесие, мужик потянул на себя сани. Они качнулись, полозья их приподнялись вверх, сидевшая в кресле женщина в бархатной шубе накренилась в сторону.