Ключ к Ребекке - Кен Фоллетт

Наступила тишина. У Кемеля и на этот вопрос был заготовлен ответ, но было бы лучше, если бы ответил кто-то другой.

Имам оказался на высоте положения.

– Мы могли бы послать им вместе с обращением какие-нибудь полезные военные сведения.

Теперь Кемель сделал вид, что он возражает против этой идеи.

– Какую информацию мы могли бы раздобыть? Не могу себе представить…

– Фотографии британских позиций, сделанные с самолета.

– Как это сделать?

– Мы можем снять их простой камерой во время обычного патрулирования.

Кемель колебался:

– А как насчет проявления пленки?

– Необязательно, – возбужденно ответил Имам. – Мы можем просто послать пленку.

– Только одну пленку?

– Сколько захотим.

Садат произнес:

– Думаю, Имам прав.

Они снова принялись обсуждать практическую сторону идеи, а не ее опасность. Оставалось преодолеть последний барьер. Садат по горькому опыту знал, что эти повстанцы очень храбры до тех пор, пока не надо высовываться. Он сказал:

– Остается только один вопрос: кто поведет самолет?

Говоря это, он огляделся по сторонам, и в конце концов его глаза остановились на Имаме.

После минутного колебания Имам встал. В глазах Садата зажегся победный огонек.

Спустя два дня Кемель пешком одолел три мили, отделявшие центральный Каир от пригорода, где жил Садат. Будучи инспектором уголовной полиции, Кемель, когда хотел, мог пользоваться служебной машиной, но, по соображениям безопасности, редко ею пользовался, когда отправлялся на повстанческие сходки. По всей вероятности, его коллеги-полицейские будут сочувствовать Движению свободных офицеров, однако он не торопился испытать их.

Кемель был на пятнадцать лет старше Садата, и все же его отношение к более молодому товарищу очень походило на преклонение перед героем. Кемель разделял цинизм Садата, его реалистическое понимание рычагов политической власти; но у Садата, помимо этого, было еще одно качество: фанатичный идеализм, дававший ему безграничную энергию и надежду.

Кемель размышлял о том, как сообщить ему о случившемся.

Обращение к Роммелю было напечатано, подписано Садатом и другими руководителями Движения свободных офицеров, за исключением отсутствующего Насера, и запечатано в большой коричневый конверт. Были сделаны аэрофотографии британских позиций. Имам полетел на своем «Гладиаторе», а Багдада следовал за ним на втором самолете. Они произвели короткую посадку в пустыне, чтобы подобрать Кемеля, который передал Имаму коричневый конверт и сел в самолет Багдада. Лицо Имама светилось юношеской восторженностью.

Для Кемеля это был первый полет в его жизни. Пустыня такая невыразительная, если смотреть на нее с земли, с воздуха была похожа на бесконечную мозаику, складывавшуюся из разнообразных форм и узоров: каменистых участков, отдельных всплесков растительности и причудливо изрезанных вулканических гор. Багдади сказал, что в полете будет холодно, но Кемель подумал, что он шутит: пустыня напоминала раскаленную печь, но, по мере того, как самолет набирал высоту, температура падала, и вскоре он задрожал от холода в своей тонкой хлопчатобумажной рубашке.

Через какое-то время оба самолета повернули прямо на восток, и Багдади по радио передал на базу, что Имам изменил курс и не отвечает на радиосигналы. Как Багдади и ожидал, с базы ему приказали следовать за Имамом. Этот небольшой фарс был необходим, чтобы по возвращении Багдади не попал под подозрение.

Они летели над расположением воинской части. Сверху Кемелю были видны танки, грузовики, полевые пушки и джипы. Солдаты махали им руками – Кемель подумал, что это, должно, быть, англичане. Оба самолета набирали высоту. Прямо перед собой они увидели признаки сражения: огромные облака пыли, взрывы и вспышки выстрелов. Они свернули, чтобы обойти район сражения с юга.

Кемель подумал: «Мы пролетели над английской базой, затем над районом сражения, скоро долетим до немецкой базы».

Впереди самолет Имама пошел на снижение. Вместо того, чтобы последовать его примеру, Багдади еще немного набрал высоту – у Кемеля создалось впечатление, что «Гладиатор» достиг своего потолка, – и повернул к югу. Кемель посмотрел в иллюминатор правого борта и увидел то, что минутой раньше увидели пилоты: небольшой лагерь с четко размеченной взлетной полосой.

