Во власти Дьявола (СИ) - Победа Виктория

— Да чтоб тебя.

Воспоминания о ласках Демьяна пришлись совершенно не кстати, потому что как бы Дарине ни хотелось, а сопротивляться реакции своего тела она не могла. И врать себе тоже не могла. Больше не могла. Потому что все ее существо тянулось к нему, к предателю, бросившему ее на целых три года, к тому, кто тогда, в прошлом, выбрал не ее. И Даря ругала себя за собственную никчемность, за слабость и потерю контроля рядом с ним. В прошлый раз его исчезновение ее чуть не убило, а ведь тогда она даже не понимала почему. Не понимала своих чувств, истинных, далеко не сестринских чувств к брату. А когда осознала, вырвала из себя эту больную любовь и не пожелала вспоминать. Так она думала ровно до возвращения Демы. И теперь понимала, что не вырвала, не избавилась, не переболела. Она все также им одержима, все также им больна. И это осознание оглушало, разрывало на части, потому что еще одного предательства она не выдержит. Не сможет просто и в этот раз ее сердце точно остановится.

А потому пусть катится к черту. Она больше не подпустит его, не позволит разбить себе сердце, пусть даже прежде между ними ничего не было.

Умывшись и твердо решив сматывать удочки, Дарина надела халат, обмотавшись в нем так, что монашка позавидовала бы ее целомудренному внешнему виду, и натянув маску холодного равнодушия, пошла договариваться с врагом. И чуть было не проиграла войну, еще не начав, потому что стоило Дарине только спуститься на первый этаж, как голова закружилась от доносившихся из кухни запахов, а вид голого по пояс Демьяна, суетящегося у плиты и вовсе чуть не лишил девушку чувств. Он стоял к ней спиной, пока еще не обнаружив ее присутствия и лишь шумный выдох, вырвавшийся из легких Дарины, заставил мужчину повернуться.

«Да чтоб тебя» — мысленно выругалась Дарина, жадно осматривая тело сводного брата. Красивый, он черт возьми, всегда был такой красивый.

«Он что, в спортзале жил?»

Дарина и раньше видела Дему без футболки, но тело его не было столь идеальным, словно мраморная скульптура с идеально очерченными линиями, бугрящимися мышцами, отчетливо выступающим кубиками пресса. А руки, Господи, его руки и раньше сводили Дарину с ума, она могла смотреть на них часами. И сейчас ее взгляд остановился на выступающих венах, тянущимися вдоль предплечий к кистям, с длинными пальцами.

— Ты не стесняйся, продолжай, — донесло насмешливо со стороны и Дарина вспыхнула, осознав, что откровенно пялится.

Дура. Дура. Дура.

Снова натянув ледяную маску, Дарина одарила Демьяна ненавистным взглядом и скрестив руки на груди, произнесла с вызовом:

— Отвези меня домой, Дема.

— Ты и так дома.

— Это не мой дом, — флегматично заявила девушка и от хорошего настроения на лице Демьяна не осталось и следа.

А во взгляде Дарина что-то такое, что ей и вовсе захотелось сбежать.

— Не думай даже, — прорычал Демьян, точно прочитав ее мысли и двинулся на нее, в миг оказавшись рядом.

— Отпусти меня.

— Нет, Лисичка, боюсь, это выше моих сил.

— Я… я пожалуюсь папе!

— О, это, несомненно, весомая угроза, но знаешь что?

— Что?

— Мне плевать, — с порочной улыбкой на губах заявил Демьян и притянул к себе Дарину ближе. — Хотел сначала позавтракать, но, пожалуй, для сначала сниму напряжение, — на глубине потемневших глаз мелькнул хищный огонек.

— Ты… рукой себе помоги, — сорвалось с губ девушки первое, что пришло в голову.

Дарина тут же прикусила язык, опасаясь реакции брата и каково же было ее удивление, когда застыв лишь на мгновение, Демьян вдруг разразился громким, безудержным хохотом.

— Ты где этого нахваталась, малышка? — отсмеявшись, поинтересовался брат, не выпуская Дарю из крепких объятий.

А она покраснела, от ушей до самых пят. Сама не поняла, как вообще умудрилась выдать нечто подобное. Рядом с этим засранцем она теряла всякий контроль, границы размывались, запреты стирались. И она даже осознать не успела, в какой момент оказалась на столе, с широко раздвинутыми ногами и приспущенным с плеч халатом.

— Не смей, — прошипела кошкой, с садистским, каким-то нечеловеческим удовольствием всаживая свои, пусть не слишком длинные, но все же острые коготки.

