Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон

Льняной костюм с коротким жакетом показался ей будничным и неуклюжим. Через десять минут, переживая и потея, она стояла среди гор нарядов в бледно-зеленой юбке из хлопка и с серьгами из жадеита, пытаясь представить, что подумает Фрэнк, если она появится вот в таком наряде.

Она подняла повыше маленькое зеркальце, чтобы посмотреть, как она выглядит в профиль, пошевелила губами, изображая беседу, чтобы увидеть, какой ее видят другие, когда она говорит, и, наконец, беззвучно засмеялась ради эксперимента.

– Господи, – пробормотала она под нос, резко возвращаясь к реальности, – почему каждый раз, когда мне нравится мужчина, я становлюсь похожей на мать? – Если Тори не будет держать себя в руках, то скоро станет искать свое отражение в ресторанных ложках или вечерами накладывать на лицо липкие кусочки ткани, которые ее мать наклеивала на ночь между бровей для предотвращения вертикальных морщин на лбу.

Пока набиралась вода в ванне, Тори вспомнила тот жуткий день накануне ее отъезда в Индию, в чем-то поворотный момент. Несколько месяцев споры о том, отпускать ее в Индию или нет, периодически возникали между ее родителями. Против был отец, проводивший большую часть времени в хижине, где вдоль стен стояли книжные полки (он называл ее своим бункером), исследовал божьих коровок, слушал музыку и кое-как сопротивлялся неистовым попыткам жены переместить его и дом.

– Я хочу, чтобы Тори осталась здесь, – сказал он. – Еще не хватало, чтобы она тащилась в Индию. Не ближний свет!

Однажды под вечер, за обедом «переговоров», он попросил мать хоть на секунду помолчать и не говорить про пышные приемы, вечеринки и матчи в поло, а еще задуматься над невозможной ситуацией, когда две тысячи англичан пытаются держать под контролем пятую часть населения планеты. Мать фыркнула – пуфф! – и сказала, чтобы он не пугал Тори, так как это очень непорядочно с его стороны. Потом, грохнув дверью, удалилась к себе.

Как-то утром после бессонной ночи Тори попыталась признаться матери в своем фиаско с Полом.

Они были в цветочной комнате. Мать, которая теперь более-менее постоянно злилась на Тори, подрезала стебли роз и с ненужной силой запихивала их в проволочные корзинки.

– Ну что, закончила? – поинтересовалась она, когда Тори со слезами закончила свой рассказ. – Потому что я решила быть с тобой откровенной, моя дорогая. – Она положила на стол цветочные ножницы. – Видишь ли, в молодые годы вы уверены, что время, когда вас могут выбрать в жены, будет тянуться до бесконечности, а это не так. И кто, как не мать, скажет тебе об этом? – А потом, что было хуже всякого гнева, она взяла дочь за руку и с сожалением улыбнулась. – Дорогая моя, – сказала она после долгой паузы. – Как бы мне это сказать? Ты довольно привлекательная девушка, не хуже других. Если ты стараешься, ты можешь быть очень приятной, но ты не картина маслом, и, в общем-то… – Тут мать произнесла каждое слово отдельно и веско: – Ты. Должна. Работать. Над. Собой. Гораздо, гораздо упорнее прежнего.

Теперь в любой момент, Тори предчувствовала это, мать могла произнести лекцию о том, что любовь похожа на балетное представление, что это прекрасная, улыбающаяся ложь, маскирующая боль. Во время подобного разговора мать даже демонстрировала специальную улыбку, похожую на маску.

– Мама! Прошу тебя! – Тори закрыла уши руками. – Я пыталась рассказать тебе про Пола и как все пошло не так. Знаешь, он даже не хотел меня поцеловать.

Тогда мать, пунцовая от негодования, дала залп из всех орудий:

– Ты пошла и подстриглась как нелепый мальчишка. На что ты рассчитывала? Ты носишь какие-то детские туфли! Ты устраиваешь невесть что, когда тебе предлагают красивую одежду. Мы с папой потратили столько денег на твой дебют, а ты хотя бы разок попыталась выглядеть пристойно?! Вот и все! Что, неужели мои слова звучат не убедительно?

Мать снова умчалась из дома, на этот раз играть в бридж; отец запер дверь на задвижку; Тори сидела в летнем домике, где они с Розой играли в куклы, докторов и школу, и пила бренди – «уговорила» почти полбутылки. Потом, пьяненькая, она поднялась в родительскую спальню, разделась до трусов и лифчика и решила наконец-то посмотреть правде в глаза. Она некрасивая? Даже ужасная?

Она села перед туалетным столиком матери – сверкающим, розовым изделием, под которым мать всегда хранила свои шлепанцы из розового атласа с каймой из страусиного пуха спереди. Когда ее нога наткнулась на них, Тори пинком выбросила их на середину комнаты.

