Кровь и золото погон - Сергей Дмитриевич Трифонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты, брат, гляди тут, поаккуратнее, тут, брат, всякой сволочи, что грязи. Оружие-то есть какое?
— Откуда? — промямлил Павловский, — обещали по прибытии винтовку дать.
— На, брат, держи, — чекист сунул в руки понравившегося ему ветерана немецкий клинковый штык от винтовки, — чем могу, брат, другого ничего нет.
Павловский крепко пожал протянутую чекистскую руку и поблагодарил за подарок. Вскоре он вновь безмятежно спал, укрывшись старой солдатской шинелью.
3
Порхов встретил неприветливо. Грязная привокзальная площадь была переполнена вооружёнными людьми в военной форме и в штатском. Павловский опытным глазом сразу заметил несколько пулемётных гнёзд на крышах и в подвалах домов. Он знал, в городе дислоцировался 120-й пехотный запасной полк бывшей царской армии числом в 1160 человек, в полном составе перешедший на сторону советской власти. Но отчего в небольшом уездном городе столько военных на улицах? Казалось, с минуты на минуту начнётся осада и развернутся уличные бои. Вскоре всё прояснилось.
У прибывших с поездом военные патрули проверяли документы и поклажу. Павловский предъявил своё липовое, но хорошо сработанное мобпредписание. Невысокого роста щуплый мужичок в поношенном полупальто с маузером в здоровенной деревянной кобуре, видимо, чекист или комиссар, тщательно изучал бумагу, потом пристально оглядел Павловского снизу вверх и, видимо, не найдя в облике последнего ничего подозрительного, сухо спросил:
— Ты партейный, товарищ?
— Покамест нет. — Скромно ответил Павловский, потупив виновато взор. — Не успел ишшо.
— Тогда топай вон туда, — мужик указал рукой в сторону центра, — там военный комиссариат. Там тебя в должность определят и на довольствие поставят, и оружие выдадут. Будь здоров.
Павловский откозырял, поблагодарил, но не удержался, спросил:
— Слышь, друг, а чтой-то в городе творится? Никак осадное положение объявили?
— Ты ж не знаешь, — стал объяснять чекист-комиссар, — ты ж приезжий. Беда у нас, брат, в уезде. Крестьяне волнуются, не хотят хлеб сдавать в уездный продком, мобилизацию в Красную армию саботируют. Оружием запасаются, милиционеров и ревкомовцев вылавливают. А в Ручьёвской волости настоящий мятеж подняли, бандитский отряд создали, расправились с председателем волисполкома, волостным военкомом и его помощниками, начальником милиции. Грозятся на Порхов идти. Вот такие, брат, дела у нас. Ну, — похлопал Павловского по спине, — бывай. Авось свидимся.
«Ну, попал! — подумал Павловский, — Как кур во щип. Но делать нечего, надо идти как-то устраиваться. Пойду в военкомат. Бог не выдаст, свинья не съест».
В суматохе и толчее уездного военкомата, где из всех углов доносился тяжёлый запах немытых тел, сырой одежды и мочи, он с трудом пробрался к дежурному и выложил перед ним свой «документ». Дежурный, быстро пробежав глазами по бумаге и не взглянув на предъявителя, бросил охрипшим голосом:
— Второй этаж, третья комната, к товарищу Елютину.
Товарищ Елютин, высокого роста, крепко сбитый мужчина лет тридцати с небольшим, в чистой солдатской гимнастёрке и до блеска начищенных яловых сапогах («Явно кадровый унтер», — с ходу определил Павловский), оказался помощником уездного военкома.
— Отлично, товарищ Иванов, — Елютин отодвинул прочитанное «мобпредписание» в сторону и приложил ладони к жарко натопленной печи, — нам кадровые очень нужны. Где служил?
Павловский для убедительности назвал свой родной лейб-гусарский полк.
— Командиром отделения до ранения служил.
— Гусар, значит? Куда ранили-то?
— Левую ключицу германцы раздробили. Но, слава богу, срослась нормально, зажила. — Он покрутил левой рукой.
— Да ты садись, в ногах-то правды нет. Сам-то из новгородских будешь?
— Новгородский. Из плотников мы.
Елютин с уважением поглядел на здоровенные кулачища Павловского.
— Вот что, разлюбезный мой гусар, — помвоенкома стал быстро заполнять какой-то формуляр, — кавалерии у нас в уезде пока нет, пойдёшь командиром разведвзвода в караульный батальон, это наша самая лучшая воинская часть в Порхове. Командует батальоном Аркадий Семёнович Каменцев, хоть и бывший полковник, но мужик в доску наш, пролетарский, в партию его будем принимать. Вот только дождёмся из Питера бумаги о его проверке. Думаю, сработаетесь.
Павловского спасло то, что, заполняя бумаги и увлечённо говоря по ходу дела, Елютин не поднимал глаз, не видел, каким пунцовым стало лицо вновь назначенного комвзвода, не заметил, как окаменели его руки и недобрым огнём загорелись глаза.
«Господи! Каменцев у большевиков, батальоном командует, в партию собирается! Но нет, конечно, это всё для прикрытия. Полковник — человек чести. Предателем он быть не может. Неужто и он сказал, что служил в гусарах?»
Елютин пододвинул несколько листков бумаги.
— Ну вот, гусар, бери приказ о твоём зачислении, продовольственный и вещевой аттестаты, продкарточки, ордер на поселение, приказ о выдаче тебе оружия, на складе сам выберешь, что тебе ближе. На первом этаже в столовой получишь продпаёк. Давай устраивайся. — Елютин пожал руку вновь назначенному красному командиру.
Павловский, словно пьяный, вышел в коридор, обтёр платком вспотевшие от страха лицо и шею, присел на крыльце, не обращая внимания на сновавших мимо него вооружённых людей, закурил, успокоился. Решил пока к Каменцеву в батальон не идти. Нужно было проверить адрес, данный полковником, осмотреться, разместиться по выданному ордеру, поесть в конце концов. Он вернулся в военкомат, нашёл оружейный склад, постучал в обитую железом дверь. В открытом окошке появилась крохотная физиономия старичка с ухоженными бородкой клинышком и усами.
— Тебе чего, мил-человек?
Павловский сунул ему приказ о выдаче оружия.
— Заходи, — промурлыкала физиономия, дверь отворилась.
В пирамидах стояли разнокалиберные винтовки и карабины: «мосинские», германские «маузеры», японские «арисаки», однозарядные «берданки». Павловский выбрал привычный ему и безотказный «мосинский» кавалерийский карабин, отвёл затвор, проверил смазку, посмотрел чистоту ствола.
— Пойдёт, — сказал оружейнику, — патроны давай, три подсумка к ним и мне ещё револьвер положен.
Старичок выложил на стол два старых патронных подсумка, относительно новый револьвер «наган», две коробки патронов и кобуру к нему, отсчитал из цинкового ящика ровно пятьдесят винтовочных патронов и, чуть подумав, выставил две германские «колотушки» — противопехотные гранаты на длинной деревянной ручке.
— Патронов для карабина маловато, — недовольно пробурчал Павловский, ссыпая боеприпасы и гранаты в свой сидор.
Оружейник пододвинул ведомость и журнал выдачи.
— Расписывайся, мил человек, и ступай с богом. Остальное в бою добудешь.
Нацепив на пояс кобуру с револьвером, закинув на плечо сидор с карабином, Павловский, улыбаясь, попрощался:
— И на том спасибо. Ну, прощевай, дядя!
В столовой ему