— И кто мне помешает, — справедливо заметил брат, опаляя горячим дыханием тонкую кожу на шее девушки, вызывая в теле Дарины уже знакомую, предательскую дрожь и предвкушение чего-то большего, чего-то, что погубит ее, уничтожит, разорвет части.

Она продолжала упираться, уже просто из вредности, не желая проявлять слабость, не желая проигрывать войну или даже битву. Но проиграла, проиграла в тот самый момент, когда ладони мужчины опустились на плотный пояс, завязанный в тугой узел и исчезнувший уже в следующий миг. И нужно было пошевелиться, нужно было что-то сделать, но тело словно окаменело, перестало слушаться, потеряло способность к хоть какому-нибудь малейшему движений. Дарина практически перестала дышать, поглощенная тьмой, что плескалась в глубине глаз напротив. Страсть, похоть, непреодолимое, одержимое просто желание обладать и обещание, — вот что читалась во взгляде брата. Остолбеневшая, порабощенная мощной энергетикой девушка, только и могла, что смотреть в глаза Дьяволу, в чьей власти оказалась, так глупо и так… правильно.

Дыхание участилось, сердце забилось словно птица, внезапно оказавшаяся в тесной, холодной клетке и стремящаяся вырваться наружу, на свет, на свободу.

Каждый удар сердца грохотом отдавался в ушах. Виски пульсировали, перед глазами все поплыло. Нужно было расслабиться, необходимо просто, хотя бы попытаться, но тело не слушалось, словно ожидая другой команды, не ее.

А в следующее мгновение ее просто снесло диким напором старшего брата, который ей и не брат вовсе. Потому что то, что сейчас происходило совершенно не укладывалось в их родственные связи, которых, впрочем, тоже не было. Мысли разлетелись в стороны, оставляя после себя лишь звенящую пустоту, заполнявшуюся густым, ядовитым туманом, лишающим рассудка и воли.

Поцелуи, жесткие, требовательные, совершенно несдержанные и абсолютно неласковые обжигали кожу. Демьян словно одержимый целовал, кусал, гладил, шаря большими теплыми ладонями по обнаженному телу девушки и встречая на своём пути даже малейшего намека на сопротивление.

— Моя, слышишь, ты только моя. Да?

Дарина не понимала, не соображала совершенно, о чем ее спрашивают. Прикосновения, грубые, несдержанные сводили с ума, унося девушку далеко за пределы реальности. Ее поглотил чудовищный, гигантский, головокружительный водоворот эмоций. Дарина плавилась от каждого касания, сгорала в агонии от причиняющих боль поцелуев, утопая в созданном Демьяном безумии из последних сил глотая такой необходимый сейчас воздух.

— Дарька, красивая моя.

Дарина просто отдалась во власть окутавшего их с Демьяном дьявольского порока. Это было неправильно, но так нужно. А потом она обязательно подумает над своим неподобающим поведением, потом ее обязательно захлестнет глубочайшее чувство вины, потом…

— Что ты…

Вынырнув из туманного марево, Дарина дернулась, в желании помешать Демьяну совершить задуманное. Такую запретную, такую порочную вещь. Ну не собирался же он в самом деле делать то, о чем она подумала. Это ведь так… должно быть это неприятно и вообще…

— Нет, Дема, стой, — пискнула девушка, все еще находясь во власти окутавшего ее, черного морока.

Мотая головой, Дарина свела бедра, в попытке помешать Демьяну совершить то, после чего она совершенно точно не сможет смотреть ему в глаза.

— Еще раз так сделаешь, отшлепаю, — пригрозил брат, сквозь стиснутые зубы и раздвинул бедра девушки, вернув их в прежнее положение.

— Дема… — жалобно заскулила девушка, ощущая теплое дыхание меж широко расставленных ног. Она не понимала своих ощущений, ерзала на шероховатой, деревянной праведности, кусала до боли губы, принимая порочную, неправильную, но такую сладкую ласку. И ей совершенно расхотелось противиться, препятствовать настойчивым движениям языка, губам, лишающим последней крупицы здравого смысла. Она дрожала, стонала, откинувшись назад и забывая обо все на свете. И как-то стало совершенно плевать. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о душе и Даря тут же задвинула ее куда подальше, потому что она уже решила, что плевать. И в какой-то момент Дарина просто не выдержала, крупная дрожь предвещала что-то дикое, необузданное, разрушительно. Яркий импульс прокатился по телу, а следом взрыв — оглушительный, неконтролируемый, разрывающий на части.