Пейтон-Плейс - Грейс Металиус

Так не может продолжаться всегда. Когда-нибудь Эллисон надоест роль почтальона и она захочет присоединиться к играющим. «Скоро я должна буду объяснить ей, как это опасно — быть девушкой. Я должна предупредить ее сейчас, когда ей тринадцать: она должна быть осторожной. Нет, четырнадцать, я должна сказать ей, что она на год старше, чем думает, я должна объяснить ей, почему это так, я должна рассказать ей об отце и о том, что на самом деле она не имеет право носить фамилию Маккензи».

Эти мысли как молотки стучали в висках Констанс, она больно укусила себя за руку.

На вечеринках, где играли в игры с поцелуями, Эллисон всегда была почтальоншей. Это был ее собственный выбор, и, если когда-нибудь случалось такое, что ее кандидатура не проходила, она говорила, что ей все равно уже пора идти, и исчезала еще до того, как кто-нибудь успевал возразить. Когда Селена сказала, что это в конце концов день рождения Эллисон и что было бы несправедливо, если бы она на своем вечере была почтальоном, Эллисон ответила: «Я не собираюсь жаться в темных углах и позволять какому-нибудь парню целовать меня! Если я не могу называть номера, мы вообще не будем играть».

Селена только пожала плечами. Ее вообще не волновало, кто называет номера, если она сама среди играющих.

Оркестр Гленна Миллера рыдал о любви.

— Письмо для номера десять, — сказала Эллисон.

Селена прошла через темную комнату и вышла в холл. Вслед за ней на ощупь выбрался из гостиной Родни Харрингтон. Он обнял Селену и поцеловал ее в губы.

— Письмо для номера пятнадцатого, — сказала Эллисон, когда вернулся Родни.

В холл вышел Тед Картер. Он взял Селену за плечи и нежно поцеловал ее, но, когда она поняла, кто ее партнер, Селена сама прижалась к нему и прошептала:

— Поцелуй меня по-настоящему, Тед.

— Я поцеловал, — прошептал в ответ Тед.

— Не так, глупый, — сказала Селена и наклонила его голову к себе.

Через несколько секунд она отпустила его. Тед ловил ртом воздух, он почувствовал, как в темноте у него покраснели уши. Селена рассмеялась тихим, грудным смехом, Тед грубо обнял ее.

— Ты имела в виду — так? — спросил он и так сильно поцеловал Селену, что она почувствовала, как его зубы скрипнули о ее.

— Эй! — крикнул Родни из гостиной. — Что там происходит? Дайте шанс еще кому-нибудь!

Когда Селена вернулась обратно, все дружно хохотали.

— Письмо для номера четыре, — сказала Эллисон, и игра продолжилась.

В пол-одиннадцатого две или три девочки вспомнили, что они должны быть дома к одиннадцати часам, и кто-то включил свет.

— Эллисон еще не получила свои тринадцать шлепков! — крикнула одна из девочек, и все, смеясь, окружили именинницу.

— Точно, тринадцать шлепков и один на вырост.

— Я уже слишком большая для шлепков, — сказала Эллисон. — Пусть только кто-нибудь попробует.

Она смеялась вместе со всеми, но в ее словах сквозила угроза.

— Отлично, — сказал Родни Харрингтон. — Она слишком большая для шлепков, ребята. Отменяется. Она достаточно большая для поцелуев.

Не успела Эллисон возразить или хотя бы увернуться, как он притянул ее к себе и впился в ее губы своими. Родни так сильно прижимал Эллисон, что она чувствовала, как пуговицы его рубашки вдавливаются ей в тело. Лицо его было мокрым, он пах лавандовым мылом и потом, Эллисон казалось, что она через одежду ощущает его горячую, влажную кожу. Наконец он отпустил ее.

— О, как… — Эллисон не могла отдышаться, лицо ее пылало, — как ты посмел!

Она вытерла рукой губы и со всей силы пнула Родни по голени. Он расхохотался.

— Поосторожней, — предупредил Родни. — А то поцелую еще разок на вырост.

— Я ненавижу тебя, Родни, — сказала Эллисон, слезы брызнули у нее из глаз, и она выбежала из комнаты.

Все рассмеялись, правда, не очень уверенно, но они уже давно привыкли к вечно меняющемуся настроению Эллисон, и поэтому никто не почувствовал себя неудобно.

— Идемте, ребята, — сказала Селена. — Вечеринка закончена.

Она первой прошла в столовую, где Констанс заранее приготовила вешалки для одежды. Все разобрали свою одежду и двинулись к выходу.

— До свидания, Эллисон, — кричали они возле лестницы на второй этаж.

— Пока, Эллисон. С днем рождения! Это была крутая вечеринка.

— До свидания, Эллисон. Спасибо за приглашение.

Эллисон лежала в своей темной комнате, по горячему лицу катились почти ледяные слезы.

— Ненавижу, — шептала она. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Эллисон вспоминала влажный рот Родни, его толстые, мягкие губы, и комок подкатывал у нее к горлу.

— Ненавижу, — вслух сказала она. — Ненавижу. Он испортил весь мой вечер!

ГЛАВА XIII

В следующую после ее дня рождения субботу днем Эллисон пошла к дому Селены встретить свою подругу. Она стояла напротив хижины и била носком сапога по замерзшей земле. Наконец дверь открылась, и ей навстречу выбежал Джо.

— Селена дома, — сказала он. — Она скоро выйдет. Пойдем в загон, у нас появились маленькие ягнята.

Растрепанный, худой Джо был одет в линялые штаны из грубой бумажной ткани и заношенную рубашку с коротким рукавом. Несмотря на ноябрьский холод, Джо был босиком и, как всегда, из носа у него текло. К этому недугу Джо давно привык. Он постоянно шмыгал и время от времени вытирал мокрый нос кулаком, в результате чего нос у него всегда был красный и воспаленный. От одного вида Джо Эллисон стало холодно. Идя за ним в загон, она заметила, что его голые ступни были покрыты толстым слоем грязи.

— О-х-х, — выдохнула Эллисон, наклонившись над маленькими пушистыми существами, которые ей показывал Джо. — О, Джо, они такие чудесные. Они твои?

— Неа, папины, как и большие.

— А он разрешит оставить их?

— Неа, он их вырастит, а потом разделает и продаст, ну, на котлеты, бараньи ножки и все такое.

Эллисон побледнела.

— Но это ужасно! — сказала она. — Думаешь, если ты попросишь, он не разрешит оставить этих малышек? Может, ты сможешь вырастить их сам, а потом будешь продавать шерсть?

— Ты спятила? — Джо не шутил, он спросил так, будто действительно хотел это выяснить. — В этих местах никто не выращивает овец для шерсти, их выращивают для мяса. Из чего, по-твоему, твоя Ма делает котлеты?

Эллисон сглотнула. Она подумала о нежных котлетах, которые иногда готовила и подавала на деревянных тарелках Констанс, украшая их петрушкой.

— Ты не мерзнешь, Джо? — спросила Эллисон, чтобы сменить тему разговора, поежилась в своем теплом пальто и погрузила пальцы в мягкую шерсть ягнят.