…Приближаясь к дому Садата, Кемель вспоминал восторг, который он испытывал там, в воздухе, высоко над пустыней, когда понял, что они находятся в тылу у немцев и что договор уже почти в руках у Роммеля.

Он постучал в дверь, все еще не зная, что сказать Садату.

Это был обычный частный дом, пожалуй, даже победнее, чем дом Кемеля. Через минуту дверь открыл Садат в галабее и с трубкой в руке. Он посмотрел в лицо Кемеля и сразу понял:

– Ничего не вышло.

– Да.

Кемель вошел внутрь. Они прошли в маленькую комнату, служившую Садату кабинетом. Он увидел стол, полку с книгами, на голом полу – несколько подушек. На столе поверх кипы бумаг лежал армейский пистолет.

Они сели. Кемель стал рассказывать:

– Мы нашли немецкий лагерь со взлетной полосой. Имам начал снижаться. Тогда немцы открыли по его самолету огонь. Понимаешь, это ведь был английский самолет – об этом мы не подумали.

Садат ответил:

– Но они же видели, что у него мирные намерения: он не вел огонь и не сбрасывал бомбы…

– Он просто снижался, – продолжал Кемель. – Покачал крыльями и, думаю, попытался связаться с ними по радио, а они продолжали обстрел и попали ему в хвост.

– О господи!

– Было такое впечатление, что он падает. Немцы прекратили стрельбу. Каким-то чудом он приземлился на колеса и запрыгал по полосе. Думаю, что Имам уже не справлялся с управлением. И конечно, он не мог затормозить. Самолет вынесло с твердой поверхности в песок; левое крыло ударилось о землю и сломалось; нос зарылся в песок; затем на сломанное крыло упал фюзеляж.

Садат с каменным лицом смотрел на Кемеля, трубка в его руках погасла. Мысленно Кемель представлял себе лежащий на песке разбитый самолет и несущиеся к нему немецкий пожарный грузовик, машину «скорой помощи» и бегущих за ними человек десять или пятнадцать солдат. Он никогда не забудет, как чрево самолета разверзлось от взрыва и корпус распался на красные и желтые языки пламени наподобие лепестков раскрывшегося бутона.

– Он взорвался, – с трудом проговорил Кемель.

– А Имам?

– Он не мог остаться в живых. Огонь был очень сильный.

– Мы должны попробовать еще раз, – твердо произнес Садат. – Надо найти другой способ передать наше обращение.

Кемель взглянул на него и понял, что этот резкий тон скрывал волнение. Садат попытался зажечь трубку, но рука, держащая спичку, слишком сильно дрожала. Кемель посмотрел на него внимательнее и увидел в его глазах слезы.

– Бедный мальчик, – прошептал Садат.

Глава 7

Вольф топтался на месте: он знал, где находятся секретные сведения, но не мог добраться до них.

Если организовать кражу еще одного портфеля, это уже всерьез насторожит англичан. Придумать другой способ кражи – но и это все равно приведет к усилению режима секретности со стороны британцев. Кроме того, что даст кража одного портфеля? Ему нужен был регулярный, беспрепятственный доступ к секретным документам.

Для достижения этой цели Вольф решил использовать Соню, и, вдохновленный своей идеей, он занялся сбриванием волос у Сони между ног.

Волосы у нее были черные и жесткие и отрастали очень быстро. Поскольку она регулярно сбривала их, то могла выступать в прозрачных шароварах, не надевая поверх них плотный, украшенный блестками, набедренный треугольник. Обретенная таким образом дополнительная степень физической свободы, а также упорно распространяемые слухи о том, что под шароварами у нее больше ничего не надето, помогали ей оставаться ведущей исполнительницей танца живота.

Вольф окунул кисточку в пену и стал намыливать соответствующее место.

Соня лежала на кровати, откинувшись на груду подушек, и смотрела на него с подозрением. Ей не нравилось это его последнее извращение. И вряд ли понравится.

У Вольфа на этот счет было другое мнение.

Он знал лучше, чем она сама, как устроены ее мозги и тело, и хотел использовать это превосходство.

Вольф взбивал пену мягкой кисточкой у нее между ног, говоря:

– Я придумал другой способ заглянуть в эти портфели.

– Какой?

Он не сразу ответил и, отложив в сторону помазок, взял бритву. Пробуя остроту лезвия большим пальцем, он взглянул на нее. Она не сводила с него глаз, как зачарованная. Он нагнулся, раздвинул пошире ее ноги и сделал бритвой легкое, осторожное движение вверх, к животу.