Подводная одиссея. «Северянка» штурмует океан - Владимир Ажажа

Кривая настроения особенно резко пошла вниз, когда из этой же статьи мы узнали, что в иллюминаторы увидели рыболовный трал. Неудивительно, что когда к нам за нужной информацией нагрянули работники из управления тралового флота, мы не могли кривить душой и объяснили, что произошла досадная опечатка, и трал пока еще остается «вещью в себе».

Приятным следствием газетной информации был поток поздравительных телеграмм, которые стали поступать во второй половине дня от родных, друзей, товарищей по работе, однако в целом бремя славы для нас было непривычным, и когда мы вечером оказались в кино, то мы оказались в центре внимания. В общем, в оставшиеся до отплытия дни мы повсюду чувствовали на себе тяжесть «пресса» прессы.

За один день бригада рабочих произвела необходимые работы: укрепила носовой прожектор, установила дополнительный прибор – электротермометр с забортным датчиком.

28 декабря состоялось последнее перед походом совещание. За один стол сели работники Мурманского совнархоза и научные сотрудники.

Итак, куда мы идем? Штурман «Северянки» Геннадий Яловко расстилает на столе карту. Карандаш оставляет за собой красную ломаную линию. Она тянется на север, потом вдоль 72-й параллели к острову Ян-Майен, не доходя до него, поворачивает к берегам Исландии, а оттуда – к Фарерским островам. В этом районе, между Исландией и Фарерами, промышляют сельдь мурманские и калининградские рыбаки. Здесь же мы встретимся с научно-исследовательским судном Полярного института «Профессор Месяцев», с которым будем взаимодействовать. «Месяцев» должен «навести» лодку на рыбные косяки. На исследования в районе концентрации атлантической сельди отводится две недели. После этого – карандаш снова ползет по карте – вдоль берегов Норвегии мы вернемся на Большую Землю. Весь рейс рассчитан на 20-25 дней. Расстояние – около восьми тысяч километров. Командир соединения лодок контр-адмирал Горожанкин советует, как лучше организовать совместное плавание в океане. Представитель совнархоза Стрельбицкий рассказывает об обстановке на промысле. Командир «Северянки» Шаповалов, капитан «Профессора Месяцева» Козлов и я согласовываем время и координаты точки, где произойдет встреча в океане. Выход в плавание назначаем на 12 часов дня 29 декабря.

Обсуждение произошло строго по-деловому. Посторонний наблюдатель наверняка заключил бы, что дальние плавания научно-исследовательских подводных лодок уже стали повседневными. Кто знает, но мы надеемся, что когда-нибудь, сбросив бремя вооружений и связанных с этим непроизводительных затрат, люди действительно смогут ежедневно планировать рейсы мирных подводных лодок.

За день до отъезда все в сборе. Наконец, прибыл сразу понравившийся всем большой и добродушный ихтиолог Борис Сергеевич Соловьев. А вместе с ним представились прикомандированные на весь рейс корреспондент журнала «Огонек» Владимир Дмитриевич Крупин, медлительный молодой человек с молдаванскими усами, и оператор ленинградской кинохроники Серафим Сергеевич Масленников, пожилой и, судя по всему, бывалый человек. Услышав слово «корреспонденты», Радаков поспешно ретировался на задний план.

Итак, собрались все. Шесть человек научной группы и два работника культурного фронта. Дружной ватагой направляемся на традиционный медицинский осмотр, которому подвергается экипаж любой подводной лодки, уходящей в длительное самостоятельное, или, как его называют подводники, автономное плавание. Осмотр очень тщательный.

И вот последняя ночь перед походом в Атлантику. Над заливом по-прежнему туман. Он скрывает такие яркие в эту полуночную пору звезды, скрадывает огни прожекторов, при свете которых идут последние приготовления. Время отлива. Лодка осела вниз, а ее рубка едва видна из-за причала, край которого, покрытый наплывами льда, в лучах колеблемых ветром фонарей то и дело вспыхивает тысячами искр – голубых, серебряных, оранжевых. Снова и снова осторожно, рассчитывая малейшее движение, спускаются по скользкому трапу матросы. Снова и снова на их плечах мешки, банки, ящики – запас продуктов на месяц похода: тамбовские окорока, ленинградский «Беломор», вологодское масло. Исчезает в носовом люке, принимавшем когда-то торпеды, и бочонок атлантической сельди – той самой, ради которой и затеяна вся экспедиция. Научной группе в эти минуты здесь делать нечего. Но мы прохаживаемся по причалу с мыслями о предстоящем.

...Десятилетия рассекают глубины тени грозных лодок, готовых к нападению и защите и равнодушных к сокровищам океана. Сколько жизней унесли они в мир безмолвия! Сколько их, разорванных глубинными бомбами, раздавленных толщей воды, покоится на дне! И вот «Северянка». Она несет не смертоносные торпеды, а снаряжение искателей тайн жизни соляной купели, не дуло орудия смотрит вперед с ее палубы, а камера подводного телевизора. И завтра затрепещет на ветру не тот краснозвездный боевой флаг, а темно-синее полотнище с семью белыми звездами и буквами «ВНИРО» по его полю. Видимо, так думалось в ту знаменательную полярную ночь не одному мне.

К полуночи деловая суета постепенно прекращается. Стихли гул шагов и звяканье инструмента о металлический корпус, смолкли голоса. Лодка готова к отплытию. Теперь можно идти на ночлег в комнату, отведенную для членов экспедиции в том же здании, где живет экипаж «Северянки». Возбуждённая событиями научная группа долго не ложилась. Даже возник импровизированный прощальный ужин. Мы чокнулись кружками с разведенным спиртом и вскоре успокоились в объятиях Морфея.

Меня будят часа в два ночи. Передают, что специальный фотокорреспондент «Известий» хочет немедленно запечатлеть нас на пленку в отсеках подводной лодки, а утром возвратиться в Москву самолетом. В последнюю ночь перед выходом в море, когда все только заснули, это было, пожалуй, слишком. Я прошу дежурного по экипажу сообщить корреспонденту Темину, что все отдыхают и сейчас о съемке не может быть и речи. Но с шумом распахивается дверь, и на пороге появляется обвешанный аппаратами и блицами, с неотразимой улыбкой Темин в большой пушистой шапке. Мы не успели выразить свои чувства, ибо он с места в карьер начал нас уговаривать, просить, умолять. Сон был уже нарушен, и все получилось «по Темину»: мы делали строгие лица, улыбались, вставали, садились, прошли на «Северянку» и даже фотографировались на фоне новогодней елки, предусмотрительно припасенной Крупиным, которого мы, не сговариваясь, стали величать «Огонек». Это был напор фотокорреспондента высокого класса, и наше недовольство сменилось почтением, когда мы узнали, что именно Виктор Антонович Темин снимал пленение Паулюса, знамя Победы над Рейхстагом и моменты подписания актов о капитуляции Германии и Японии. Благополучно завершив свой «партизанский» налет, Темин исчез. А часы уже показывали утро.