Почтальон (СИ) - Никонов Андрей

— Вы разочарованы? — Сергей о пользе рентгена имел смутные представления, а о вреде — вполне ясные.

— Это странно, вы же не первый у меня больной, Сергей Олегович, не могут люди так быстро переходить от предсмертного состояния к активной жизни. Надо бы вас понаблюдать несколько дней здесь, в больнице. Голова, говорите, кружится?

— Да, иногда.

— Вот хорошо бы в этот момент электрическую активность мозга снять, давление измерить, сердце послушать. Может, полежите неделю у нас?

— Нет уж, — отказался Травин, всем этим методам лечения он не очень доверял, — хотите наблюдать, пожалуйста, но только не здесь. К тому же, мы с вами вроде-бы о совместном походе в кино договорились.

— В кинематографический театр, наверное, придётся сходить в другой раз, — вздохнула Черницкая, надевая пальто. — Последний сеанс через тридцать минут, даже если побежим, мы не успеем.

— Мы постараемся, — заверил её Травин, и буквально выволок докторшу на улицу.

Он опасался, что вид мотоцикла испугает врача, но вместо этого Черницкая спокойно залезла на сиденье и прижалась к нему, обхватив руками. Двигатель взревел, часовой у ворот больницы отдал им честь, и плюющаяся дымом шайтан-машина проделала путь от Красноармейской набережной до Пролетарского бульвара меньше чем за десять минут. Они успели купить билеты, две бутылки лимонада местной фабрики, пончики в промасленной газете и занять свои места в третьем ряду аккурат к тому моменту, как киномеханик зарядил плёнку. Публика собралась разношёрстная, были и барышни с платочками, которые они прикладывали к носу, морщась от запахов, и шумные зрители на задних рядах, лузгающие семечки и булькающие спиртным, и весёлые студенты техникума землеустройства, занявшие компанией весь первый ряд и обсуждающие происходящее на экране. Но постепенно разговоры стихли, грустная судьба Сары Бернар в исполнении Греты Гарбо захватила зрителей, женщины, как водится, всплакнули, мужская часть аудитории смотрела на экран, сжав кулаки и усмиряя волнение спиртным. Травин тоже сжимал, только не кулаки, а челюсти, и не от избытка чувств, а чтобы не зевнуть, фильм ему не понравился. Слезливая история женщины, которая переспала с антрепренёром, ожидая, пока жених выйдет из тюрьмы, ничуть Сергея не тронула, он жалел о полутора часах времени, потраченного впустую, и совсем немного — о трёх рублях, уплаченных за билеты. Попробовал было поприставать к Черницкой, но та как уткнулась в экран с самого начала, так и отсмотрела весь фильм не отрываясь. Зато когда плёнка кончилась и зажгли свет, всё наладилось.

— Поедем ко мне, — сказала докторша, выйдя из душного зала.

Травин был не против, определённость ему всегда нравилась, до дома, где жила его спутница, они домчали за пару минут. Первый раз Черницкая поцеловала его, когда он слез с мотоцикла и помог ей спуститься с сиденья. Второй раз — у калитки, и больше они друг от друга не отрывались.

— Максим по будням у бабушки, — сказала она, когда наощупь отпирала дверь. — А у меня ночное дежурство, в двенадцать вечера я должна быть в больнице.

— Не будем терять времени, — согласился Сергей, и на руках понёс её в комнату.

Когда мотоцикл подъехал к крыльцу больницы, там стояла Надя Матюшина. Сергей было хотел поздороваться, но девушка словно была чем-то огорчена, и убежала, едва завидя их с докторшей. Травин решил, что так даже к лучшему, и пообещал себе, что в следующий раз не забудет привезти медсёстрам чего-нибудь.

— Чай, — сказала Черницкая, — мы тут по ночам бывает с ног валимся, спасаемся только крепким сладким чаем с лимонами, так что, если ты хочешь нас порадовать, купи цейлонского номер девяносто пять. И шоколад. Но много не привози, избалуешь мне медсестёр, потом самой покупать придётся.

— Куплю, — Травин кивнул. — В среду в театре Пушкина ленинградские артисты выступать будут, на спектакль можем сходить. Или в киношку, американскую комедию в «Авиаторе» будут показывать, с Китоном.

