Мисс Вайоминг - Дуглас Коупленд

Время шло.

Голод стал просто нестерпимым. Пересилив себя, она взяла один из непроданных бургеров, он остыл, и узнать его можно было только по нетронутой упаковке. Сьюзен ела его с тем же удовольствием, с каким бы она могла есть пенопластовый упаковочный наполнитель.

Жажда мучила все сильнее. Она разорвала мешок, на котором сидела, и шарила в нем до тех пор, пока не наткнулась на бумажный стаканчик с остатками какого-то питья. Это был недопитый апельсиновый крэш. Сьюзен залпом выпила его. Она порылась еще, отбрасывая какие-то объедки, пакетики с горчицей, колючие соломинки для питья и перепачканные салфетки. А, вот! Почти полный стакан! Диетическая кола, теплая, с выдохшимся газом, и стакан размок. Она выпила колу и зашвырнула стакан на самый верх мусорной кучи. Потом ей захотелось пописать, и она стала шарить в мусоре в поисках пригодных сосудов, пока не наткнулась на две пустые чашки из-под молочного коктейля.

Используя сложенные картонки, Сьюзен устроила в углу импровизированную хижину. На пол она постелила слой сухого мусора, чтобы не чувствовать под ногами вонючей жижи, сделала противолавинную стенку, на случай если мешки ночью обрушатся. Подушкой ей послужил все тот же сложенный картон, на который она положила мешок со смятыми бумажными стаканчиками.

Ее удивляла легкость, с какой она ориентировалась в своем новом мире и приспосабливалась к своей новой жизни, – это было ее боевое крещение. Поэтому и уснула она со странным чувством гордости. Сьюзен гордилась тем, что может продержаться, несмотря ни на что, и спала крепко, без снов.

Ее разбудил, прошив, как автоматная очередь, страх, когда она услышала стальной грохот. Утро – мусоровоз готовился выбросить ее вместе с новым домом.

Сьюзен услышала, как отпирают замки, и почти сразу же ее тело буквально смяла груда мусорных мешков, лежавших у противоположной стены бачка. Мысли заметались – уплотнитель мусора – о господи! Через считанные секунды ее швырнуло вверх тормашками, и остатки питья, сочившиеся из стаканчиков импровизированной «подушки», залили Сьюзен с ног до головы. Затем мир перевернулся, и она, ненадолго зависнув в воздухе, грохнулась в кузов грузовика, заваленная мусором и ослепленная утренним солнцем.

Кузов был полон, и, к счастью, там не было никакого уплотнителя. Сьюзен высунула голову из-под груды мусора и, выглянув из-за борта, уже вдали увидела в сияющем солнечном свете, струящемся из-за горизонта на востоке, торговую зону, мимо которой проходила вчера вечером. Грузовик выехал на центральную магистраль. Здесь дул свежий, уже не воняющий бургерами ветер, освобождавший ее волосы от прилипших к ним пакетиков из-под кетчупа, соли и перца.

Поездка была долгой, и Сьюзен лежала на куче мусора, чувствуя, как солнце касается ее век.

Грузовик притормозил, переключил скорости, остановился, снова тронулся, сделал несколько разворотов и прогрохотал на центральную свалку. Грузовики вокруг, как и грузовик, в котором была Сьюзен, гудели, совершая свои маневры и переключая скорости. Кузов под ней стал подниматься все выше и выше, и Сьюзен снова почувствовала себя невесомой, карабкаясь по вываливающемуся мусору, как обезьяна, лезущая вверх по идущему вниз эскалатору. Наконец она спокойно уселась на самой вершине мусорной горы. Солнце – тепло – свобода.

Людей видно не было, одни лишь грузовики. Сьюзен спустилась и пошла между конических груд отбросов, на вид аккуратных, но омерзительно зловонных и грязных.

Наткнувшись на пугало для чаек, она стянула с него одежду – очень большого размера мужской пуховик с пятнами от фломастеров на манжетах и дребезжащими, как кастаньеты, билетами на подъемник, прицепленными к молнии.

В нагрудном кармане лежали плохие, дешевые летние очки, какие продаются в магазинах уцененных товаров. Сьюзен надела их. Откинув волосы назад, она, улыбаясь, покинула свалку.

Путь ее лежал в Индиану.

Глава тринадцатая

Проснувшись утром, Джон еще не знал, что это именно тот день, когда начнутся его странствия. Скорее, он почувствовал это как резкий укол – в 10.30 утра на автостоянке у магазина, закрывая дверцу своего «сааба» под безоблачным небом, – и понял, что время пришло. Душа его скрипнула, как дом, чуть-чуть съехавший с фундамента. Это напомнило Джону тот единственный в году момент, когда вдруг улавливаешь в воздухе наступление осени, или момент, когда прирученное животное кусает руку хозяина, снова превращаясь в дикого зверя.