Она встала и посмотрелась в длинное трюмо возле окна. Да, она была выше, чем нужно, и загорелее, чем требовала мода. Широкоплечая, атлетичная фигура. Но жира на ней нет. Она не толстая! Волосы были неопределенного, средне-русого цвета без кудряшек. У Тори отцовские глаза – огромные, васильковые, трагикомические; на них всегда обращают внимание. Абсолютная дворняжка, решила она, глядя, как ее глаза наполнялись слезами.

Она легла на ковер и снова посмотрелась в зеркало. Свет раннего вечера был несокрушимо ярким.

– Я люблю тебя, – пропела она и задумалась, как она выглядела в тот день перед Полом. Страшила, страхолюдина, уродка, – подсказал ей мерзкий голос гоблина.

– Поцелуй меня, Пол, – сказала она своему отражению, глядя, как искажается от слез ее лицо. К этому времени она была очень пьяная.

Она отперла огромный ореховый гардероб, доминировавший в спальне. Достала радость и гордость матери: шелковое платье от Бальмена абрикосового цвета – ручная работа, каждая блестка пришита вручную. Как неустанно повторяла мать, оно было куплено в Париже много лет назад для гламурной жизни, которой так никогда у нее и не было. Казалось кощунством даже расстегнуть чехол и снять с плечиков замысловатые бретельки.

Над головой Тори прошуршал поток абрикосового шелка. Ей даже стало холодно.

«Ты могла бы стать красивой, если бы приложила усилия», – вот что постоянно твердила мать.

Надев платье, Тори села за туалетный столик. Теперь на нее глядели три версии ее лица. Она выдвинула ящичек и рядом с заколками для волос и пудреницей с пуховкой из лебединого пуха нашла пачку сигарет. Прищурив глаза, она вставила сигарету в длинный мундштук из слоновой кости и закурила. Допила бокал и щедро полила себя духами «Шалимар» из граненого флакона с кисточкой на крышке.

Намазала губы помадой, посмотрела на себя в зеркало и в конце концов сказала: «Я не хочу быть такой, как ты, мамочка, я правда не хочу».

Отец, искавший свои тапки, зашел в спальню и увидел ее плачущей. Впервые за много лет он обнял ее и утешил.

– Пожалуй, тебе все-таки лучше поехать в Индию, – сказал он. – Сегодня вечером я поговорю с ней.

Но теперь Тори снова чувствовала себя шатко, неуверенно, и это ее раздражало. Только на этот раз это был Фрэнк, а вся проблема заключалась в том, что она ужасно влюбилась в него. Когда он спросил у нее, самым небрежным образом, есть ли у них с Розой планы на Порт-Саид, она сидела в баре и болтала с Джиту Сингхом. Джиту, молодой махараджа, возвращался из Оксфорда; ходили слухи, что у него как минимум двенадцать слуг, в ведении которых находятся его безупречные костюмы, бумага для письма и его особенная еда. Рядом с ним Фрэнк, только что отработавший свою пятичасовую смену, выглядел прелестно помятым и взъерошенным. Фрэнк сказал, что освободится на следующий день только к двенадцати часам и, может, они все встретятся, выпьют и посидят в ресторане. Когда он улыбнулся, она почувствовала, как вспотела ее рука, державшая бокал, и как защемило сердце. Теперь она каждый день ждала его появления, заранее репетировала забавные глупости, которые скажет ему. Только вчера он гулял с ней по палубе и, между произнесением полагающегося вежливого «доброго утра», вполголоса бормотал скандальные сплетни о жизни других пассажиров. «Убил лучшую подругу жены в минуты грязной страсти», – сказал он, когда они прошли мимо майора Скиннера, спокойно метавшего с семьей кольца в цель. «Главарь кровавой банды торговцев опиумом», – сказал он по поводу мисс Уорнер, которая в это время сидела в шезлонге и читала Библию.

– Ну, это мысль, – ответила она, когда он сказал ей, что они могли бы поехать из Порт-Саида в Каир. – По-моему, это интересно и забавно.

Она гордилась своим самообладанием, потому что отвечала Фрэнку так, словно у них с Розой была масса других, не менее интересных предложений.

– Завтра в десять утра я зайду в контору старшего стюарда, чтобы забрать почту, – сказал он. – Тогда вы и сообщите мне о своем решении. Раньше и не нужно.

Как просто.

– Эй, ягодка моя, – послышался из замочной скважины голос Розы, – у меня есть шансы попасть в ванную до того, как мы прибудем в Бомбей?

– Боже! – завопила Тори. – Сколько времени?

– Не беспокойся, всего лишь девять, но лучше заканчивай свои процедуры и выходи. Посмотришь на Порт-Саид – тут милые человечки на лодках продают всякую всячину. Мне не терпится сойти на берег.