— Позже решим, — докторша улыбнулась лукаво, чмокнула его в щёку, — партия нам подарила новый выходной, так что Максимка у меня будет. И завтра вечером тоже. Всё, тебе пора домой, а мне — работать.

Выезжая со двора больницы, Травин понял, чем ему нравится Черницкая, она относилась к жизни примерно так же, как он, мало обращая внимания на условности, предрассудки и несущественные мелочи, не жеманничала, не требовала особого отношения, но и пренебрежения к себе не допускала. Всё в ней было в ту самую меру, которая его, Травина, устраивала.

— Посмотрим, что дальше будет, — решил он, выворачивая на мост, мотоцикл чуть подскочил на кочке, что-то скрежетнуло, Сергей сбросил скорость, прислушиваясь к работе двигателя и скрипу пружин.

Колесо спустило окончательно на мосту через реку Великую, Сергей кое-как доехал до здания центральной библиотеки, огляделся, торговые площади напротив были совершенно пусты, торговцы появятся здесь только утром. Можно было дотолкать мотоцикл до почтамта, но с десяти вечера до шести утра двери были заперты, охранник сидел внутри, и дёргать его по личным делам Сергей не хотел.

В будке возле библиотеки скучал часовой из полка ГПУ, мужчина средних лет, в шинели нового образца и шлеме с малиновой звездой.

— Не положено, — сказал он Травину, когда тот попросил присмотреть за мотоциклом до утра. — Вон, у дворника оставь в ломбарде, а я присмотрю.

Ломбард находился во дворе дома-колодца, зажатого между ночлежным домом и Санпросвещением. Первый этаж со стороны моста занимала кооперативная столовая с логичным названием «У Великой» и гордой надписью «Ресторация», в доме также располагались страховые кассы, аптека, магазин одежды, мастерская, в которой починяли примуса и керосинки, и склады, где ломбард хранил сданные в залог вещи. В небольшой пристройке перед въездом во двор жил дворник, и Сергей решил, что вполне может последовать совету часового и оставить здесь мотоцикл до утра, а дома он снимет колесо с коляски, и тут же его перед работой поменяет, благо до почтамта было два шага. Он дотолкал мотоцикл до запертых ворот и заглянул внутрь пристройки.

Дворник спал. Под столом валялась пустая бутылка, на газете лежали остатки закуски, комната была пропитана запахом перегара, дрова в буржуйке почти прогорели. Сергей подбросил в топку два полешка, будить дворника не стал, завёз мотоцикл внутрь, посчитав, что до утра с ним ничего не сделается, и вышел на улицу. Из ресторана звучал фокстрот «Джон Грей» начинающего композитора Блантера, этот танец, по мнению Главреперткома, представлял собой салонную имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений. Травин так и не выучил слова фокстрота наизусть, хотя его пели в ресторанах, чайных, блинных и даже столовых окркомхоза, но с мнением советских цензоров был согласен. То, как его танцевала Варя Лапина, подпевая «Нет, нет, сказала Кэт», иначе как началом полового акта назвать было нельзя.

Сергей вдохнул ночной воздух, полной грудью, с удовольствием, и только подумал, умеет ли Черницкая танцевать, как закашлялся, голова закружилась, он опёрся о кованные ворота. В глазах мелькали искры, сначала целый рой, потом они начали постепенно исчезать, пока не осталась одна, самая противная. Чтобы прогнать её, Травин сильно зажмурил глаза, потом открыл, посмотрел вдаль, в глубину двора. У ломбарда шевелились тени, сначала он принял их за остаточное воздействие головокружения, но потом присмотрелся и понял, что это не так.

Странной была одна тень, если остальные чуть перемещались синхронно, то эта двигалась обособленно, и такое движение нельзя было объяснить ветром, раскачивавшим тусклый фонарь. Травин засунул левую руку в карман, пропустил пальцы в отверстия кастета, сделал вид, что ничего не заметил, и вышел из арки на улицу. Будка часового была развёрнута к торговым рядам, то, что происходило, он не видел.

— Идите домой, гражданин, — часовой, устало вздохнул, ему предстояло стоять на очень свежем воздухе до пяти утра, и выслушивать чужие бредни совершенно не хотелось, — тени ему чудятся. Я тутма важный объект охраняю, промежду прочим.