Он захлопнул дверцу машины, и надоедливые звуковые и световые сигналы внутри стихли. Лишив его движимого имущества, Синди и Криста снова отправились пытать счастья на артистическом поприще. В бумажнике у Джона оставалось 18 долларов 35 центов, которые он бросил в ящик для пожертвований. Потом Джон благоразумно засунул бумажник, где лежали его водительские права, кредитные карточки, многочисленные и труднозапоминаемые коды доступа, а также домашние и студийные охранные карточки, в коробку из закусочной, которую бросил в урну.

На нем была голубая хлопчатобумажная рубашка, слаксы цвета какао («Никогда не носите шоколадные», – предупредила его Синди), которые он никогда прежде не надевал, и блестящие черные мокасины, подаренные Мелоди давным-давно ко дню рождения. Джон снял часы и положил их на скамейку на автобусной остановке. Перстней и браслетов он не носил.

Он вспомнил о видении, в котором ему явилась Сьюзен, вспомнил о том, каким оно было отчетливым и убедительным. Воспоминания воскресили те чувства, которые Джон испытал, когда его пригласили на сцену для вручения школьного диплома. Уже много лет Джон ничем не болел и был полон сил. Его тело было упругим и здоровым, он чувствовал себя новым человеком, пересекающим новый рубеж. Им овладело головокружительное чувство от сознания того, что он абсолютно покончил с какой-то частью своей жизни и впереди его ожидает нечто, несомненно, прекрасное.

Он пошел на восток и уже через час взмок от пота. Еда.

Пришло время перекусить и отдохнуть. Впереди в нескольких кварталах от того места, где Джон находился, показалась закусочная, но, когда он зашел туда, до него дошло, что у него нет ни цента, поэтому он спросил стакан воды и, попивая ее, стал ломать голову над тем, как же ему все-таки поужинать. Он бросил взгляд на собственное отражение в висящем напротив зеркале и вспомнил, что с утра не брился, так что очень скоро он будет выглядеть как бродяга.

– Могу я чем-нибудь помочь, сэр? – спросил его менеджер.

– Нет, пока нет. Спасибо.

Оставаться дальше было бессмысленно. Охваченный энтузиазмом беглеца, он совершенно упустил из виду вопрос о еде, он посчитал, что еда каким-то образом появится сама. Покидая прохладный ресторан, Джон не мог удержаться, чтобы не бросить взгляд на живописные объедки, наполнявшие многочисленные бачки, и, возобновив свой марш на восток, понял, что надо как можно скорее придумать что-то, что позволило бы решить проблему пропитания.

Достигнув зенита, солнце начало быстро закатываться. Какофония машинных моторов не смолкала. Начало темнеть. Районы, по которым он проходил, выглядели все более убого, и скоро исчезли даже закусочные и бензозаправки. Джон вспотел, ему хотелось пить. Желудок сводили судороги от голода и обезвоженности.

Вскоре у перекрестка Джон заприметил «Макдоналдс». Там он, по крайней мере, сможет справить нужду, умыться и разработать продовольственную программу. Когда он осознал это, шаг его обрел прежнюю упругую уверенность. Умывшись в туалете, Джон вошел в обеденный зал, где сидело несколько пожилых людей, трое бездомных и горстка подростков-азиатов, которые вызывающе курили, попирая тем самым калифорнийские законы, запрещающие курение. Сотрудники за стойкой, утомленные до состояния механического отупения, выслушали просьбу Джона о стакане воды так, будто это был обычный гудок в телефонной трубке. Но стакан воды Джон все же получил, что дало ему возможность выиграть время, и тут – эврика! – подростки снялись с места, оставив после себя мусор, как туристы в Йосемитском национальном парке. Сделав вид, что выражает справедливое негодование, Джон, возмущенно бормоча, быстро схватил подносы с объедками и направился с ними к мусорным бачкам.

По пути он отобрал то, что еще было съедобно, положил свою добычу на бумажную салфетку, завернул и вынес из закусочной.

Выйдя на улицу, Джон огляделся в поисках места, где можно было бы поесть, и устроился возле бетонного забора за закусочной, рядом росли олеандровые кусты, а чуть поодаль находились помойки, обнесенные проволочными изгородями.

Над головой пролетел вертолет. Поев, Джон отыскал за олеандрами не залитое мочой место, где можно было прилечь. Он сгреб себе подушку из опавшей коры, отчего у него стали чесаться предплечья. Он чувствовал изжогу, и вообще состояние было каким-то странным.